Иуда: предатель или избранник Божий?
—
Протопресвитер Георгий Граббе
По поводу статьи прот. С. Булгакова «Два избранника»
Трудно указать другого богословского писателя, который допускал бы столько противоречий, как протоиерей Сергий Булгаков. Это было бы, может быть, полбеды. Гораздо важнее, что он, с гордостью еретика, излагает гностические мысли и другие вымыслы, выдавая их за православное богословие. В свое время его богословие было осуждено как еретическое заграничным Архиерейским Собором и митрополитом Сергием в Москве. Два полюса в церковной жизни порознь обнаружили булгаковскую ересь.
В двадцатых годах я уговорил покойного архиепископа Иоанна (Максимовича) дать православную оценку сочинениям о. Сергия Булгакова о почитании Божией Матери и св. Иоанна Предтечи. Владыка Иоанн, как и я, в то время был студентом Белградского богословского факультета, года на два старше меня. Но я был редактором и издателем небольшой газеты, в которой и напечатал убийственную критику тогдашнего студента Максимовича. Впоследствии его статья без изменений была мною вновь напечатана в журнале «Церковная жизнь»[1]. Очень основательная критика булгаковского богословия, до Соборного определения, была напечатана в книге архиепископа Серафима[2] и затем частично в книге прот. Г.Флоровского «Пути русского богословия». Мой отец, гр. П.М. Граббе, в брошюре «О парижских “богословах”» и в докладе II Всезарубежному Собору ярко показал гностические корни учения о. С.Булгакова и полное его неправославие.
Но кажется, последний превзошел себя в напечатанной г. Н.Струве статье об Иуде под заглавием «Два избранника» (Вестник русского христианского движения. 1977. № 123).
Помнится, что много лет тому назад я читал статью о. С.Булгакова об Иуде в журнале «Путь» и был потрясен его попыткой оправдывать предателя. С годами забылась большая часть его аргументации, но осталось в памяти глубокое возмущение его старанием черное представить в виде белого, а измену — в виде какой-то формы служения делу Божию.
Ныне напечатанная статья возвращает нас к этой теме и вызывает удивление не только в отношении о. Булгакова, но и редактора, который решился теперь напечатать статью в защиту того, что в богослужении называется «Иудиным окаянством».
Евангелие нам очень ясно обрисовывает облик Иуды. Сначала, как и другие ученики, он был охвачен верой в Иисуса Христа. Затем он стал как бы казначеем Апостольского лика. Соприкосновение с деньгами привязало к ним его сердце, отвлекая его от Божественного Учителя, Которого он начал критиковать и наконец возненавидел по мере того, как стал и вором (Ин. 12, 6). Не напрасно апостол Павел пишет, что корень всех зол — сребролюбие (Тим. 6, 10). Многие из нас знают, как ученик, начавший под влиянием прелести критиковать учителя, иногда проникается к нему беспричинной злобой. Таков был процесс и в сердце Иуды.
Сам Булгаков достаточно ярко описывает сатанинское овладение душою и сердцем Иуды. Он видит его грех не столько в сребролюбии, сколько в другом. Тут он прав: появившееся сребролюбие было началом падения Иуды, завершившегося вхождением в него сатаны. Булгаков справедливо пишет: «Вхождение сатаны должно было завлечь его на путь сатанизма, обманом и самообманом, в самом центральном и существенном. А это есть люциферизм, не сребролюбие, которое является профессиональной немощью экономного казначея (и в этом только смысл вора), но духовная гордость, ведущая к духовному ослеплению» (с. 29).
Остановимся на этой мысли.
Прежде всего, «профессиональная немощь» казначея — отнюдь не воровство, а скупость даже в отношении не принадлежащих ему денег. Экономность совсем не то, что воровство, то есть присвоение не принадлежащего казначею. Евангелие совершенно ясно и просто называет Иуду вором, который только притворялся, что заботится о деньгах для нищих. Никто другой, как Апостол Любви изобличает его лукавство и прямо называет его «вором». Приводя слова Иуды о том, что лучше было бы продать миро и деньги раздать нищим, евангелист поясняет: «Сказал же это не потому, чтобы заботился о нищих, а потому, что был вор» (Ин. 12, 5–6).
Но прежде чем переходить к другим соображениям о. Булгакова в оправдание Иуды, отметим, что сам он своего подзащитного определяет сатанистом, признает за ним люциферианизм, духовную гордость и духовное ослепление.
С другой стороны, этот сатанизм о. Булгаков старается соединить с каким-то провиденциальным служением Богу и приписать Иуде некую особую близость к Сыну Божию, называя его «верным другом Христа». Кстати, в Евангелии таких слов нет. Слово «верным» вымышлено о. Булгаковым. Спрашивается: зачем? Спаситель отнюдь не называл Иуду «верным другом», а только обратился к нему со словом «друг!» (Мф. 26, 50). И сказал Он это, зная, что Иуда пришел предавать Его, то есть совершить поступок отнюдь не дружеский. Такое обращение совсем не говорит за то, что Божественный Учитель свидетельствовал его верность и дружбу с Ним. Если расстреливаемый священномученик благословляет своих палачей, значит ли это, что они его друзья и действуют по его поручению? Иуда подошел к Спасителю с личиной дружбы, когда, предавая, поцеловал Его. У Сердцеведца тут скорее видна незлобивость, обличение его лукавства и последний призыв к его вразумлению. «Беззаконный же Иуда не восхоте разумети».
Так именно и объясняет это св. Иоанн Златоуст. Говоря о нашем долге в отношении заблуждающих «увещевать их, учить, утешать, умолять, подавать советы», он далее пишет: «И Христос предвидел, что предатель не исправится, однако не переставал со своей стороны заботиться о нем, увещевать его, угрожать ему, соболезновать о нем… В самое же время предания даже попустил облобызать Себя, — но все это для Иуды было бесполезно» (Творения св. Иоанна Златоуста. Т. 7. С. 805).
Фактически и психологически нелепы попытки о. Сергия Булгакова представить дело в таком виде, точно «призвал его Призвавший не ко одному хождению за Ним и с Ним до конца, но к жертвенному противоборству во имя любви» (с. 26). Иуда в глазах о. Булгакова — предатель только по внешности, а на самом деле он сознательный соучастник искупления. «Иуда знал, что творит, — пишет о. Булгаков, — он себя отдавал, собою жертвовал — и не за 30 сребреников, но во спасение мира. Он знал свою незаменимость и предназначенность на такое совершение, на которое бы не отважился и не отдал себя на жертву никто другой во всем человечестве, кроме как только он — единственный. Это избранничество, которое он принес с собою в мир, как семя нарастало в душе его с первого же дня избрания, пока оно не созрело, пока не превратилось в твердую волю к предательству Любимого во имя любви, связанного с принесением самого себя в жертву, с предательством на погибель себя самого» (с. 27).
В одной этой несколько длинной цитате ярко выражено сознательное внутреннее противоречие концепции о. Булгакова. Для добра (осуществление искупления) он видит необходимость в участии зла и в этом плане одобряет это зло, которое сам же правильно назвал сатанизмом (с. 29). Следуя этой логике, не надо ли нам нести цветы к памятнику Павлика Морозова? Ведь он, предавая отца, обрек его на мученичество, спасительное для его души. Своим злом он таким образом привел отца к добру. Таков может быть логический вывод при методе мышления о. Булгакова.
О. Сергий Булгаков признает, что «враги Христовы могли бы при взятии Его обойтись без помощи Иуды» (с. 26). Если так, то зачем надо было ему впадать в сатанизм и обрекать себя на мучения якобы для спасения мира? Его греху он хочет придать какое-то особое благотворное значение, как подвиг и участие в деле искупления. Интересно, что во всем своем трактате о. Булгаков ни разу не цитирует св. Иоанна Златоуста, даже не упоминает его толкования, а только в общей форме отрицательно отзывается о богослужебном учении Церкви о предательстве Иуды. В его суждении оно есть «грубое упрощение его образа в богослужебных текстах Страстной седмицы, так искажающее весь ее возвышенный и дивный чин» (с. 11).
А между тем св. Иоанн Златоуст со свойственной ему глубиною и трезвостью отвечает на возбужденные о. Булгаковым вопросы. «Если написано, что Христос так пострадает, то за что же осуждается Иуда? Он исполнил то, что написано, но он делал не с тою мыслию, а по злобе» (с. 812). То есть Святитель, как бы отвечая о. Булгакову, разъясняет: предсказание не есть насильственное распоряжение. Господь предвидел поступки Иуды, но они не были указаны свыше, то есть Самим Спасителем, Мессией, и совершились не по послушанию, а по злобе Иуды.
Именно приписывание Иуде о. Булгаковым якобы указанной свыше миссии вызывает все те внутренние противоречия, которыми изобилует его статья. С одной стороны, Иуда у него — жертвующий собою сотрудник Искупителя, а с другой — одержимый сатанизмом предатель своего Учителя. Он из подлинной евангельской истории вырывает стержень, и тогда распадается вся логика событий. Сатанист оказывается особо избранным сотрудником Сына Божия, предательство — жертвенным служением Предаваемому.
Тут вспоминаются слова апостола Павла: «Какое общение у света со тьмою, какое согласие между Христом и Велиаром?» (2 Кор. 6, 15). О. Сергий противоречит этим ясным словам Апостола. В лице сатаниста он привлекает Велиара к участию в деле Христовом. Напомню здесь, что Иуду назвал сатанистом не кто другой, как сам о. Булгаков. Впрочем, о. Сергий идет еще дальше, косвенно признавая участие самого сатаны «в искуплении, как соискупителя» (с. 24).
В своем влечении к Иуде о. Булгаков опирается только на свое собственное воображение. Ни евангелисты, ни вековые предания Церкви в лице богослужебных текстов, в том числе и им самим, конечно, неоднократно повторявшиеся слова молитвы перед причащением («ни лобзания Ти дам, яко Иуда»), для него не авторитетны. Вот пример отношения о. Сергия Булгакова к Евангелию от Иоанна: в своей первой статье об Иуде, как мне помнится, о. Сергий Булгаков писал, что в четвертом Евангелии мы все время ощущаем полярность и молчаливое противопоставление. Он находил, что это выражается даже в том особом оттенке «непримиримости», который присущ изображению Иуды у апостола Иоанна. О. Сергию Булгакову, видимо, невдомек простая истина: любовь верного ученика Спасителя и предательство вора, конечно, «полярны» и не могут быть иными. Какая может быть «примиримость» у Церкви Христовой с человеком, который «разумом сребролюбствует, на Учителя враждебен показывается, советует, поучается преданию, света отпадает, тьму прием, соглашает цену, продает Бесценнаго» (Седален утрени Великой Среды).
О. Сергий Булгаков ни во что ставит и свидетельство Писания, и столетиями повторявшиеся слова богослужения, то есть церковное Предание. Осуждение, изреченное Спасителем: «Горе человеку тому, лучше бы ему не родиться» (Мф. 14, 31), — Булгаков вменяет ни во что. По его словам, эти грозные слова приговора Иуда принял «не в ослеплении грошевого сребролюбия, но в люциферической жертвенности своей любви ко Христу» (с. 30). Не правда ли, замечательное выражение? Если следовать такому примеру, то нельзя ли говорить о ненавистнической любви, черной белизне или горячем морозе?
Не считаясь ни с Писанием, ни с Преданием, о. Булгаков прибегает к излюбленному им методу догадки, которая у него часто служит основанием для догматического заключения. К таким догадкам относится и то, что речь об Иуде «должна содержать повесть о прощении ученика, возлюбившего и от любви предавшего Учителя, о самоудавлении его одновременно с распятием Христовым, о искупительной жертве крестной и о смерти жертвенно-самоубийственной». Булгаков эти свои мечтания называет «тайной Евангелия от Иуды» (с. 16).
Отец Булгаков завершает свою кощунственную статью еще одной ересью: вопреки учению Церкви и словам Спасителя он говорит, что сатана «пребывает в самообмане, доколе не возопиет со всем творением: “Благословен грядый во имя Господне”» (с. 31). То есть о. Сергий Булгаков не верит словам Спасителя о вечных мучениях демонов и грешников: «Идите от Меня проклятые, в огонь вечный, уготованный диаволу и ангелам его» (Мф. 25, 14). Огонь вечный исключает раскаяние и прощение сатаны. Слово «самообман» — не есть ли здесь осторожная попытка как-то оправдать даже и отца лжи? Этот домысел Булгакова прямо противоречит принятому Церковью 9-му анафематизму против Оригена: «Если кто говорит, что наказание демонов и нечестивцев — временное и будет иметь после некоторого срока свой конец, то есть что будет восстановление демонов и нечестивых людей, — анафема». Не чувствуется ли тут, у о. Булгакова и его последователей, то настроение, которое в Апокалипсисе обличается у Ангела Лаодикийской Церкви: «Ты ни холоден, ни горяч; о, если бы ты был холоден или горяч! Но поскольку ты тепл, а не горяч и не холоден, то извергну тебя из уст Моих» (Апок. 3, 15–16).
Митрополит Антоний в своих богословских трудах объяснял тесную связь догматического учения с направлением церковной жизни каждого христианина. Вера в то, что сатана может служить делу искупления и может вновь стать светлым ангелом, нарушает все христианские принципы. Она подрывает веру в необходимость подвига и борьбы со злом.
[1] Иоанн, епископ Шанхайский. Почитание Богородицы и новое направление русской религиозно-философской мысли // Церковная жизнь. 1936. № 6, 7, 8–9, 10–11; 1937. № 1.
[2] Архиепископ Серафим (Соболев). Новое учение о Софии, Премудрости Божией. София, 1935.
Благодатный огонь