ИЗУЧЕНИЕ ЕВАНГЕЛИЯ

Евангелие — всесвятая книга, заключающая в себе слова, произнесенные к человекам Самим воплотившимся Богом. Свт. Игнатий.

 

Христос Спаситель, придя на землю, возвестил человечеству, как должен жить человек на земле, чтобы быть достойным неба.

Это явное откровение воли Божией о человеке было возвещено Спасителем человеку в Его Божественном учении. Учение Христа запечатлелось в святом Евангелии. Каждый, кто хочет узнать волю Божию, должен приступить к Евангелию — этой вечной Книге жизни, и в ней найдет он истину, следуя которой, может унаследовать блаженство. Истина — Христос. «Христос, — говорит священномученик Петр Дамаскин, — сокровен в Евангелии; желающий найти Христа может найти Его в Евангелии».

Христос Спаситель всегда таинственно присутствует в Своем Евангелии; Евангелие есть тот прекрасный сад, в котором может найти Христа Мария — верная, ищущая Бога душа. «Кажется, — пишет святитель Игнатий, — достаточно прочитать одну главу Евангелия, чтобы познать говорящего в нем Бога».

Православная Церковь с глубоким благоговением относится к Святому Евангелию. В храме Евангелие всегда находится на престоле и символизирует присутствие Самого Христа. Всенародно читать в храме Евангелие могут только священнослужители, и, когда читается Евангелие, все внимают ему как говорящему Христу. Когда Евангелие выносят из алтаря, впереди обязательно несут зажженную свечу. После прочтения Евангелие полагается на аналое посреди храма, и все православные христиане, преклонив колена пред ним, как пред Словом Божиим, со страхом и любовью лобызают его.

Святитель Игнатий считал, что Евангелие есть основа духовной жизни христианина, им должен он проверять правильность своей духовной жизни — своего шествия по лестнице духовного совершенствования. Каждый христианин должен внимательно слушать Слово Божие, когда оно читается в храме. Кроме этого, дома ежедневно христианин должен питать свою душу чтением Евангелия.

Святитель Игнатий подробно учит о том, с каким чувством нужно читать Евангелие, чтобы извлечь из этого чтения назидание для своей души. «Раскрыв для чтения книгу — Святое Евангелие, — пишет он, — вспомни, что она решит твою вечную участь. По ней мы будем судимы, и, смотря по тому, каковы были здесь, на земле, по отношению к ней, получим в удел или вечное блаженство, или вечные казни» (Ин. 12, 48).

Приступая к чтению Книги жизни, нужно предварительно вознести молитву к Господу, чтобы Он Сам открыл наш ум к пониманию Его Закона, при этом нужно смирить свой гордый ум и успокоить все свои мятущиеся чувства, ибо Евангелие, по словам владыки, «допускает к себе одних смиренных». Читать Евангелие нужно вдумчиво, с благоговением и вниманием, потому что «каждая йота его испускает луч жизни, а пренебрежение жизнью ведет к смерти». При чтении Евангелия нельзя искать наслаждений, восторгов или блестящих мыслей, это может привести к ложному пути.

Евангелие — не простая книга, при чтении которой читатель обычно является посторонним зрителем повествуемых в ней событий. Нет, при чтении Евангелия все сказанное в нем нужно относить непосредственно к себе. «Читая о прокаженных, расслабленных, слепых, хромых, беснующихся, которых исцелил Господь, помышляй, что душа твоя, носящая многоразличные язвы греха, находится в плену у демонов подобно этим больным. Научайся из Евангелия вере, что Господь, исцеливший их, исцелит и тебя, если ты будешь прилежно умолять Его об исцелении твоем».

Читать Евангелие нужно постоянно, и не просто читать, а благоговейно изучать его.

Святитель Игнатий советует каждому христианину усвоить Евангелие настолько, чтобы ум человека, по его образному выражению, «плавал в нем, жил в нем». По примеру преподобного Пахомия Великого, вменявшего своим ученикам выучивать Евангелие наизусть, святитель Игнатий советует также изучать настолько Евангелие, чтобы оно стало достоянием нашей памяти. Он пишет: «Какое счастье, какое богатство — стяжание Евангелия памятию! Нельзя предвидеть переворотов и бедствий, могущих случиться с нами в течение земной жизни. Евангелие, принадлежащее памяти, читается слепым, узнику сопутствует в темнице, говорит с земледельцем на ниве… увеселяет больного во время томительной бессонницы тяжкого одиночества».

Евангелие — книга духа, она понимается только духовным разумом; ум плотской не может воспринять ее. Только для того, кто оставил греховную жизнь, все плотские привязанности и наслаждения, Евангелие станет доступным и понятным. Человек, привязанный к земле, «читает букву, но слово жизни, как Дух, остается для него под непроницаемой завесою». Чтение Евангелия должно быть неразрывно связано с осуществлением в жизни всего того, что оно заповедует. По мере исполнения евангельских заповедей будет открываться и бесконечная глубина Евангелия. «Не довольствуйся одним бесплодным чтением Евангелия, старайся исполнять его заповеди, читай его делами. Это — книга жизни, и надо читать ее жизнью», — пишет святитель Игнатий.

Деятельное изучение Евангелия откроет человеку постепенно его греховность и то, каким должен быть новый, обновленный человек. Почерпая из Евангелия образ мыслей и действий, каждый христианин перерождается из человека плотского в духовного, «созданного по Богу» (Еф. 4, 24). Зная, какое дивное воздействие оказывает Евангелие на человеческие души, владыка Игнатий писал: «Великая и всесвятая книга — Евангелие! В нем изображен новый, богоподобный человек, а какие должны быть свойства нового человека — это являют Христовы заповеди. В них Христос открыл нам Свои свойства, Свой образ мыслей и действий. Вглядываясь в Евангелие, смотрясь в это зеркало на себя, мы можем мало-помалу узнавать наши недостатки, мало-помалу выбрасывать из себя понятия и свойства ветхости нашей, заменять их мыслями и свойствами евангельскими». Многие читают святое Евангелие, но воспринять, понять его каждый может в соответствии со своим внутренним миром; поэтому для правильного понимания Евангелия христианину непременно нужно читать и творения святых отцов.

Евангелие открывает человеку Христа — Божию силу и Божию Премудрость. Познав Божественную Премудрость, христианин видит, насколько несовершенна мудрость человеческая, мудрость земная, и устремляет все свои силы на то, чтобы исполнением евангельских заповедей усвоить себя Божественной Мудрости — Иисусу Христу.

Святитель Игнатий всем, кто прибегал к его духовному окормлению, непрестанно напоминал о необходимости деятельного усвоения Евангелия. Он бывал несказанно рад, когда видел, что его пасомые преуспевают в исполнении евангельских заповедей, когда усматривал своим духовным взором Евангелие, напечатанное в их душах. В одном из писем говорится: «Наконец получил я от тебя, истинный о Господе друг мой, письмо по мысли моей, по сердцу. Когда прочитал я его, то услышались мне слова св. апостола Павла: «Несть скиф и варвар, иудей и эллин, мужеский пол и женский, но нова тварь о Христе Иисусе». Спаси тебя, Господи, за то, что ты меня утешила, дала увидеть Евангелие, напечатанное на душе, а не на бумаге. Пойми всю простоту сию, и всю глубину сию, и всю широту сию, и всю высоту сию».

Из работы иг. Марка (Лозинского) «Духовная жизнь мирянина и монаха по творениям и письмам еп. Игнатия (Брянчанинова)».

Взято с сайта: hrampg.ru

————————————————-

Торжество Православия.

Торжество Православия

Время Великого поста-

Вершится тайна покаяния,

А сердце жаждет Торжества-

Веры победного сияния!

Ведь в этот благодатный день,

В правление славной Феодоры,

Ересь была побеждена

Вселенским праведным Собором!

Иконоборчеству конец!

И православные свободно

Могут молить, благодарить,

И славить Бога пред иконой!

Благодарим Святых Отцов,

Чья мудрость ересь поразила;

Всех мучеников, чьим венцом

Святая вера утвердилась!

Апостолов –трудами их

Народы мира просветились

И радости Благая Весть

По всей Земле распространилась!

Всех праведников, всех святых,

Чей подвиг стал для нас примером

Мы молим, чтобы в дни поста,

В прискорбном, грешном мире этом-

Стальные сети суеты,

Как паутина, вдруг порвались-

В хитросплетенные силки

Добыча больше не попалась!

Чтоб каждый, кто пока во тьме,

На встречу Господу открылся

И православия дивный свет

В его душе отобразился!

Чтоб видеть в ближних не врагов,

Не конкурентов и не свору,

А хоть пока не проявлен,

Но Образ Божий и Икону!

Чтобы достойно нам пройти

Путем Христового страданья

И в суете не растерять

Спасенья чистое желанье-

Соединиться с Тем, Кто нас

До Крестной Смерти, грешных, любит

И каждый трудный, верный шаг

Благословит и не забудет-

И наградит за верность тех,

Кто осознал несовершенство

И немощь собственной души

Надеждой Вечного Блаженства!

Так пусть же радость торжества

Звездой в сердцах наших сияет

И в дни Великого поста

Пасхальный Свет предвосхищает!

_________________________________________________

Таинство общения с духовником: Восемь поучений старца Силуана Афонского о духовном окормлении

«Господь дал в Церкви Святой пастырей, и они служат в образе Христа, и им дана власть прощать грехи Духом Святым», — писал выдающийся русский подвижник афонского Пантелеимонова монастыря преподобный Силуан Афонский. Однажды Великим Постом на вечерне, в Старом Нагорном Русике, Господь его сподобил увидеть иеросхимонаха Авраамия в образе Христа.
Старец-духовник стоял в епитрахили и исповедывал. Когда отец Силуан вошел в исповедальню, то увидел духовника, седого старца, с лицом молодого, как у мальчика, человека. Лик его весь сиял и был похож на Христа. Тогда преподобный понял, что духовник стоит в Духе Святом и Духом Святым прощаются кающемуся грехи.
Мы выбрали восемь поучений старца Силуана о смысле и силе духовнического служения в Церкви (см. также: Даждь кровь и приими дух: Беседа о послушании в современных условиях).

1. Если бы люди видели, в какой славе служит священник, то упали бы от этого видения; и если бы сам священник видел себя, в какой небесной славе стоит он (совершает свое служение), то стал бы великим подвижником, чтобы ничем не оскорбить живущую в нем благодать Святого Духа.
2. Пишу эти строки, и радуется дух мой, что пастыри наши похожи на Господа Иисуса Христа. Но и мы, овцы, хотя и малую благодать имеем, но все же похожи на Господа. Люди не знают этой тайны, но Иоанн Богослов ясно сказал: «Будем подобны Ему», — и это не только после смерти, но еще и теперь, ибо Милостивый Господь дал на землю Духа Святого, и Дух Святой живет в Церкви нашей; Он живет в непорочных пастырях; Он живет в сердцах верующих; Он учит душу подвигу; Он дает силы исполнять заповеди Господни; Он наставляет нас на всякую истину; Он так украсил человека, что человек стал похож на Господа.

3. Всегда надо помнить, что духовник совершает служение свое в Духе Святом, и потому должно благоговеть пред ним. Верьте, братья, что если кому случится умирать при духовнике, и скажет умирающий духовнику: «Отче святый, благослови меня видеть Господа в Царстве Небесном». И скажет духовник: «Иди, чадо, и зри Господа», — то будет ему по благословению духовника, потому что Дух Святой и на небе, и на земле тот же.
4. Великую силу имеют молитвы духовника. Много за гордость страдал я от бесов, но Господь смирил и помиловал меня за молитвы духовника, и теперь Господь открыл мне, что на них почивает Дух Святой, и потому я много почитаю духовников. За их молитвы мы получаем благодать Святого Духа и радость о Господе, Который нас любит и дал нам все нужное для (спасения) души.
5. Если человек не все говорит духовнику, то его дорога кривая и не ведет ко спасению, а кто все говорит, тот прямо пойдет в Царство Небесное. Один монах меня спросил: «Скажи, что мне делать, чтобы поправить свою жизнь?» Он любил много кушать и не вовремя. Я ему и говорю: «Пиши каждый день, сколько ты покушал и что подумал, а вечером прочитай духовнику». Он мне говорит: «Я этого сделать не могу». И так не смог он преодолеть малого стыда исповедать свою немощь, и потому не исправился, и умер от удара. Да простит Господь брата нашего, а нас да избавит от такой смерти.
6. Кто хочет непрестанно молиться, должен быть мужественным и мудрым и во всем спрашивать духовного отца. И если духовник сам не проходил опытом молитву, то все равно спроси, и за твое смирение Господь помилует тебя и сохранит от всякой неправды; а если ты подумаешь, что духовник неопытен, что он в суете, буду я сам руководиться по книгам, то ты на опасном пути и не далек от прелести. Много я знаю таких, которые так обманулись в помыслах своих и за свое презрение к духовнику не преуспели. Они забывают, что в таинстве действует благодать Святого Духа, которая и спасает нас. Так враг обманывает подвижников, чтобы не было молитвенников, а Дух Святой умудряет душу, когда мы слушаем советы наших пастырей (см.: «Стяжи дух мирен!» Благодатное наставление современного старца в преддверии наших серьезных испытаний).
7. Чрез духовника в таинстве действует Дух Святой, и потому, когда выйдешь от духовника, душа чувствует свое обновление миром и любовью к ближнему, а если ты уходишь от духовника смущенный, то, значит, нечисто исповедался и сам не простил брату своему от души согрешений его.
8. Духовник должен радоваться, когда Господь приводит к нему какую-нибудь душу на покаяние, и по данной ему благодати должен лечить ту душу, и за это получит он от Бога великую милость, как добрый пастырь своих овец.

Источник: Русский Афон
http://afonit.info/biblioteka/
взято с сайта – ИНФОРМ-РЕЛИГИЯ.РУ

————————————————

Письма к друзьям. О практике «общей исповеди»

Михаил Новоселов

Друзья мои!

Я предполагал и нынешнее (3-е) письмо мое к вам посвятить вопросу о Церкви, но некоторые обстоятельства и соображения понуждают меня отложить эту тему до следующего письма, а теперь побеседовать с вами, мои дорогие, о другом предмете, имеющем, впрочем, ближайшее отношение к Церкви – о таинстве исповеди. Передо мной лежат два небольших рукописных документа, увидевших свет, судя по имеющимся в них хронологическим датам, около года тому назад. Один документ озаглавлен: «Отклики на пастырские собрания в храме Христа Спасителя», дата – «неделя мытаря и фарисея 1922 г.». Другой документ не имеет никакого надписания, а дата – «первая седмица Великого поста 1922 г.». Тема той и другой рукописи одна – «общая исповедь»[1].

Мы приближаемся к великопостному времени, скоро наступят недели подготовительные к Великому посту: естественно именно теперь побеседовать об исповеди, если уж затрагивать эту тему. А затронуть ее не только своевременно, но и необходимо. А почему необходимо? – Ответ на этот вопрос дают упомянутые небольшие рукописи, которые я и предлагаю вашему вниманию.

I.

Отклики на пастырские собрания в храме Христа Спасителя

«Православные русские люди! Наступает Великий пост, когда в былое время, по Уставу церковному, русский человек шел в храм, на тайную исповедь к своему отцу духовному, для облегчения своей совести от греховного бремени. Это было трудное дело, дело, требовавшее напряженного нравственного подвига. Человек должен был истязательно допросить себя, в чем он погрешил пред Богом и ближними, и все свои мерзости, содеянные не только делом, но и словом и мыслию, обнажить пред отцом духовным. Сколько стыда и трепета должен был испытать кающийся, чтобы, по слову св. Григория Богослова, здешнею срамотою избежать будущей срамоты![2] Воистину, это было испытание великое.

Теперь, братие, православные русские люди, с падением мрачного деспотического режима и с наступлением светлой эпохи небывалой политической свободы, воссиял свет и в области церковной. Освежающая струя духовной свободы забила и в недрах Церкви.

Ныне, братие, благодарение судьбе, с невозвратным падением старого политического сыска, пал и сыск духовный. С соизволения высшей церковной власти, раскрепощенной от уз царского самодержавия, в православных приходах, руководимых истинными пастырями, постепенно, но неуклонно устанавливается общая исповедь – выходит из употребления исповедь частная; сам собою рушится этот духовный “пыточный приказ”, это средневековое насилие над совестью православного русского человека, который, словно ребенок под угрозой розги, должен был, с мучительным стыдом, открывать греховные тайники своей души такому же, как он сам, грешнику, попирая свое человеческое достоинство, насилуя свою благородную духовную природу. Благодетельная судьба вывела, наконец, православного русского человека, так много терпевшего от царя-самодержца и попа-истязателя, на давно жданный простор политической и религиозной свободы.

Узкие врата тяжелого испытания совести, вводившие на вечерю Господню, теперь широко раскрыты, и символом этого расширенного пути к престолу Царя Небесного является новый обычай отверзения царских врат при иерейском служении[3].

Прежде только “нуждницы”[4] восхищали Царство Небесное, теперь никому не возбраняется вход в это царство света, свободы и воистину всепрощающей любви.

Прежде были званые и избранные[5], теперь нет этого устарелого деления: отныне званые – они же все и избранные. Любовь Неба излилась на землю с небывалой доселе полнотой чрез просветленных в последние дни неведомой раньше благодатью архипастырей и пастырей, на новых началах безусловной свободы вводящих Царствие Божие внутрь человека и широко распахивающих врата Царствия Небесного пред свободными гражданами этого царства.

Грядите же, православные людие, на общую исповедь! Грядите не как рабы – вам уже нечего более бояться и срамиться, ибо ни перед одним человеком вы не должны обнажать деяний своих лукавых, а Бог… Он всегда одинаково зрит их привычным для нас милостивым оком. Грядите как сыны, как чада свободы, небывалой на рабской “святой Руси” и ведомой лишь издавна дышавшему духовной свободой протестантскому миру. Возрадуйтесь, ибо недалеко то время, когда вы сольетесь с этим миром в полном единомыслии, разрушив последние перегородки, отделяющие вас от сего славного царства свободы.

Заря этого единомыслия давно занялась на Руси, и только тяжкие оковы мрачного строя мешали ей разгореться. Ныне восходит уже солнце этого сладостного единомыслия – в культе, идее и, главное, в духе.

Паки реку: радуйтесь[6], сыны свободы! Аминь».

Неделя мытаря и фарисея, 1922 г.

Таков первый документ, побудивший меня заговорить с вами об исповеди. Полагаю, что вы не обманетесь, как обманывались некоторые, по недостатку духовного чутья, относительно источника тех мыслей, которые высказаны в «Откликах», т. е. поймете, что автор их, конечно, не сторонник «общей исповеди» и тех духовных начал, с которыми связано и из которых происходит это новшество.

Обратите внимание на то, что «Отклики» появились тогда, когда все с внешней стороны было более или менее (принимая в соображение наше время) благополучно в русской Церкви: Патриарх почти беспрепятственно и часто служил в разных московских храмах, ежедневно принимал на своем подворье посетителей, законное Высшее Церковное Управление функционировало, невозбранно говорились всюду проповеди, читались богословские лекции в нескольких местах, в храме Христа Спасителя собирались еженедельно духовные лица и миряне и свободно обменивались мнениями по церковным и религиозным вопросам, – словом, русское православное общество жило, казалось, нормальной духовной и церковной жизнью, сохраняя «единство духа в союзе мира»[7].

Правда, начал уже пошаливать Антонин[8], обнаруживались самочинные новаторские деяния нескольких батюшек[9], но к этому относились довольно спокойною церковная власть, и большинство «православных»: одни – посмеиваясь, другие – поругивая новаторов; третьи, тоже не сочувствуя им, находили, что это – пустяки, на которые не стоит обращать внимания, из-за которых нечего беспокоиться, тем более, что некоторые новинки, как, например, та же «общая исповедь», нравятся иным и привлекают их в храм. Все новшества представлялись явлением, может быть, и не очень желательным, но сравнительно невинным, которое в известный момент, в случае нужды, можно легко пресечь решительным действием высшей церковной власти (Этот оптимизм не оправдался: Патриаршее послание, направленное против богослужебных новшеств[10], не возымело силы – прим. М. Новоселова). Так думало большинство…

Иначе, как видите, смотрел на дело автор «Откликов», презирая грозную опасность в том, что забавляло одних, слегка раздражало других и вызывало снисходительно-презрительное отношение третьих или несколько покровительственное у четвертых.

Из всех новшеств, которыми обогатило нас то время, особенный успех выпал на долю «общей исповеди», «постепенно, но неуклонно» (как справедливо указано в «Откликах») устанавливавшейся в разных приходах и вытеснявшей исповедь частную. Несомненно, что по существу своему это новшество является самым серьезным из всех вошедших в церковный обиход за последние годы, ибо новшество это коснулось таинства, и таинства, к которому чаще всего призывает нас Церковь, таинства, которое заменяет собою для падших христиан (каковы все мы) великое и неповторимое таинство крещения (почему и именуется иногда «вторым крещением»[11]), таинства, подготовляющего нас к достойному принятию величайшего таинства Тела и Крови Христовых.

Автор «Откликов» справедливо поставил это новшество в связь с тем протестантским духом лжесвободы, который проник давно в наше церковное общество и всесторонне растлил его. «Отклики» верно отмечают протестантизацию «культа, идей и духа» некогда святой, православной Руси.

Я знаю, что некоторые из вас, друзья мои, были свидетелями (благодарение Богу – не участниками) «общей исповеди» и имели случаи беседовать с лицами, участвовавшими в ней. Поэтому вы сами можете судить о достоинстве этого новшества и оценить правильность тех выводов, которые сделаны автором «Откликов» из анализа «общей исповеди». Последовавшие в нашей церкви события, которые у нас теперь перед глазами[12], оправдали опасения автора и придали заключительным строкам его «Откликов» характер печального пророчества.

К сожалению, «дух времени», чтобы не сказать – дух тьмы и отец лжи, стоящий за «духом времени», продолжает слепить очи «православных» (пастырей больше, чем пасомых), и, несомненно, «общая исповедь» будет процветать в духовном болоте современной церковной жизни и, подобно болотным огням, завлекать в гибельную трясину бедные людские души.

В оправдание своего новаторства, своей лени и своего нежелания или неумения православно «окормлять» к пристанищу вечной жизни своих духовных чад, протестантствующие иереи-модники (Не нахожу другого слова, чтобы выразить мысль, что многие иереи переняли и ввели у себя «общую исповедь», как моду – прим. М. Новоселова) и иереи-наемники, не вникающие в существо таинства, не опознавшие собственным опытом всей его силы, а потому не разумеющие величия, глубины и условий действенности его, будут, конечно, приводить избитые аргументы в пользу «общей исповеди», как облегчающей им труд пасения словесных овец, в свою очередь, чрезвычайно облегчаемых в труде покаяния этой лжеисповедью[13].

Ссылались и будут ссылаться на первые века христианства, когда будто бы практиковалась «общая исповедь», между тем как тогда имела место совершенно обратная практика: один каялся перед многими, перед целой христианской общиной.

Ссылались и будут ссылаться на пример о. Иоанна Кронштадтского, забывая или не понимая: 1) что хотя о. Иоанн и великий иерей Божий, но не отец Церкви[14]; 2) что если бы и был признан таковым, единичный опыт его пастырской практики (как и личного подвига) не может быть правилом для всех, ибо только «consensus patrum»[15] имеет силу нравственно обязательную для христиан; 3) что «quod licet Jovi non licet bovi»[16]. Это особенно следовало бы помнить «последователям» о. Иоанна, которые так ревностно следуют ему в том, что их без нужды облегчает, и не обнаруживают той же ревности в следовании великому пастырю в трудном духовном подвиге, который он нес в течение всей своей многолетней жизни и который давал ему то, что оправдывало и его практику исповеди. В самом деле, не говоря о том, что к о. Иоанну стекались многотысячные толпы народа со всей России, исповедать которых по установленному для всех чину он не имел физической возможности, следует знать и помнить две вещи:

1. Исповедь у о. Иоанна совершенно чужда была той холодности или мелодраматичности (последняя особенно прельщает не умеющих разбираться в своих духовных переживаниях), которые характерны для «общих исповедей», практикуемых заурядными батюшками, – она была глубоко драматична, иногда с оттенком трагизма, когда люди во всеуслышание, выявляя себя перед всеми (что напоминает, действительно, первохристианскую исповедь), каялись в страшных преступлениях, выкрикивая с отчаянием и вместе с надеждой грехи, может быть, многие годы лежавшие тяжелым бременем на их душах, которые пробуждены были к новой жизни огненным, благодатным словом избранника Божия о. Иоанна.

1. О. Иоанн имел и часто обнаруживал великий и редкий дар прозорливости, который давал ему возможность и, может быть, властно побуждал дерзновенно отводить от Чаши недостойно приступавших к ней после «общей исповеди».

Пусть обо всем этом подумают жалкие, неудачные подражатели славного пастыря земли Русской!

Наконец, пусть они знают и то, что, несмотря на все высказанное об о. Иоанне, последний нередко скорбел по поводу «общей исповеди», прибегать к которой он видел себя вынужденным в силу исключительности своего положения, скорбел, ибо и у него нередко бывали случаи, вопиявшие против такой исповеднической практики…

Ссылались и будут ссылаться на весьма неудовлетворительную практику у нас частной исповеди, обращающейся часто в пустую формальность, вследствие хотя бы скопления огромного количества «исповедников» в некоторые недели Великого поста. Но что же из этого следует? Уж, конечно, не то, что плохо обставленный фельдшерский пункт надо уничтожить и заменить его хатой ворожеи. Не надлежит ли, напротив, употребить все меры к тому, чтобы фельдшерский пункт преобразовать в хорошо оборудованную больницу с понимающим и любящим свое дело врачом и соответствующим персоналом служащих, с настоящими лекарствами (а не суррогатами) и с ежедневным, а не с еженедельным приемом больных?

Ссылаются на возрастающую любовь мирян к «общей исповеди» и на их благодарные чувства к иереям-устроителям оной… Что сказать на это? Сказать можно много, очень много, но на сей раз отвечу лишь словом Апостольским: «…будет время, когда здравого учения принимать не будут, но по своим прихотям будут избирать себе учителей, которые льстили бы слуху; и от истины отвратят слух и обратятся к басням» (2 Тим. 4, 3–4).

И, воистину, «общая исповедь», принимаемая за таинство, есть басня, о чем сказано будет ниже.

Говорят: «если люди так стремятся на “общую исповедь”, значит – они хотят исповедаться». Я делаю обратное заключение: «если люди так стремятся на общую исповедь, значит – они не хотят исповедаться» (если, конечно, под исповедью разуметь то, что всегда разумелось в Церкви под этим словом и что совершенно понятно для всякого сколько-нибудь серьезно проходящего духовную жизнь).

Далее: иереям дана власть вязать и решить (собственно, она дана только епископам, а иереи пользуются ею «по необходимости и с разрешения епископа» – блаж. Симеон, архиеп. Солунский[17]). Эта власть сказывается, главным образом, при совершении таинства исповеди. Спрашивается: как при «общей исповеди» иерей будет вязать? А если «общая исповедь» лишает его власти вязать (а она неизбежно лишает, если иерей не имеет дара прозорливости, подобно о. Иоанну), то неизбежно он теряет власть и решить, и тут мы подходим к тому пункту нашей беседы, который высказан кратко, но совершенно ясно во втором документе, лежащем предо мною. Пункт этот гласит, что «общая исповедь» не есть таинство и разрешения грехов участникам оной не дает.

Вторая рукопись, как я сказал, не имеет заглавия. Она может быть названа «Братским увещанием прельщаемых “общей исповедью”». Привожу текст полностью.

II.

«Остановитесь, православные люди, идущие на так называемую “общую исповедь”! Не поддавайтесь вражьему обольщению, подменяющему святое, строгое, воистину спасительное таинство покаяния нервным взвинчиванием, сентиментальными воздыханиями и сладким, погибельным самообманом получения по дешевой цене подступа к страшным Тайнам Господним! Петроградские пастыри, на общем собрании, единодушно и решительно отвергли “общую исповедь”.

“Так называемая «общая исповедь», – пишет профессор Петроградской Духовной Академии протоиерей Налимов, – не имеет никакого отношения к таинству покаяния… она разрешения ни от каких грехов не дает, является не заменою исповеди, а полною отменою исповеди пред причащением и всецело оставляет на совести каждого участника ее полную ответственность перед Господом непосредственно за достойное или недостойное принятие Его Тела и Крови”[18].

Итак, разрешение грехов, возвещаемое иереем на “общей исповеди”, не имеет силы и является обманом (может быть, бессознательным) со стороны священника и самообманом со стороны пасомых, воображающих, будто они истинно исповедались и действительно получили разрешение своих прегрешений.

Не обольщайтесь, братие: Бог поругаем не бывает (Гал. 6, 7). Не полагайтесь на очистительное действие истерических воплей или замирающих трелей проповедников и руководителей поддельной исповеди, а с трезвенным вниманием ума и тихою, покаянною молитвою сердца ищите истинного пути очищения лукавой совести у пастырей, пекущихся, по примеру и завету Пастыреначальника-Христа, о каждой овце особо. Со страхом и трепетом свое спасение содевайте (Флп. 2, 12) узким путем многотрудной для совести, но спасительной для души частной исповеди, а не через широкие, но обманчивые врата общей, – устремляясь в Царствие Божие… Аминь».

Первая седмица Великого поста 1922 года

Вижу, что письмо мое выходит чрезмерно длинным, и в то же время не могу остановиться: слишком важна тема и слишком бередит она сердце.

Дорогие мои! Отнеситесь с возможной серьезностью к этому серьезнейшему вопросу и не позволяйте себе и в малой степени, даже мыслию, не то что делом, погрешать против святого таинства. Держитесь твердо следующего правила: если где практикуется «общая исповедь» как законченное в себе таинство, а не как только подготовка к серьезной частной исповеди (что надлежит весьма приветствовать), там поругана величайшая святыня, долженствующая соединять нас с телом Церкви (См. второе мое письмо – прим. М. Новоселова).

Мне очень хотелось сделать некоторые выписки о таинстве исповеди из творений блаж. Симеона, архиеп. Солунского, но это слишком бы удлинило мое и без того непомерно растянувшееся письмо. В следующем письме предполагаю вернуться к вопросу о Церкви. Если оно выйдет покороче, я, может быть, присоединю к нему в качестве «приложения» упомянутые выдержки из блаж. Симеона.

Мир вам, дорогие! Молитесь обо мне грешном!

Любящий вас и молитвенно памятующий брат о Господе…

День св. муч. Татианы и св. Саввы архиеп. Сербского.

12 января 1923 года.

Р. S. Очень рекомендую вам прочитать и продумать «Чин исповедания», помещаемый в «Требнике»[19]. Он многому вас научит.

———————————————————————

[1] Факты общей исповеди, т. е. одновременного совершения таинства покаяния над несколькими исповедующимися (обычно мотивируемого затруднительностью единоличной исповеди при большом стечении кающихся), в качестве отклонения от законного порядка издавна были известны в Русской Православной церкви, которая неизменно высказывала свое отрицательное отношение к ним. Особенно широкое распространение практика общей исповеди получила после революции 1917 г.; сохраняется она и в настоящее время.

[2] «Зная, как крестил Иоанн, не стыдись исповедать грех свой, чтобы, подвергшись стыду здесь, избежать оного там; потому что и стыд есть часть тамошнего наказания. Докажи, что действительно возненавидел ты грех, пред всеми открыв и выставив его на позор» (Слово 40, на Святое Крещение // Творения иже во святых отца нашего Григория Богослова, Архиепископа Константинопольскаго. Ч. 2. М., 1844. С. 299).

[3] Подразумевается широко распространившаяся после 1917 г. практика награждать митрофорных протоиереев правом совершать литургию, подобно архиереям, с открытыми царскими вратами – до «Херувимской» или даже до «Отче наш».

[4] Мф. 11, 12 – «употребляющие усилие» (церк.-слав.).

[5] Мф. 20, 16 – «Много званых, а мало избранных».

[6] Парафраз 4-го припева 8-й песни пасхального канона: «Ангел вопияше благодатней: чистая дево, радуйся, и паки реку, радуйся…» (Триодь цветная. М., 1975. Л. 6 об.).

[7] Еф. 4, 3.

[8] Еще до обновленческого раскола еп. Антонин (Грановский), будущий глава обновленческого ВЦУ, совершал в Заиконоспасском монастыре на Никольской улице богослужения с введением различных новшеств. Служба шла на русском языке в переводе самого еп. Антонина. «К служению он выходил из алтаря уже в архиерейских ризах, отменив длинную церемонию облачения архиерея, что давало повод некоторым называть архиерейскую службу не Богослужением, а архиерееслужением» (Марцинковский В.Ф. Записки верующего. Прага, 1929. С. 307-308). Евангелие Антонин читал спиной к алтарю. Другими новшествами были: «произнесение вслух евхаристического канона <…>, общенародное пение, чтение Апостола и Часов людьми из народа, которым это поручалось Владыкой, – так что каждый верующий должен был, идя в храм, быть готов участвовать в богослужении» (Левитин А., Шавров В. Очерки по истории русской церковной смуты. Т. 1. Kusnacht, 1978. С. 154). Но наиболее неприемлемым нововведением Антонина «была так называемая евхаристическая реформа – преподание мирянам евхаристии прямо в руки. И хотя этот способ преподания евхаристии соответствовал древним обычаям, но аргумент, который приводил в его пользу Антонин (гигиенические соображения), оскорблял религиозное чувство, для которого нет и тени сомнения в том, что Христос может своей силой исцелить любого болящего и тем более предохранить любого приходящего к Нему от заразы. Крупной ошибкой Антонина было и уничтожение (в 1924 году) алтаря – престол был выдвинут на солею (по другим источникам – в центр храма. – Е. П.). Эта реформа тоже не могла быть принята религиозным сознанием, которое привыкло окружать особым благоговением то место, в котором совершается величайшее из таинств» – впрочем, «Антонин практиковал эти формы лишь на протяжении краткого времени, а затем от них отказался, восстановив обычный порядок причащения» (Там же. С. 155).

[9] В качестве примера можно указать на «свободную православную общину» петербургского протоиерея И. Егорова, после смерти которого в декабре 1921 г. «община избрала на его место бывшего своего диакона в его заместители посредством общего возложения рук, соборне с незримо присутствующим почившим пастырем» (Марцинковский В.Ф. Записки… С. 273).

[10] В этом послании от 4/17 ноября 1921 г., в частности, говорилось:

«…Совершая богослужение по чину, который ведет начало от лет древних и соблюдается по всей Православной Церкви, мы имеем единение с Церковью всех времен и живем жизнью всей Церкви… При таком отношении пребудет неизменным великое и спасительное единение основ и преданий церковных…

…Божественная красота нашего истинно назидательного в своем содержании и благодатно-действенного церковного богослужения, как оно создано веками Апостольской верности, молитвенного горения, подвижнического труда и святоотеческой мудрости и запечатлено Церковью в чинопоследованиях, правилах и уставе, должна сохраниться в Св. Православной Русской Церкви неприкосновенно, как величайшее и священнейшее Ее достояние…» (цит. по книге: Акты Святейшего Тихона, Патриарха Московского и всея России; переписка и позднейшие документы о каноническом преемстве высшей церковной власти. 1917-1943. М., 1994. С. 181).

В утверждении Новоселова, что патриаршее послание «не возымело силы», содержится некоторое преувеличение; это можно проиллюстрировать признанием идеолога «прогрессивного» духовенства А. Введенского, сделанным им в 1923 году – апогее обновленчества в Русской Церкви: «Под влиянием Петра Полянского Тихон подписывает декрет, запрещающий какие бы то ни было новшества в Церкви под угрозой самых крайних мер церковного взыскания. Декрет рассылается по всей России и особый отклик находит в Петрограде. Здесь почти поголовно всем духовенством этот декрет приветствуется как кладущий наконец предел неугодному реакционерам явлению. Однако этот же декрет, являющийся апогеем тихоновского консерватизма, явился и переломным моментом в истории тихоновщины. Он оказался психологически неприемлем для многих. В Москве протестует в лицо самому Тихону священник Иоанн Борисов. В Петрограде к митрополиту Вениамину с протестом против действий Тихона и его отправляется депутация из архимандрита Николая Ярушевича, протоиереев Боярского, Сыренского, Белкова, Кремлевского и меня. <…> В Вениамине сочувствия мы не встретили. Более того, он отнесся к нам враждебно, не поняв нас. Но в разговоре, когда мы выяснили ему весь ужас, который несет за собой декрет Тихона, все же получили его благословение служить и работать по-прежнему, невзирая на волю Тихона. Это был своего рода революционный шаг со стороны Вениамина. По другим епархиям декрет Тихона принимается к сведению и исполнению. Некоторых охватывает отчаяние – сознание бесплодности пастырского делания, лишенного творчества и инициативы, как того требовали дух и буква тихоновского циркуляра. Прот. Боярский хочет уйти от активной работы, другие решаются не подчиняться ни за что, утверждая, что этот декрет затрагивает их религиозную совесть. А, в общем, все это единицы. Мрачные оо. протоиереи и черносотенцы-епископы торжествуют. Тягостно даже вспоминать этот период» (Введенский А. Церковь и государство. М., 1923. С. 241-242).

[11] «От сих всех отныне должен еси блюстися, понеже вторым крещением крещаешися, по таинству христианскому» // Требник в двух частях. Ч. 1. М. Издание Московской Патриархии, 1979. С. 82.

[12] Речь идет об обновленческом расколе.

[13] Всесторонняя критика общей исповеди дана священником о. Валентином Свенцицким в его работе «Шесть чтений о таинстве покаяния в его истории» (Надежда. Вып. 2. Франкфурт-на-Майне, 1979. С. 105-178).

[14] О. Иоанн Сергиев (Кронштадтский) был канонизирован на Поместном Соборе Русской Православной Церкви 7-8 июня 1990 г.

[15] «Согласие отцов» (лат.).

[16] «Что позволительно Юпитеру, то не пристало быку» (лат.).

[17] Св. Симеон, архиепископ Фессалоникийский. Ответы на вопросы, предложенные блаж. Симеону от архиерея // Писания свв. отцов и учителей Церкви, относящиеся к истолкованию православнаго богослужения. Т. 3. СПб., 1857. С. 148-149.

[18] Тезисы докладов о современной покаянной дисциплине профессора Петроградской духовной академии протоиерея о. Налимова (тезис 23) // Путь. Париж, 1929. № 18. С. 86-87. Следует отметить, что о. Налимов, призывавший своих духовных чад к как можно более частому причащению, вводил в широкую практику причащение без исповеди, заменяя ее еженедельной духовной беседой (см. статью: Сове Б. Евхаристия в древней Церкви и современная практика // Живое Предание (Православие и современность). Труды Православного Богословского Института в Париже. Париж, 1937. С. 193).

[19] Последование о исповедании // Требник в двух частях. Ч. 1. М., Издание Московской Патриархии, 1979. С. 71-90.

Примечания и комментарии: Евгений Полищук.

Взято с сайта — Благодатный Огонь

—————————————————————-

————————————————————————-

Письмо в редакцию: Почему в деле подготовки ко Причастию нельзя уподобляться католикам и протестантам

 

Здравствуйте, уважаемая редакция «Информ-религии»! Меня волнует такой вопрос: почему сегодня многие священнослужители настаивают на как можно более частом участии православных в Таинстве Святого Причащения? С чем связана эта мода? Как правильно к ней относиться с точки зрения традиционного учения и канонов Церкви?

Подготовка ко Причастию

Сторонники реформации церковных устоев призывают стремиться к частому причащению под предлогом «литургического возрождения». На самом деле они преследуют цель отменить несовместимые с такой практикой правила Святых Отцов о подготовке к принятию Святых Таин.

Эти правила предписывают семидневный или хотя бы трехдневный пост, воздержание от супружеских отношений, посещение положенных по Уставу богослужений, чтение особых молитвословий и очищение души в Таинстве Покаяния.

«Типикон» заповедует: «Егда хощет кто причаститися Святых Христовых Таин, подобает ему сохранить всю седмицу, от понедельника пребыти в посте, и молитве, и трезвости совершенной всеконечно, и тогда со страхом, и велиим благоговеинством приимет Пречистыя Тайны».

А в «Служебнике» сказано: «Аще убо кроме постов четырех обычных приступити ко Святому Причащению восхотят, седмь дний прежде да постятся, в молитвах церковных и домашних пребывающе (сие же не в нужде: в нужде бо три дни, или един день да постятся точию), и предуготовляюще себе к чинному исповеданию грехов своих».

Такие правила были введены для того, чтобы христиане могли должным образом подготовиться к соединению с Господом через принятие Его святейших Плоти и Крови. «Каждый желающий приступить к Таинству Причащения должен испытать (открыть) перед Богом свою совесть и очистить ее покаянием во грехам, чему способствуют пост и молитва. „Да искушает (испытывает) же человек себе, и тако от Хлеба да яст, и от Чаши да пиет. Ядый бо и пияй недостойне, суд (суждение) себе яст и пиет, не разсуждая Тела Господня“ (о Теле Господнем). (1 Кор. 11,28–29)», – говорится в «Катехизисе» святителя Филарета Московского.

Упраздняя святоотеческие нормы подготовки ко Причастию, последователи экуменизма стремятся низвести Православие до уровня католической и протестантской ересей ради дальнейшего «соединения церквей».

У католиков все посты отменены, и перед причащением достаточно воздержаться от пищи лишь 60 минут. «В католической церкви нет различий в подготовке к причащению и к исповеди священника и мирянина. Желательно, чтобы священник совершал мессу каждый день, а миряне приступали к причастию как можно чаще, даже каждый день. Перед причастием нельзя кушать не менее часа», – разъясняет католический патер (http://truechristianity.info/ask_catholic_priest_communion.php).

Протестанты вообще не верят, что во время Евхаристии происходит таинственное пресуществление хлеба и вина в Тело и Кровь Христовы. На своих собраниях они едят хлеб и употребляют какой-либо виноградный напиток для напоминания о Тайной Вечери и возбуждения приступов благочестивых эмоций. «Причастие у нас (в нашей общине) как у вас – каждое воскресенье, но за столом с другой вкусной пищей в доме одного из членов церкви», – рассказывает протестант (http://www.biblelamp.ru/forum/viewtopic.php?id=1766).

В деле подготовки ко Причастию нельзя уподобляться католикам и протестантам. Извратив божественное учение Господа нашего Иисуса Христа, еретики предпочли богоугождению человекоугодие. Они говорят, что современные люди якобы не могут воздерживаться от скоромной пищи даже несколько дней, им неудобно исповедоваться перед каждым Причастием, некогда бывать на службах и читать молитвы. Поэтому для комфорта прихожан все святоотеческие традиции в католичестве и протестантизме отменены.

Православная же Церковь, «дом Бога живого» (см.: 1 Тим. 3, 15), неизменно призывает своих чад к самоотвержению: «Сперва должно упражняться в трудах и приобрести венец в подвиге, чтобы таким образом вкусить и Божественной благодати» (Преподобный Ефрем Сирин).

Взято с сайта – ИНФОРМ-РЕЛИГИЯ

——————————————————————

Посвящается Собору новомучеников и исповедников Церкви Русской

Страдание святых новомучеников на Соловках
Клеймо иконы Собора новомучеников

—

Образ бо есте лобызающим подвиг ваш,

яко ни скорбь, ни теснота, ни смерть
от любве Божия разлучити вас не возмогоша…

Кондак Собору новомучеников
и исповедников Церкви Русской,
глас 2

—

Эпоха кипела, эпоха пылала,
Тяжелою поступью шла.
Эпоха карала, казнила, cжигала
И души, и судьбы дотла.

—

И веяло скорбью, и веяло грустью,
И болью разлук и потерь.
И то, что звалось так торжественно Русью,
Не вымолвить было теперь.

—

Звучала мелодий иных партитура,
И, время сжимая в горсти,
Железною поступью шла диктатура,
Былое сметая с пути.

—

Над Бутово с плачем кровавые зори
Вставали сурово-горьки,
И ширилось, множилось русское горе –
Сиблаг, Озерлаг, Соловки…

—

Шаг влево – и сгинешь без звука и стона,
Шаг вправо – и кровь на снегу…
Густой вереницею шли эшелоны
В Дальстрой, Беломор и тайгу.

—

В сырой глухомани прокладывать рельсы,
Дробить средь снегов мерзлоту,
В смертельной сумятице бед и репрессий
Хранить сопричастность Христу.

—

Шагнуть в темноту и пропасть без ответа
В застенках, лагпунктах, лесах,
Живою частицей фаворского света
Навеки застыв в Небесах.

 

—

 II

 

Ночь. Рождество. Вертепом стал барак.
И лес седой. В тугих тисках конвоя
Свершает службу кроткий Божий раб
Под ангельское пение живое.

—

В глухой таежной жуткой стороне,
Где день, как год, где воплощенье ада –
В своей сердечной строгой глубине
Алтарь воздвигнув, засветив лампаду.

—

С таинственно раскрывшихся Небес
Струится свет на лес ночной и поле…
Христос родился! Умер и – воскрес!
На все, на все Его святая воля.

—

Становится спокойней и светлей,
И белой ризой снег покрыл поляны,
Молитва, как живительный елей,
Питает душу и врачует раны.

—

Хвалу Творцу возносит Божий раб,
В иссохшей плоти дух поет и дышит.
Ночь. Рождество. Вертепом стал барак,
И все горит звезда над мерзлой крышей.

 

—

 III

 

Перемелет ли молох Гулага
Иль вернешься к родимым местам,
Но про эти леса, этот лагерь
И не вымолвить будет устам.

—

По этапу. За верстами версты.
Время бед. Сколько зим, сколько лет –
Холод, боль и полярные звезды,
И колючий, промозглый рассвет.

—

Черствый хлеб. И работа, работа.
А в тифозном горячем бреду:
Храм родной и икон позолота,
Цвет вишневый в весеннем саду.

—

Улететь бы туда! Не по силам…
Вьюгой бешеной мечется зло…
Сколько их по безвестным могилам
В те года на Руси полегло.

—

Лишь терпенья просили у Бога
Средь лишений, судилищ, оков…
Узкой лентой уходит дорога
В Небеса – высоко-высоко.

 

—

IV

 

Горя пред Богом будто бы свеча
И отодвинув времена и сроки,
Они глядят так кротко. И молчат.
Но громко говорят архивов строки.

—

Какие лица смотрят со страниц! –
Сквозь боль и скорбь глядят святые лики,
Таких сегодня не увидишь лиц –
Небесной славы огненные блики.

=

 

Сияет свет и отблеск торжества
Сквозь зла нерасторжимую поруку,
Сквозь тюрем мрак, мученье естества,
Сквозь холод, боль и карцерную муку.

—

Ни тени страха. Тихая печаль
О Родине в годину испытанья,
И жертвенности строгая печать –
Голгофы русской таинство и тайна.

—

Не помня о кровавых палачах,
Что правили жестокой круговертью,
Россию держат на своих плечах –
Своею жизнью и своею смертью.

 

Лариса Кудряшова
Сентябрь, 2016

Источник: http://pkrest.ru

Взято с сайта «Дух христианина»

—————————————————————

Русь – святая:

О хранении веры православной в условиях относительно комфортного существования

Русь Святая! Храни веру православную, ибо в ней тебе утверждение!

 

Кажется невозможным, чтобы эти проникновенные слова были безсильны пробудить христианскую совесть в человеке. Но нет, многие наши соотечественники остаются глухи к истинам Православия (см.: Нынешнее гонение не явное – гонение на дух: О лукавой подмене ревностной, исповеднической веры «Православием-лайт»).

В России по-прежнему орудуют сектанты. Они по-прежнему пытаются посеять в душах наших сомнение в истинной вере Христовой, внушить нам каждый своего божка. Кришнаиты — пухлощёкого Кришну, свидетели Иеговы, методисты, пресвитерианцы, конгрегационалисты и прочие протестанты — предельно искажённое понимание Святого Писания (см.: Распространение Св. Писания как оружие против Церкви: О промасонской экуменической деятельности Библейских обществ (НАДО ЗНАТЬ)).

В молитве священномученику Ермогену (Гермогену) есть такие слова: «О великий угодничество Христов!.. в древнюю годину искушений, внегда обышедше обыдоша страну нашу нечестивии врази, Господь яви ты Церкви Своей столпа непоколебима».

Патриарх Гермоген был замучен поляками в лихую годину Смутного времени за отказ перейти на сторону засевших в Москве оккупантов и за твёрдость в вере Православной.

Гермогену шёл тогда почти девятый десяток. Это был старый человек, слабый телом, но неимоверно сильный духом. Полякам и их приспешникам из числа российского боярства так и не удалось заставить патриарха ни перейти в католичество, ни призвать русских к покорности перед поработителями.

Гермогена заточили в темницу и уморили голодом.

Сейчас в России иноземных оккупантов нет, никто никого голодом из-за принадлежности к Православию не морит. И, тем не менее, среди нас находятся такие, кто добровольно отрекается от Православия в угоду всяческим модным ныне течениям — необуддизму, неоиндуизму и т.д. Они не способны не то что на духовно героический поступок, но даже сохранить верность Христу в условиях относительно комфортного существования.

Путая душевные качества с духовными, и потому считающие улыбающихся на улице инославных проповедников носителями какой-то особо выдающейся морали (духовности), наши нетвердые в вере соотечественники предают Христа, увлекаясь чем-то, по их мнению, новым и интересным.

Странно, что человека, миролюбиво и с улыбкой на устах критикующего Православие, некоторые считают достойным духовным авторитетом, ссылаясь на его внешнюю доброту. Бывают на свете добрые алкоголики, но никому не придёт в голову из-за их доброты считать пьянство положительным явлением.

«Даже если бы мы или Ангел с неба стал благовествовать вам не то, что мы благовествуем, да будет анафема», — учил апостол Павел, настаивая на неизменности евангельских истин, напоминая, что и бесы бывают как Ангелы.

Эти слова святого апостола стоит говорить каждому сектанту, охотящемуся за душами православных.

Вера — не носки, чтобы её можно было менять каждый день. Один из русских богословов XIX в., Василий Болотов, в докладе о церковной истории Эфиопии, читанном в 1888 г., приводит пример эфиопа, за пять лет 10 раз менявшего веру.

За этот срок этот сын Африки успел по несколько раз побывать католиком, протестантом, мусульманином и даже один раз православным…

И как похожи на него наши «просвещенные» соотечественники, бегающие от одного божка к другому в поисках экзотических ощущений «религиозной свободы», где все боги равны!

Александр Павлович Лопухин, ещё один известный богослов того же XIX в., отправленный служить при церкви российского посольства в Нью-Йорке благодаря отличному знанию английского языка, писал о т.н. «общем христианстве»:

   «Протестантские секты, не имея твёрдых церковных форм, живут, вообще, без форм, в смешанном виде.

   Это даёт простор для всякого рода личных выдумок и ересей, ибо протестанту не с чем сверять соответствие своих религиозных соображений. Протестанты не признают ни церковного авторитета, ни более чем двухтысячелетнего духовного опыта Церкви, накопленного святыми отцами в их трудах, и глубоко проанализированного затем в житийной литературе.

   Протестант сам себе патриарх. Что хочет, то в свою молитву и привносит. То же и адепты многих восточных религий, твердящих о том, что все — Боги: и Сын Божий Иисус Христос, и многоликий Кришна синего цвета, и др. Все смешивается в кучу, и в этой куче теряется не только Истина, но и обыкновенная правда».

…Остаётся завершить статью все той же фразой: Русь Святая! Храни веру православную, ибо в ней тебе утверждение!

По материалам: Сегодня.ru

http://www.segodnia.ru/content/184254

Взято с сайта Информ-Религия

—————————————————

Препятствие на пути позорного псевдоединства с католиками:

—

Святитель Марк Эфесский и «диалог о соединении церквей»

 

Святой Марк Евгеник, архиепископ Ефесский, не является обыкновенным святым. Он являет собой сильную церковную личность и многостороннюю. Благодаря своей позиции на Ферраро-Флорентийском соборе в 1438-39 гг. Он показал себя как первый борец и стал «знамением пререкаемым». О его личности были высказаны противоречивые суждения. Православный Восток и папский Запад удивлялись его силе и способности вести борьбу, но при этом его осуждали за жесткость. За «фанатизм и узость взглядов» (преимущественно западные).

—

«Но взращенный духом и взглядами богоносных Отцов и обладающий чувством православной религиозности, он не соблазнился и не упал по причине водоворота событий, которые происходили в то время. Он вовремя смог осознать и понять тот духовный обман, которому поддались многие другие по причине своей политической близорукости. С помощью политики они стремились спасти империю. Он ощутил атмосферу этого Ферраро-Флорентийского лжесобора и понял его подлинный смысл. Будучи проницательным человеком, он понял, что папа не хотел соединения «церквей». Более того, папа вместе с правителями западных стран разыграли неописуемую ни кем и ни чем драму нового Рима-Константинополя, к покорению которого они никогда не прекращали стремиться (см.: Мы плохо выучили уроки павшей Византии: В.Ю. Катасонов о «Всеправославном соборе» и кризисе «Третьего Рима»).

—

Святитель Марк всем этим был крайне возмущен. Он также был воспламенен любовью к кристально чистой истине, которую он и отстаивал. Он стремился встать выше обстоятельств и возвеличить знамение Креста. Он с самого начала сохранение православной веры и апостольского предания поставил выше политической выгоды. Он явил высоту духовного своего мужества, и он неподвижно встал на своем боевом пьедестале. Он стал непроходимой дверью перед вратами, через которые хотели пройти Западные «христиане» для того, чтобы попрать страну мучеников и подвижников Православия.

—

Посему падение Константинополя выходит за узкие рамки времени и пространства, и это событие несет резонанс по всему миру. Поэтому смиренный и благородный образ свт. Марка, епископа Ефесского, поскольку он тесным образом оказался связанным с этой потрясающей драмой эллинизма и Православия, имеет уже вселенский масштаб. Всегда и от всей души, а в особенности сегодня, следует изучать боголюбивую борьбу епископа Ефесского Марка Евгеника, что я вам предлагаю и сделать с теплой любовью ко Господу.

Свт. Марк родился в Константинополе, в районе Галата в 1392 г., в период упадка и увядания империи, в благочестивой семье и получил внешнее, благородное воспитание, посему и получил наименование Евгеник — Благородный. Его отец Георгий был диаконом Великой церкви, а его мать звали Мария. Святой Марк в крещении получил имя Мануил, и у него был еще один брат, Иоанн.

И два брата, благодаря заботам их родителей, получили прекрасное образование, т.е. философское и христианское. Проходя обучение у замечательных учителей и философов Константинополя, юный Мануил полюбил монашеское жительство и поступил в качестве послушника в монастырь св. Георгия Манганского. В возрасте 25 лет он был пострижен в монашество с именем Марк. Он был рукоположен в диакона, а затем священника, а поскольку он имел прекрасное образование, то он был назначен заведующим Патриаршей школы. Иеромонаха Марка почитали за добродетельность и за образованность. И о нем ходила добрая молва в церковных кругах. Посему было вполне естественным его назначение и его участие в византийское посольстве, которое отправилось на Запад, на Ферраро-Флорентийский собор. На его кандидатуре в особенности настаивал император Иоанн Палеолог, который почитал святителя за его образованность. И он желал, чтобы свт. Марк вошел в состав его посольства, в особенности еще и потому, что ранее он захотел его возвысить и выдвинуть в митрополиты. Патриарший собор, незадолго до отправления византийской делегации в Италию, свт. Марка избрал митрополитом Ефесским. Кроме того митрополит Ефесский Марк был избран в качестве представителя Александрийской и Антиохийской Патриархий во время проведения диалога с латинянами.

—

Византийское посольство отправилось в Феррару для проведения переговоров по весьма важным и трудным вопросам о тех богословских отличиях, которые появились по причине еретических отклонений и политических притязаний каждого римского папы на церковное и светское главенство (первенство). Император очень торопился достичь взаимопонимания с Западом и римским папой, поскольку его безпокоила и на него гнетуще действовала угроза военного вторжения турок и очевидное безсилие и угасание увядающей империи. Поэтому он вполне оправданно стремился к соединению двух «церквей», надеясь, что после соединения папа и западные правители поспешат оказать военную помощь Константинополю, а в последствии дать отпор нависшей со стороны турок угрозе. Император в эти критические дни для православного Востока проявлял заботу о том, чтобы Православие было бы представлено лучшими мужами высшего сословия из государственных служащих и высшего церковного руководства, между которыми оказались Константинопольский патриарх Иосиф, философ-неоплатоник Плифон Гемист, митрополиты Никейский Виссарион и Ефесский Марк, два мужа, которые обладали обширным образованием как христианским, так и философским.

—

Богословские вопросы, которые отделили Церковь Востока от Запада были крайне сложные и исчислялись уже веками, как, например требование папы иметь первенство в Церкви и превосходить по своему положению императоров и правителей, ересь Filioque (об исхождении Святого Духа при недопустимой вставке в Символ веры латинян фразы «и от Сына»), чистилище и другие вопросы, относящиеся к богослужению, такие как использование для Божественного Причащения пресного хлеба, пресуществление святых Даров, о днях поста и др. Все эти литургические и догматические добавления внесенные латинянами в одностороннем порядке, надменность и высокомерие Запада, а также и взаимное недоверие и подозрительность имели поддержку и в экспансионистских воззрениях римских пап по отношению к Востоку, «схизме» (раскол, как называли свое отпадение от Церкви католики) 1054 г. (см. также: Агенты влияния Ватикана в нашей Церкви: О новой экспасии Рима в Россию).

—

Взаимное отлучение, насилия со стороны крестоносцев во время захвата Константинополя в 1204 г., еще в большей мере усложняли ведение предстоящего диалога на соборе в Ферраре. Тем не менее, у обеих сторон был некий сдержанный оптимизм, а также огромное стремление у императора Иоанна Палеолога, который был увлечен идеей соединения по политическим причинам, искреннее стремление православных окончательно упразднить «схизму между двумя церквами и соединиться». «Разделенная» Церковь Христова (патриарх Иосиф. Митрополит Виссарион, Г. Схоларий, Марк Евгеник) и давление папы Евгения по церковным причинам и по причине политического престижа и стремление папы обратить «еретиков греков» к католичеству были теми факторами, которые в действительности подталкивали к достижению соединения. К сожалению, не было абсолютной уверенности в отношении того, что будет вестись настоящий и равноценный богословский диалог. И тем самым была утрачена возможность для достижения прочного соединения, а не этого насильственного и созданного под давлением лжесоединения, которое впрочем не имело никаких оснований для его дальнейшего существования.

—

Православные на соборе в Ферраре никогда не соглашались на такие условия. Описывая эти условия, которые были поставлены для подписания соглашения, мы можем лучше понять позицию свт. Марка Евгеника, которой он держался на протяжении всего Ферраро-Флорентийского собора, несмотря на то, что в последствии «соединение церквей» было подписано и делегация вернулась в Константинополь.

—

С самого начала папа явил в своем поведении по отношении к православным надменность и высокомерие. Он потребовал от императора, патриарха и других православных встать перед ним на колени, поцеловать его ногу, и чтобы они сели на более низкие кресла (требования, которые не приняли православные, как унизительные и вызывающие). Хотя прения растянулись на долгое время, но латиняне захотели измотать православных, надеясь на то, что недостаток в их повседневном питании и стесненность условий в местах их проживания, мечта о возвращении на родину после многомесячного проживания на земле Италии, давления, насилия со стороны папы, а также его обещания дать денег принесли желанный плод, дабы угасить сознание православных и их вынудить к проявлению усердного желания подписать соединение — унию, используя определения латинян.

—

Но при всех этих условиях давления на православных латинян безкомпромиссно стоял защитник истинной веры, воевода и столп Православия свт. Марк Ефесский Евгеник. Давайте обратим наше внимание на ту позицию, которую занимал свт. Марк на протяжении всего собора.

—

Прежде всего, нам следует ясно осознавать то, что свт. Марк принимал участие в прениях на соборе, имея искреннее расположение к диалогу и подлинное стремление прийти к соединению в соответствии с неизменной Евангельской истиной и Апостольским Преданием Единой Церкви первых столетий. Намерения свт. Марка были выше самого диалога и примирения на основании любви во Христе и истинной веры. Латиняне и друзья заключения унии совершенно несправедливо его осуждали за упорство и непримиримость, почти что фанатичную позицию.

—

Чистота и искренность свт. Марка видна в его приветственной речи к Римскому папе и указывает на его пламенное желание достичь соединение: «Сегодня — предначаток всемирной радости! Сегодня духовные лучи солнца мира предвосходят для всей вселенной. Сегодня члены Тела Господня, ранее разделенные и рассеченные в течение многих веков, спешат к взаимному единению! И не страждет Глава — Христос Бог — быть над разделенным Телом, и Любовь не желает совершенно отъять от нас узы любви! Поэтому Он побудил тебя, Первенствующего среди священнослужителей Его, пригласить нас сюда, и подвигнул благочестивейшего нашего Императора послушаться тебя, а также сотворил нашего Пастыря и Патриарха забыть старость и долговременное недомогание, а нас — пастырей (находящихся) под ним, отовсюду собрал и сотворил отважиться на долгий путь, и море, и прочия бедствия. О, разве не очевидно, что это произошло силою и судом Божиим и что результат также будет хорошим и богоугодным, как уже наперед намечается? Итак, Святейший Отец, прими чад твоих, издалека с Востока приходящих: обними их, бывших в разделении в течение долгого времени; уврачуй смутившихся [1]. Всякий терний и причину преткновения, угрожающие делу мира, повели убрать из среды; скажи и сам твоим Ангелам, как подражатель Бога: «Путь сотворите людем Моим, и камение, еже на пути, размещите» (Ис.62,10). До каких пор мы, Того же Христа и той же веры, будем друг друга поражать и рассецать?! Доколе мы, почитатели Той же Троицы, будем друг друга угрызать и снедать, пока друг друга не истребим (Гал.5,15) и дадим возможность внешним врагам уничтожить нас?! Да не будет сего, Христе Царю, и да не победит Твою благость множество наших грехов».

—

Во время прений литиняне для доказательства своих богословских нечестивых взглядов привлекли рукописи восточных православных отцов. Однако, при сравнении их с подлинниками они оказались искаженными. Свт. Марк, глубокий знаток богословия и творений Святых Отцов, доказал что представленные тексты являются испорченными. Для того чтобы ввести диалог в правильное русло и поставить его на правильную основу, в рамках решений Вселенских Соборов, которые осудили нововведения и своевольные добавления в вере, свт. Марк настаивал на том, чтобы были во всеуслышание прочитаны все определения и решения Вселенских Соборов. Латиняне же в действительности воспротивились этому, потому что тем самым были бы раскрыты подделки, подлоги и отступления. Но представители православной делегации были весьма удивлены позиции свт. Марка: «Если бы ты видел, как святой и досточтимый Марк говорил папе и всем латинянам, ты бы засмеялся и заплакал бы. Как ты видишь святой Марк Ефесский подобен предшествующим ему Отцам, свт. Иоанну Златоусту, свт. Василию Великому и Григорию Богослову. Ты также видишь и только ты, что теперь латиняне теперь не дерзают более противоречить святителю Марку. Папа бежал вместе со свей мудростью, он взял вместе с собой и все свои книги».

—

Эту позицию свт. Марк удерживал на всех заседаниях собора. Он настаивал на том, чтобы те богословские различия, которые разделяют Запад от Восточной Церкви, были бы представлены на обсуждение: первенство Римского папы, Filioque, огонь чистилища. Он настаивал на том, чтобы все они обсуждались на основании решений Вселенских Соборов и чтобы благодаря чтению деяний и определений Соборов выявить истинную и не поврежденную искажениями веру.

—

«Прежде всего, существует необходимость в мире и любви, которые нам заповедал наш Христос.

—

Во-вторых, римская ‘церковь’ пренебрегла любовью и нарушила мир.

В-третьих, теперь вновь римская ‘церковь’ призывается решать все с любовью, дабы нам, придя сюда, на это место, изучить существующие между нами различия.

—

В-четвертых, что невозможно взывать к миру, если не ликвидирована причина ‘схизмы’.

А пятое — да будут прочтены определения Вселенских Соборов, дабы было ясно согласны ли и мы с теми Отцами, в присутствии которых проходили эти Соборы».

Таким образом свт. Марк утвердил верное основание для ведения богословского диалога, любовь и мир, поскольку решения, которые будут приняты, должны иметь согласие с духом и учением Святых и Вселенских Отцов.

—

Однако, несмотря на все благочестивые усилия и доброе расположение св. Марка, со всех сторон его толкали любой ценой подписать акт «соединения», сделать это по икономии и путем компромисса, словно ранее не было никаких попыток разрешить имеющиеся богословские различия. Папа, латиняне, греки-сторонники унии Виссарион и митрополит Киевский Исидор принуждали к такого типа унии. Император Иоанн Палеолог призвал свт. Марка принять эту Унию, потому что он был главным препятствием на пути принятия, безусловно, позорного псевдоединства.

—

Свт. Марк сказал императору необычное слово: «Я этого никогда не сделаю, пусть даже если случится так, что я услышу голос западных учений, я их не признаю, не приму, поскольку считаю что они растленны. Не следует идти на компромисс в православной вере».

—

Были приняты решения, а события развивались своим ходом. Свт. Марк наблюдал за ними «молча и с болью переживания за происходящее». Даже папа его призвал к себе, прилагая усилия к тому, чтобы путем давления и угроз его убедить подписать документ лжеединства, в противном случае в отношении него будут иметь место последствия.

—

Святой Марк принял решение находиться в одиночестве в своем месте, ссылаясь на болезнь ног, и он сидел один без дозволения папы. Было видно, что его позиция как православного иерарха была твердой и мужественной и что он не станет подчиняться папским давлениям и угрозам.

—

В итоге уния была подписана. Только гемист Плифон и свт. Марк не подписали униональный орос. Когда же папа Евгений узнал, что Марк Эфесский не подписал документ, он сказал особые слова: «Марк не подписал, мы ничего не сделали!»

—

Была совершена праздничная «литургия», во время которой поминался папа и был прочитан документ о соединении латинян с греками (митрополитом Виссарионом). Греческая делегация покинула Италию. Сам император гарантировал сохранность жизни свт. Марку, которого он, несмотря ни на что, уважал и предоставил ему императорскую галеру. Православные на пути своего возвращения домой сделали остановку в Венеции, где была совершена в храме св. апостола Марка литургия 17 сентября 1439 г. без присутствия латинского «духовенства» и без поминовения римского папы. Было ясно то, что в глубине своей души православные не приняли унии, так что они подписали документ о соединении под сильным давлением.

—

Новость о «соединении церквей» быстро распространилась по всему Востоку. Когда же греческая делегация возвратилась домой, со стороны православных было выражено полное неодобрение их действий, в то время как свт. Марка Эфесского приветствовали и восхваляли как не подписавшего унию. По причине противодействия верующего народа унии епископы, которые подписали документ, приносили покаяние. Итак, они отвечали, что «мы продали нашу веру, променяли благочестие на нечестие, предав чистую жертву став азимитами-опресночниками. И что же мы подписали? Боящиеся франков — эта правая рука подписала, делом и словом исповедав то, на что было вынесен осуждение».

—

Император на место умирающего патриарха Иосифа мог назначить только сторонника унии Митрофана Кизического, поскольку он не стал в полной мере применять определения унии. Народ оказывал сопротивление. В храмах, где служили сторонники унии, народ не принимал участия в богослужении, считая их предателями и теми, кто продал веру, в то время как они воздавали почести свт. Марку, который был воспринят как столп и непобедимый воевода Православия.

—

Но свт. Марка ожидали новые битвы. После возвращения в Константинополь он, восприняв всю тяжесть забот, переехал в Эфес, а в последствии по распоряжению императора оставался в заключении на острове Лемнос (1440-1441). Там он написал известное Окружное послание «Сущим повсюду на материке и на находящимся на островах православным христианам». В нем он просвещает православных верующих относительно вопроса об унии и как относиться к латинянам, и в то же время он указывает на тот факт, что православные сохранили веру отцов неизменной. Он называет латинян «еретиками», потому что они веруют «нелепо и нечестиво», потому что прибавили к Симвору Веры «необоснованную прибавку» (филиокве), и оправдывает характеристику латинян как еретиков таким образом: «ибо благочестивые законы говорят, что тот еретик и подлежит законам против еретиков, кто хоть в чем-то малом отклоняется от правой веры. И с тех пор, как западные уклонились от Православия, мы правильно отсекли их как еретиков».

—

Об отношении православных как к сторонникам унии и папы, так и к еретикам-латинянам, святой Марк занимает жесткую и безкомпромиссную позицию. «Следует избегать их, как иной бегает от змей (а они даже гораздо хуже [змей]), этих христопродавцев и христоторговцев». Таким образом, мы видим, что после подписания унии святой Марк сильно ужесточает свою позицию и дает нелестные характеристики латинянам.

—

Решения Ферраро-Флорентийского собора в сознании православной полноты были признаны недействительными и необязательными. Уже Геннадий Схоларий составляет «Краткую апологию» в пользу противников унии, латиномудрствующий патриарх Митрофан характеризуется как еретик и матереубийца веры, из тридцати трех подписавших унию большинство письменно отвергли ее и отозвали свои подписи, в то время как в сознании верующего народа собор остался как «разбойничий».

—

Но и формально Православная Церковь отменила Ферраро-Флорентийский собор. После 1443 года состоялся собор в Иерусалиме с участием Иерусалимского, Александрийского и Антиохийского патриархов, который осудил лжеединение и решения собора, а также всех латинствующих.

—

Новый собор состоялся в Константинополе с участием православных патриархатов Востока в 1482 году и осудил «плохо и опрометчиво во Флоренции совместно совершенное и решенное как догматы ложные и Кафолической (=Православной) Церкви чуждые», а Ферраро-Флорентийский собор был провозглашен «бездейственным и не имеющим силы и вовсе не состоявшимся».

—

Поскольку святой Марк со своим слабым здоровьем чувствовал, что приближается конец его земной жизни, он избрал своего ученика Геннадия Схолария (позднее первого патриарха после падения Константинополя) как наиболее подходящего продолжателя борьбы с унией, «чтобы он был вместо меня защитником Церкви и подателем здравого учения и поборником правых догматов и истины».

—

Святой Марк Эфесский преставился в возрасте 52 лет, 23 июня 1444 или 1445 года и был погребен в монастыре святого Георгия Мангана в Константинополе, как сообщает его брат Иоанн. Его ученик, Константинопольский патриарх Геннадий Схоларий, своим соборным решением в 1456 году установил праздновать его память как святого 19 января и совершать ему службу. А в 1734 году при патриархе Серафиме соборным решением вновь было подтверждено, что Марк Эфесский чтится святым: «Наша святая Христова Восточная Церковь священного сего Марка Эфесского Евгеника и ведает, и чтит, и приемлет как мужа святого, и богоносного, и преподобного, и разжженного ревностию благочестия, и наших священных догматов и правого слова благочестия поборника и прекрасного защитника, и подражателя и равного предшествующим священным богословам и украсителям Церкви древних веков»».

—

Суждения и оценки личности и вклада Святителя Марка

За общепризнанную добродетель, святость жизни, широкую образованность и стойкость в православной вере, святой Марк пользовался уважением среди друзей и противников.

—

«Дивный сей отец и великий учитель, блаженнейший господин Марк Эфесский, поистине имеет многую премудрость и добродетель и опыт в догматах Церкви» (Феодор Мидийский).

—

«Это дивный человек, украшенный духовными дарованиями и исполненный всякой божественной премудрости, пожив преподобной жизнью, сначала становится архиереем, и, хотя и был заметным лицом на соборе, является без страсти, прилепляясь только к Богу и имея свой ум в Нем Одном, находясь всегда далеким от всего житейского и того, что ведет к заботе о теле. И поскольку он таков, он не боится изгнания, не страшится голода, не считается с жаждой, не пугается меча, не трепещет темницы, смерть считает благодетельницей» (Феодор Агаллианос, монах монастыря Манганы).

—

«Богоподобный душой и произволением, только он делом и словом показался столпом Православия перед царями и тиранами, потому что он с обнаженной головой возвещал истину и совершенно не принял сомнительно вошедшее в святой Символ веры прибавление» (Мануил Ритор, один из жизнеописателей святого Марка).

—

«Он был мудрейшим и одним из подвижников, живущих в пустыне; и когда отверг все ради Христа и подклонился под иго монашеского послушания, не преступил своих обетов Христу, не смешался с мирским шумом, увлекшись временной славой, но до своей кончины твердо сохранил теплоту веры во Христа, в иерействе украшался, в архиерействе просиял, боролся за Церковь весьма хорошо, явился твердейшим адамантом, почтил наших предков… муж, лучший всех нас словом и жизнью… единственный из нас истинный архиерей» (Геннадий Схоларий, в надгробной речи о добродетели и вере святого Марка).

—

Но и сторонники унии признали достоинство святого. «В эллинских учениях и оросах святых соборов – канон и правило непревзойденное» (Дука, описатель падения Константинополя), «поистине мудрейший и высочайший богослов» (Виссарион). Даже католический «богослов» иезуит Гилл, историк Флорентийского собора, честно признаётся: ​​«Марк был полон огненной страсти крестоносца, он был единственным иерархом, отказавшимся подписать указ во Флоренции, а значит единственным последовательным, не подвергшимся критике. И наряду со всем этим, он пользовался уважением за святость жизни. Поэтому совершенно неудивительно, что его влияние на своих соотечественников было столь велико».

—

По материалам: Православный Апологет

http://apologet.spb.ru/ru/

Взято с сайта Информ-Религия

——————————————-

Письма к друзьям. О ложном воззрении

на церковную иерархию

как на непогрешимый авторитет в вопросах веры

27.01.2017
Михаил Новоселов

«Я есмь путь и истина и жизнь» (Ин. 14,6).
«Когда же приидет Он, Дух истины, то наставит вас на всякую истину…
Он прославит Меня, потому что от Моего возьмет и возвестит вам» (Ин. 16, 13–14).
«Бог Господа нашего Иисуса Христа, Отец славы, дал вам Духа премудрости и откровения к познанию Его… и поставил Его (Иисуса Христа)… главою Церкви» (Еф. 1, 7,22).
«Церковь Бога живаго, столп и утверждение истины» (1 Тим. 3, 15).
«Верую во едину святую, соборную и апостольскую Церковь».

Вот мысли, на которых я хотел бы остановить ваше внимание, друзья мои. Вдумайтесь в них сами, выясните себе связь между ними и сделайте соответствующий вывод. А я поведу с вами беседу издалека, и даже не сам буду беседовать с вами, а познакомлю вас с одним интересным человеком, который расскажет вам о себе поучительную историю и выведет из нее душеполезное заключение.

Человек этот, Юрий Александрович Колемин, был секретарем нашего посольства в Мадриде, а затем состоял секретарем канцелярии министра иностранных дел. В бытность свою в Мадриде он содействовал обращению к Православию из католического раскола начальника отделения генерального штаба в Испанской королевской армии Викентия Гарсия Рюи-Переса.
Интересны подробности совместных богословских занятий Ю. А. Колемина и его ученика. Вместе они проштудировали литургии святых Василия Великого и Иоанна Златоуста, катехизис и сочинения о. Владимира Геттэ[1] сочинения А. С. Хомякова, специально для Викентия переведенные на испанский язык Ю. А. Колеминым, православный молитвослов и многое другое. По возвращении в Россию г. Колемин выпустил крупное (свыше 300 стр.) сочинение под заглавием: «Римский Духовный Цезаризм перед лицом Соборной Православной Церкви» (СПб., 1913 г.).
Но прежде чем вступать в полемику с врагами Православия и чад заблуждения соделывать чадами единой истинной Церкви, Ю. А. должен был сам выдержать нелегкую брань с представителями инославия, чуть было не уловившими его в свои искусно расставленные сети. Избыв страшную опасность быть увлеченным в еретический раскол, Ю. А. предостерегает относительно этой опасности своих православных сородичей и дает им оружие на случай борьбы с духовными недругами.
Вот что он говорит (Заимствую рассуждения Ю. А. Колемина из его брошюры «Авторитет в вопросах веры[2]. В статье сделаны небольшие сокращения: выпущены места, не имеющие прямого отношения к основной теме. Оглавления также принадлежат мне — прим. М. Новоселова):
Знаете ли вы, какое мучительное посрамление ожидает громадное большинство из нас, православных, когда наталкиваешься на представителей западной инославной дисциплины, веками выработавшей из своего миросозерцания страшное для маловерных наступательное оружие?.. Отступничество многих наших интеллигентов от родного Православия в сторону Рима является прискорбным фактом… Позвольте мне показать вам на примере, взятом из жизни, как совершается это отступничество среди нас, то отступничество совершенно особого свойства, вина за которое падает на всех нас, в котором он, отступник, является зовущим, а мы – не отворяющими, он, отступник просящим, а мы – не дающими. Я вам покажу на примере, взятом из жизни, каким образом наша восточная туманность, несмотря на все широкие порывы к субъективному блаженству, побеждается логическою точностью западного объективизма… и вы поймете тот соблазн, жертвами которого делаются наши интеллигенты, жертвою которого некогда чуть не сделался и ваш покорный слуга, говорящий с вами о том, что сам испытал. Так вот слушайте и любуйтесь следующим, повторяю, взятым из жизни, разговором!

Непогрешимый авторитет в католичестве

К православному человеку подходит иезуит. Я не стану утруждать внимания вашего приведением всего того, что было сказано методу ними раньше. Прямо подхожу к примеру. Вот подлинный разговор:
– Имеется ли у вас в православной Церкви авторитет, хранящий веру вашу в чистоте с апостольских времен? – спрашивает иезуит.
– Имеется, – отвечает православный.
– Кто он такой, этот ваш авторитет?
– Наша православная духовная власть.
– Скажите мне: признаете ли вы, что ваша духовная власть гарантирована от всякого заблуждения?
Православный человек немного смущен этим вопросом, что дает иезуиту повод к следующему объяснению:
– Не смущайтесь моим любопытством! Я спрашиваю потому, что вы мне ведь только что говорили, что ваша духовная власть хранит вашу веру в чистоте со времен апостолов. Так как ваша духовная власть, т. е. Российский Правительствующий Синод, существует не с апостольских времен, а только со времен Петра Великого, и так как мы нигде не находим никакого обещания, данного Российскому Синоду, в смысле гарантии его от всякого заблуждения, то я и хотел именно знать, на чем вы основываетесь, когда вы Синоду приписываете какой-нибудь авторитет в вопросах веры?
– Да я ему такого авторитета не придавал, – говорит православный.
– Позвольте, ведь вы мне только что говорили, что для вас авторитет в вопросах веры – это ваша подлежащая духовная власть. Разве Российский Синод не является вашею подлежащею духовной властью?
– Ну да, является-то является, только я не говорил, чтобы он являлся той властью, которая получила бы обещание по текстам Священного Писания.
– Если он не получил обещаний, тогда откуда же вы берете, что он не может ошибаться?
– Да я не говорил, что он не может ошибаться.
– Так что может ошибаться?
– Ну да, может, конечно, – с недовольством отвечает православный, припертый к стене.
– С какой же стати, – продолжает с тонкою улыбкой иезуит, – вы тогда признаете его авторитетом? Ведь авторитет предполагает необходимость подчинения. Но вы ведь сознаетесь, что он может ошибаться. С какой же стати подчиняться вам в вопросах абсолютной истины такому авторитету, который может ошибаться?
Православный чувствует, что что-то неладно, и говорит:
– Да нет. Российский Синод – это, конечно, наша подлежащая духовная власть, но только русская наша власть, поместной русской православной церкви. Поэтому она является только как бы подчиненною властью, а не той, которая имеет обещания и которая никогда заблуждаться не может.
– Ага! Будьте добры, скажите мне, какая же тогда эта ваша высшая власть, которая, по-вашему, имеет эти обещания и которая именно и является тем авторитетом, который хранит вашу веру в чистоте с апостольских времен? Может быть. Константинопольский Патриарх?
Православный молчит. Но иезуит продолжает:
– Не он, значит. Может быть, какой-нибудь другой Патриарх? Или вообще, может быть, каждый православный иерарх? Конечно, нет! Ведь бывали и иерархи еретики. Так, может быть, какой-нибудь синод, если не Российский, то какой-нибудь другой православной церкви? Тоже нет? Ну кто же тогда?
– Да никто… – с недоумением отвечает православный.
– Никто?! Так что у вас каждый православный, ну вот вы сами, например, гарантированы от всякого заблуждения?
– Да нет же.
– Тоже нет? Так что у вас решительно никто, как бы высоко он ни стоял, не гарантирован от заблуждения и не имеет поэтому никакого разумного основания считать себя тою авторитетною подлежащею духовною властью, которая имела бы право на ваше доверие и подчинение в вопросах веры! Одним словом, когда вы мне давеча говорили, что у вас такая подлежащая духовная власть имеется, вы ошибались. И так как вы сами говорили, что ваша вера остается незапятнанною благодаря именно присутствию этого вашего вероисповедного авторитета, то отсюда следует, как дважды два четыре, что вследствие отсутствия такой необходимой власти вы обязательно блуждаете во тьме.
Но православный не сдается еще и отвечает:
– Нет. Такая власть обязательно у нас имеется. Только ни одна из наших поместных духовных властей не является этой высшею над всеми властью.
– Хорошо, – продолжает иезуит. – Вы исключили непогрешимый вероисповедный авторитет всех ваших епархиальных поместных духовных начальств, архиереев, синодов и патриархов. Кто же, благоволите все-таки мне ответить, кто же она тогда, эта ваша высшая власть, хранящая залог Христовой веры у вас в неприкосновенности? Кто он тогда, этот ваш непогрешимый авторитет? Вы ведь не посмеете теперь сказать, что это – ваше священство, то есть те же архиереи, синоды и патриархи, насчет которых вы изволили согласиться, что они могут ошибаться. Ведь авторитет в вопросах абсолютной истины и одновременная возможность заблуждения – это, изволите ли видеть, только чепуха.
Православный недоумевает. Но он все же находятся – и говорит:
– Ну да, я на самом деле выразился не вполне точно. Знаете, мы вообще с точностью не очень-то ладим. Когда вы меня спросили, кто у нас хранит залог православной веры, я немножко скороспешно ответил вам, что подлежащая духовная власть. Но это верно только отчасти. Потому что веру нашу хранит, конечно, тоже каждая духовная власть, но не в отдельности. Хранительницею веры нашей является, собственно говоря, сама Церковь.
– Православная Церковь? Церковь? Кто? Что такое? Церковь? Что такое Церковь?
Православный человек вспоминает единственный ответ своего катихизиса на такой неожиданный вопрос и говорит:
– Общество верующих, соединенных православною верою, священноначалием и таинствами[3].
– А вы сами, – продолжает иезуит, – имеете православную веру?
– Имею, по милости Божией.
– Священноначалие признаете?
– Признаю.
– В таинствах участвуете?
– Участвую.
– Ошибаться можете?
– Могу.
– Органом церковной непогрешимости не являетесь?
– Боже спаси!
– И все вы, от первого до последнего, находитесь в том же положении?
– Все мы находимся в том же положении.
– Так что в этой вашей Церкви, о которой вы мне говорите, что она является хранительницею вашей веры, никакого решительно органа се непогрешимого авторитета нигде не имеется?
Опять недоумение православного. Но, спохватившись, он возражает:
– Простите, у нас такой орган имеется. Именуется же он «Вселенским Собором».
– Вселенский Собор? Где же он у вас находится?
– Да нигде… он собирался, когда это являлось необходимым.
– Когда это являлось необходимым! Следует думать, что эта необходимость, на которую вы ссылаетесь, была именно необходимость сохранения веры в чистоте?
– Конечно.
– Так что с девятого века у вас в такой вероохранительной деятельности, полагаем, надобности не было, так как ведь вселенские соборы с тех пор у вас больше не собирались[4]. Неужели у вас за целых 1000 лет не возникало никогда и нигде на Востоке никаких заблуждений?
Новое недоумение православного. Но иезуит продолжает спрашивать и говорит так:
– Хорошо. Положим, что у вас за целые тысячи лет действительно не было уже надобности в проявлении вашего непогрешимого церковного авторитета. Положим, с очевидною натяжкою, что это так. Но скажите мне: ручаетесь ли вы, что такая необходимость уже вовеки больше не представится?
– Нет. Откуда же мне знать! Но когда представится необходимость, тогда, полагаю, и соберется Собор.
– Собор! Погрешимый или непогрешимый?
– Ну да, тот, о котором идет речь.
– То есть непогрешимый, не так ли, потому что мы ведь говорим о вашей непогрешимой власти, на которую вы изволите ссылаться?
– Ну да.
– Речь, стало быть, идет о Соборе вселенском, а не о поместном, не так ли, потому что вы признаете качество непогрешимости только за первым?
– Конечно, так.
– Хорошо. Стало быть, тогда соберется вселенский Собор. Мы, конечно, видим вашу немощь, которая не позволяет вам добиться не то что вселенского, но даже несчастного вашего русского поместного Собора[5]. Но предположим, хотя бы ради упражнения, что это так. Вот вы, действительно, устроили непогрешимый, т. е. вселенский, Собор. Что же он из себя представляет, этот ваш непогрешимый Собор, и каковым именно он должен явиться по составу своему, чтобы претендовать на непогрешимость своих вероопределений?
– На нем присутствуют верующие, с пастырями во главе, от всех стран, – отвечает православный.
– Да какие именно? – спрашивает иезуит, – ведь полный Собор всех православных людей, живущих на земном шаре, является фактически невозможным; никогда такой Собор не собирался, да и не соберется когда бы то ни было. Так что вы, пожалуйста, не увертывайтесь, а покажите нам орган вашего непогрешимого церковного учительства и скажите мне, каков именно точный его состав.
– Ну, на нем там присутствуют верующие, иерархи там с духовенством да с мирянами, – лепечет православный.
– Так что всякое собрание иерархов с духовенством да с мирянами есть вселенский Собор?
– Да нет, он отличается известными признаками.
– Да какими?
– Да на нем присутствуют представительства от всех церквей.
– Позвольте! ни на одном из всех ваших семи вселенских Соборов не было налицо этого признака. На втором вселенском Соборе всего присутствовало даже только 150, к тому же исключительно восточных, епископов[6]. Да кроме того, это даже практически совсем не выполнимо. Как же на вселенском Соборе будут присутствовать все иерархи, все духовенство и все миряне, хотя бы даже только в лице их законных представителей! Это ведь предполагает такое социальное устройство, такую дисциплину, такие бессомненные формы законного представительства во всех решительно государствах, церквах и народах, каковых не было не только во времена ваших семи вселенских Соборов, но нет и сегодня, да вряд ли и будет когда-либо. Так что все это якобы непогрешимое учительство ваше является не чем иным, как жалкою фикцией), которою вы прикрываете ваше церковное банкротство. Ибо это значит ни что иное как то, что у вас нет уже того необходимого, бесспорного, непогрешимого учительства веры, на которое вы давеча ссылались, когда вы мне говорили, что православная Церковь веру свою хранит в незапятнанной чистоте.
Видите ли, как вы находитесь в противоречии с собою, с вашею теориею православной незапятнанности! Видите ли, что с вами стало с тех пор, как вы отвернулись от того единого, ясного, всегда точного и всегда действительного критерия непогрешимости, который основывается на апостольском престоле святого Петра!.. – Церковь – не фикция. Она действует.
Ваша же церковь мертвою лежит, до такой степени мертвою, что собственное ее непогрешимое учительство бездействует уже 1000 лет, если вообще допустить, что оно могло бы существовать… в чем вы сами сомневаетесь, ибо не ведаете даже его определительных признаков, с тех пор, как вы отбросили единый истинный критерий. Этот единый истинный критерий имеется в утверждении Соборных решений преемником Петра.
Протестанты, заблуждающиеся по другим соображениям, отличаются от вас только тем, что они имели смелость и последовательность дойти до последних выводов из того же самого положения, которое является основанием и вашего отступничества. Вы же, собственно говоря, верующие христиане, а потому и в страхе остановились на полдороге, вращаясь теперь беспомощно в сфере вашей собственной непоследовательности и ваших церковных фикций, для того чтобы не открывать ваших глаз и чтобы не лишиться душевного спокойствия при виде собственного безумия. Потому всяких логических изысканий вы и боитесь… ибо имеете для этого основание…
Велико недоумение православного. Но беда теперь не в этом, а в том, что из этого тупика выхода никакого нет. Иезуит предъявляет абсолютно точную, логически неопровержимую систему, и сколько бы ни старался наш православный христианин, он из этого своего сомнения никакого логически правильного выхода не найдет, потому что выхода этого на самом деле не существует. В этом состоянии внутренней неудовлетворенности его и оставляет иезуит, чтобы приступить к нему потом, когда дело уже достаточно подготовлено, и когда то семя, которое он бросил в душу своей намеченной жертве, успело пустить уже достаточно глубокие корни, чтобы лишить его душевного спокойствия. Тогда он и подходит. Начинаются беседы о Петре, об обещаниях Спасителя, о евангельских текстах, касающихся святого Петра. Попутно речь идет и о неустройстве церковном на Руси, которым сильно недоволен наш православный христианин, как и многие другие русские, каковое недовольство приходится для иезуита очень кстати. Блестящая его логическая аргументация окончательно сбивает православного собеседника. Ему показывают картину вышлифованного до последних мелочей строения безукоризненной логики; зовущий его призрак, под сладким ликом Христа, открывает ему свои объятия, и он не устоял… он бросается туда… отступничество совершилось!..
Господа, эта картина нарисована с натуры.
(Попав в крайне затруднительное положение, прижатый к стене иезуитом, Ю. А. Колемин обратился за духовной помощью к одному православному священнику, служившему при русской православной церкви[7]. Последний посоветовал ему прочесть историю Церкви, а главное – 2-й том сочинений А. С. Хомякова. Давая его Ю. А., священник сказал: «Вы там найдете одно маленькое сочинение под названием “Катехизическое изложение учения о Церкви” и три полемических статьи[8]. Прочтите внимательно!» Этим, – замечает Ю. А., – добрый пастырь тогда спас поколебленную в вере православную душу – прим. М. Новоселова)
На одном только примере мы показали опасность, но думаете ли вы, что этот пример не является типичным? Думаете ли вы, что много найдется православных, даже ученых, которые в приведенной беседе с иезуитом не попали бы впросак? Так, именно так совершается отпадение православных душ от родной Церкви в сторону Рима, на что нередко, особенно за последнее время, жалуются наши пастыри. И с этим надо покончить. Надлежит снабдить православного человека[9] необходимым оружием и дать ему в нескольких словах одно сжатое, категорическое, громадного значения правило, одно правило, благодаря которому мы больше не станем принимать той ложной точки отправления, которая является постоянною причиною наших поражений.
Вот оно, это правило, вот где лежала ошибка: мы, не правда ли, соглашались с иезуитом насчет того, что в нашей Церкви существует авторитет в вопросах веры. Нет! В Церкви Христовой нет того кощунственного, богохульного, противохристианского и безнравственного начала, что называется авторитетом в вопросах совести и веры.

Непогрешимость Церкви в Православии

Вся она, Христова Церковь, является непогрешимой. Она сама берет только то, что согласуется со Христом по союзу взаимной любви (См. Кол. 2, 2-3 – прим. М. Новоселова) всех христиан между собою. Она сама, в цельности своей, исполняет одно беспрерывное учительство… И ею руководит высший Разум, Сам Дух Святый, защищающий ее от всякой заразы, против которой никто из нас в отдельности не гарантируется, против которой не гарантирует даже Собор.
Потому что непогрешимость вовсе не принадлежит Собору, а всей Церкви Христовой, свидетельствующей о себе на Соборе. Каждый же из нас имеет истину лишь в меру своего участия в Церкви. Это же участие дается по мере уничтожения собственной себялюбивой разрозненности, растворением себя в совершенстве Церкви, посредством смиренной любви, ставящей согласие с телом церковным выше собственного мнения, что именно и есть радикальное отрицание авторитета. Одно лишь помышление о приписании себе такого авторитета кем бы то ни было над совестью и верою других (заметьте, мы все время говорим о вере и совести, т. е. о мире бесконечном, а не о земном конечном мире, который один лишь является надлежащею почвою для всякого авторитета) является поэтому радикальным отказом от Церкви Христовой, пропастью отрицания и себялюбия…(Поэтому наша православная вера не на авторитете зиждется, а на смирении и любви. Без смиренной любви нельзя участвовать в Церкви Соборной, ибо без любви нельзя даже веровать в нее… Церковь же Соборная есть объект веры нашей. Мы говорим не так: «верую, т. е. верю Церкви, т. е. верую в то, что Церковь говорит». Нет. Мы говорим: «верую во единую, святую, соборную и апостольскую Церковь»… в нее, в самое ее собственное существование мы веруем, потому что оно разумом нашим не постигается, а является откровением Божественного Разума на земле. И в этом Разуме (Он же Дух Святый, Дух Истины) мы участвуем только посредством любви (изливаемой в сердца живых членов Церкви Духом Святым – Рим. 5, 5). Поэтому без любви нельзя веровать, нельзя познавать никаких истин, ни, тем паче, о непознанных истинах свидетельствовать авторитетно – прим. М. Новоселова). В вопросах совести и веры любовь и авторитет суть два противоположных, исключающих друг друга в Церкви, понятия. Между этими двумя началами невозможны никакие компромиссы.

Авторитет в правовом значении

Этот вывод относится к тому именно авторитету, что под этим юридическим термином обыкновенно подразумевается.
Авторитет, согласно рассуждениям нашим с иезуитом в показанном выше примере, авторитет в обыкновенном своем правовом значении – это такая власть, такая высшая инстанция, скажем, судебного, что ли, характера, определения которой считаются суверенными, не подлежащими дальнейшему оспариванию, содержащими в себе, по голому материальному факту провозглашения их именно этим учреждением, всю непреложную и неопровержимую истину, доступную для нас в том круге понятий, в котором хозяйничает эта авторитетная власть. Если этот круг понятий, следовательно, составляется из вопросов абсолютной истины, то, значит, абсолютною истиною считаются определения именно этой власти. В этой структуре, следовательно, целое зависит от части; оно, целое, должно подчиняться этой части своей, какие бы ни были его собственные мнения. Вот такой-то именно власти Христос Спаситель никому из нас в вопросах бесконечного мира не давал.
В вопросах бесконечного мира не целое зависит от части, а всякая часть от целого. В вопросах бесконечного мира исчезает всякий человеческий авторитет, потому что человеческий авторитет, то есть зависимость целого от части, имеет свою природную почву лишь в мире конечном, то есть, например, во всех чисто земных коллективных организмах, например, в государстве, а в Церкви Христовой только в тех ее функциях, которые именно и относятся к ее организации на земле, то есть, например, в вопросах управления и дисциплины. В мире же бесконечном, к которому со времен Спасителя именно и относится совесть человеческая, там царствует только Он один, великий Первосвященник по чину Мелхиседека[10], Который Своею кровью возвел нашу совесть и нашу веру, освободив их навсегда от всяких человеческих уз, в Свое Божественное бесконечное Царство. Этот великий Первосвященник, о Котором говорит св. Кирилл Иерусалимский: «Христос Первосвященник, имеющий священство беспрерывное и не имеющий никакого другого преемника Своего первосвященства»,[11] – Он один царствует в Церкви Своей в вопросах совести и веры.
Установлением авторитета в этой области человек отказывается от Христа, чтобы сесть на Его место. Вот этот-то именно авторитет в вопросах совести и веры, он радикально противоречит самому христианству…

Авторитет нравственный

Если же мы под словом «авторитет» подразумеваем, как то иногда бывает, известное чисто фактическое, чисто нравственное значение, благоприобретенное каким-нибудь лицом на пути христианских подвигов и мудрости, т. е. на пути сыновнего отношения к Церкви, а не наоборот, – повторяем, на пути сыновнего послушания Святой Церкви, а не посредством власти над ней, – если мы так определим авторитет, то он, конечно, имеется в Церкви Христовой, источнике всякой мудрости, больше, чем где бы то ни было. Является же он тогда только вопросом факта, а отнюдь не вопросом права.
Но эта мудрость, это ведение никому не дается полностью и никому не дается лично, потому что лично мы ничего собственного, своего, не имеем, кроме греха. Дается ведение только по мере участия в Церкви, потому что ведение само принадлежит только ей одной. Церкви Христовой, получившей с самого начала все в полности.
И если бы на это наш иезуит в приведенном примере ответил бы вопросом: «Да каким же образом вы можете разузнать, участвует ли кто в Церкви, и правду ли он вам говорит, когда вы к нему обращаетесь, чтобы удостовериться в истине тех религиозных суждений, которые занимают вашу совесть?» – то мы ему на это отвечаем: «Мы это всегда можем знать точно и подлинно, но не по мере нашего мозгового разума, который воспринимал бы от юридического авторитета диалектические вероопределения, а по мере нашей сердечной веры и нашей сердечной любви. Молитесь! и сами имейте веру и любовь, тогда и учения неправильного не примете от самозваного учителя! Никакой другой гарантии не требуется».

Причастность Церкви – условие причастности Истине

Церковь Христова является по сущности своей союзом взаимной любви, и непогрешимость, повторяем точнее, и принадлежит одному только союзу взаимной любви (Кол. 2, 2–3). И это прямо значит, что познание истины отнимается у всякого, который себя из этого союза исключает, т. е. ставит себя выше его, навязывая свое мнение, на основании собственного своего авторитета, всем другим. Познание истины отнимается у всякого, который совершает такое святотатство. Если его совершает одно отдельное лицо, тогда познание истины отнимается у этого лица, и если его совершает собрание лиц, тогда познание истины отнимается у этого собрания, каким бы титулом себя собрание это ни украшало, хотя бы и титулом Вселенского Собора. Потому что истинный Вселенский Собор – это такое собрание, которое свидетельствует о вере не от себя, а от Церкви. Ибо в Церкви Христовой, повторяем, никто не имеет никакой благодати собственной веры или собственного ведения, данного ему лично или полностью, а лишь по мере участия в Церкви. И не Собор важен, а важна соборность (Иначе: непогрешимое учительство – прим. М. Новоселова), которая проявляется всячески, на Соборе ли, или не на Соборе. И по тому, что Церковь в определенные исторические периоды созывает Соборы, или по тому, что она их не созывает, отнюдь нельзя заключить, что в таком-то периоде существует непогрешимое учительство, а в таком-то периоде не существует.
Это просто значит, что в таком-то периоде обстоятельства требовали, чтобы учительство проявляло себя таким образом, в другом же периоде обстоятельства этого именно способа проявления не требовали. От этого ни соборность, ни учительство ничуть не изменяются в своем благодатном и беспрерывном существовании. (При такой логической аргументации один за другим рушатся все вышеприведенные доводы иезуита, и он из нападающего превращается в преследуемого… Стойте твердо только на одном: «В Христовой Церкви нет никакого выше ее самой стоящего авторитета в вопросах совести и веры»)
Сказали мы, что не Собор важен, а важна соборность! Что такое соборность?

Основа соборности, иначе – непогрешимости

По православному, кафолическому, христианскому учению соборность действует в той взаимной любви, которая связывает все множество отдельных членов Церкви. Святой апостол Павел говорит, что сердца христиан соединены в любви для всякого богатства совершенного разумения, для познания тайны Бога и Отца и Христа, в Котором сокрыты все сокровища премудрости и ведения (Кол. 2, 2–3).
Так что по учению святого Апостола, по учению Церкви, эта взаимная любовь, любовь, а не что-либо иное, является для нас гарантией) познания Христовых истин. И эта взаимная любовь, познающая тайны Божественной премудрости, выражается в согласии христиан между собою.
Это согласие является действием Духа, и Дух сей ведет всю земную часть Христовой Церкви, неведомыми для пытливого разума способами, к цели Своего пути. Этот Дух – Сам Дух Святый. И какие бы ни были препятствия, лежащие на этом пути, какие бы ни были злые страсти отдельных членов Церкви, противящихся Христовой благодати и восстающих против этого соборного единения, любовь Христова, действующая в сердцах, иначе – Сам Дух Святый, всегда в конце концов побеждает эти страсти и не допустит никогда, чтобы земное существование Церкви было уничтожено нами. Ибо Христос пребывает с нами по конец дней.
Итак, соборность в Христовой Церкви проявляется в согласии всех членов между собою. Это согласие не приурочивается к какой-либо поместной церкви, к какому-нибудь географическому пункту, к какому-нибудь иерарху или собранию иерархов, а связывает всех причастных к Церкви членов и не нуждается ни в каких юридических регламентациях, так как самобытная его сила действует вне постижимых для разума нашего правил. Оно просто существует и само определяет все остальные явления церковности, вместо того, чтобы быть определяемым ими. Одно из этих явлений – вселенские Соборы.

Что же представляют собою вселенские Соборы, и каковы их отличительные признаки?

Отличительные признаки вселенских Соборов

Не всякое собрание иерархов и верных есть вселенский Собор. Потому что истинным, вселенским, непогрешимым Собором является только такое собрание, в котором имеются налицо два фактора, а именно: один – материальный, и другой – духовный.
Материальный фактор имеется в лицах, участвующих на Соборе, во внешних условиях их совместной работы и в количестве и характере решаемых дел. Духовный же фактор лежит в тождественности соборных свидетельств с верою всего тела Церкви. Вот эта-то самая тождественность именно и есть не что иное, как сама соборность, выражаемая на Соборе. И она, только она определяет собою вселенскость и соборную непогрешимость, заключающиеся всецело в ней (Т.е. в вышеуказанной тождественности – прим. М. Новоселова). Ибо соборность, вселенскость, непогрешимость, все это равнозначащие термины, определяющие собою только различные виды одного и того же целого, имя коего Дух Святый, руководящий Церковью.
И этот Дух является мерою для всех материальных факторов церковности, а не материальные факторы церковности являются мерою для Духа.
Вот оно коренное, отличительное свойство Православной, Соборной, Апостольской Церкви, разделяющее ее непроходимою пропастью от всех решительно религий, толков и расколов, когда-либо появлявшихся на поверхности времен. Итак, Собор является непогрешимым лишь при наличности этого своего духовно-определительного фактора. Потому что вселенская непогрешимость принадлежит, как мы видели, не Собору самому по себе, а всей Церкви Христовой, свидетельствующей о себе на Соборе.

Критерий непогрешимости данного собора

Теперь: где лежит критерий наличности этого духовно-определительного фактора соборной непогрешимости? Короче: где лежит, применительно к какому-нибудь Собору, критерий его соборности?
Чтобы правильно ответить на этот вопрос, нужно строго различать два тезиса. Первый – тезис церковный; второй – научно-богословский. Оба тезиса гласят неодинаково.

Критерий церковный

Тезис церковный, по которому в Церкви, для Церкви и для всех живых ее членов Церковью самой определяется, применительно к Собору, критерий его соборности, гласит просто-напросто так: Церковь Христова сама является критерием и мерилом соборности для самой себя.
Этот тезис никакими силами человеческого ограниченного разума не постигается. Он лежит за пределами не только всякой науки, но за пределами даже всякого логического мышления, и осязается одною только благодатною верою. В нем выражается принцип абсолютной, безграничной свободы, принадлежащей всем чадам Христовой Церкви по мере участия в ней. И так как участие в Церкви дается смиренным отказом от себя в пользу всех других, то отсюда неизбежно следует, что в Христовой Церкви абсолютная личная свобода и абсолютный самоотказ от себя совпадают. Пожертвовавший собою самим находит себя же и личность свою во всесильном выражении.

Критерий рациональный

Но поскольку человек является разумным обитателем мира сего – безотносительно к тому, принадлежит ли он к Церкви, или нет, – он имеет тоже рациональные опоры, чтобы формально удостоверяться в соборности даваемых Соборами свидетельств. И вот вырабатывается на этот счет другой критерий, рациональный или научно-богословский, являющийся продуктом анализирующего умственного наблюдения. Этот тезис является, в науке и для науки – отнюдь не для Церкви, масштабом проверки соборности Соборов. По этому тезису соборность каждого Собора усматривается только из последующего материального исторического явления: фактического принятия его самого и данных им свидетельств всем телом Церкви, как свидетельств собственных. Так что вопрос этот разрешается на основании факта, а не на основании права (Малейшее отступление от этого начала, малейший компромисс с какими-нибудь другими предположениями, юридическими или какими бы то ни было иными, является горьким заблуждением, которое, как мы это наглядно показали на примере, выдаст себя собственною логическою несостоятельностью до тех самых пор, пока оно не разрешится единым правильным, логическим своим завершением: папством – прим. М. Новоселова).

Итак: если все церковное тело фактически принимает состоявшийся Собор, то, значит. Собор и был Вселенским; если его отбрасывает, то, значит, для Церкви он был ничтожен.
Собор сам по себе ничего не значит. Важна только соборность, которая зависит не от какого-нибудь собрания лиц, ни тем паче от одного какого-нибудь лица, а от всей Церкви. Все это доказывается исторически. Вселенское значение какого-нибудь Собора познавалось вовсе не сейчас <же>, а лишь по истечении некоторого времени, необходимого для выяснения этого вопроса.
Конечно, Церковь сама и все ее живые члены, по мере своего участия в Ней, в рациональном критерии соборности собственных своих Соборов, для себя, вовсе не нуждаются. Но по адресу заблуждения и в смысле рациональной опоры для нуждающихся в таковой Церковь на Соборе рационально же обосновывает свои свидетельства, придерживаясь общедоступного критерия. И поэтому она и ссылается на такие факты, которые воспринимаются разумом всех, даже посторонних.

Вывод из предыдущего

Мы считаем теперь необходимым настоятельно указать на один особенный вывод, предыдущего который точно объясняет собою отношение православия к этому вопросу.

Вывод – вот именно какой: вера Церкви противится такой-то или такой-то ереси не потому, что эта ересь была осуждена таким-то или таким-то вселенским Собором, а как раз наоборот: такой-то вселенский Собор осудил такую-то ересь потому, что она противится вере Церкви.Этим положением заграждаются пути для всяких дальнейших полемик, потому что всякие дальнейшие полемики делаются беспредметными.

Заключение

Итак, что касается соборной непогрешимости, то она лежит, как мы видели, в тождественности даваемых Собором свидетельств с верою всего церковного тела. Характер этой соборной непогрешимости, т. е. этого непогрешимого соборного согласия, отнюдь не изменяется от разнообразия тех материальных способов, которыми оно удостоверяется. Конечно, наиболее целесообразный способ удостоверения для посторонних имеется в том материальном съезде известного числа физических лиц, который именуется Собором. Но соборное согласие может также одухотворить какое угодно другое свидетельство, которое является поэтому свидетельством соборным по факту этой тождественности с мнением всего церковного тела. Потому что соборность является единым неизменным духом, свидетельства же подлежат закону материального разнообразия внешних форм. Из этого следует, что вселенскость, непогрешимость, соборность имеются везде, в каждом подлинном, тождественном с церковною верою свидетельстве, даваемом по участию в Святой Церкви кем бы то ни было: Собором, великим или малым, или отдельным лицом, хотя бы даже юродивым или ребенком.

И отсюда вытекает церковный тезис полной, абсолютной отрешенности соборного начала от каких бы то ни было формально-юридических правил его проявления. Дух свидетельствует о Себе в Христовой Церкви когда хочет, где хочет и как хочет, потому что не мы является мерою для Духа, а Дух является мерою для нас.
Вот православный ответ на вопрос, кто именно в каждом случае является непогрешимым органом Святого Духа в Церкви. Дух Сам Его в каждом случае Себе выбирает. Потому что не орган, по праву своему, преподает себя Духу, а Дух, по милости Своей, преподает Себя органу. Этим раз навсегда устраняются все приемы юридического определения соборности, доступной только вере и любви, а не разуму.
Вот оно, непоколебимое православное учение вселенской Апостольской Церкви (Вселенская апостольская Церковь – это не церковь русская, или греческая, или какая бы то ни было поместная иная. Ибо ею спасается весь род человеческий, и святится вся земля, Север и Юг, Восток и Запад. Но мы, русские, имеем неизреченное счастье принадлежать к этому великому Целому, коим мы держимся. Этого забывать не следует. Не вселенская Церковь держится нами, а мы, русские, с нашею поместною церковью держимся ею. Не о русской, не о греческой или какой бы то ни было иной поместной церкви сказано, что она пребудет до конца времен, а Вселенская Христова Церковь – бессмертна. Вселенская вера хороша не потому, что она является верою русского народа, а русский народ хорош лишь до тех пор, пока он будет исповедовать вселенскую веру – прим. М. Новоселова).
Я извлек из статьи Ю. А. Колемина все существенное. Может быть, некоторым из вас, друзья мои, иные места покажутся слишком отвлеченными и трудными. Что делать? – надо превозмочь эту трудность. Тема настоящего письма слишком важна, чтобы относиться к ней поверхностно. Она имеет огромное значение не только богословско-догматическое, но и церковно-практическое, и особенно в наше время, время видимой церковной разрухи.
При переживаемых Русской Церковью обстоятельствах, о которых я не буду распространяться, так как они у всех на глазах[12], чрезвычайно важно, даже больше – необходимо осознать и усвоить основную мысль, развиваемую Ю. А. Колеминым, – мысль об отсутствии в Церкви общеобязательного внешнего авторитета в вопросах веры и совести и о непогрешимости самой Церкви, этого «столпа и утверждения истины». Мы, православные, как паства, так и пастыри, усвоили, к сожалению, ложный взгляд католиков на значение авторитета в сфере Церкви. Наша иерархия привыкла смотреть на себя (и привила этот взгляд пастве) глазами римского католика, видящего в своем первоиерархе непогрешимого судью в области веры. Этот взгляд на себя нашей иерархии очень ярко выражен в Синодном Послании 1913-го года, посвященном рассмотрению вопроса об Имени Божием и обращенном ко «всечестным братиям, во иночестве подвизающимся[13]. Изрекая строгий, безапелляционный приговор афонитам-имяславцам[14], Синод исходил из сознания иерархической непогрешимости. Вот что читаем мы в этом Послании:
«Теперь, когда высказались и Константинопольская и Российская церковная власть, их (имяславцев) дальнейшее настаивание на своем будет уже противоборством истине[15].
Оставляя сейчас в стороне вопрос о том, которая из споривших сторон была права по существу, я обращаю ваше внимание лишь на ясно выраженное в вышеприведенных словах Послания убеждение Синода в непогрешимом авторитете иерархии.
Следующее, а, может быть, и два следующих письма я предполагаю посвятить тому же вопросу об авторитете в Церкви и иллюстрировать довольно отвлеченно развиваемую Ю. А. Колеминым тему историческими примерами, а сейчас укажу в немногих словах практический вред от усвоения ложного воззрения на иерархию как на хранительницу и возвестительницу безусловной истины или, иначе, как на непогрешимый авторитет. Из этого ложного взгляда вытекают два противоположных и одинаково неправильных по существу вывода.
Если церковная власть изрекает суждение, не согласное с религиозным сознанием паствы или некоторой части ее, то последняя вынуждается: или, жертвуя собственным разумением истины, принять решение иерархов (как это сделал, например, в Афонском споре о. Алексий затворник, отказавшись, из послушания Синоду, от своего первоначального взгляда на имяславие), или, в силу своего религиозного сознания, отвернуться от Церкви, «непогрешимый орган» которой не оправдал притязаний на безошибочность своих суждений.
За последнее время нередко приходится слышать голоса скорбного недоумения по поводу того обстоятельства, что наша иерархия запуталась в вопросе о стиле[16], а равно и в способах разрешения живоцерковного вопроса[17], – в то время как верующий народ обнаружил больше и ясности взгляда и стойкости убеждения. Проскальзывает, а иногда открыто высказывается мысль, что «церковь заблудилась».
Это нелепое и во многих отношениях крайне вредное отождествление иерархии с Церковью – обычное, к сожалению, явление в нашем обществе, и верующем, и неверующем. На этом нелепом, повторяю, отождествлении Лев Толстой в свое время построил свою злостную критику Церкви[18], а его яростный противник, зосимовский старец Алексий[19], отрекся от собственных убеждений, боясь непослушанием церковной власти нарушить свой союз с Церковью.
Если вы, мои дорогие, вчитаетесь в рассуждения Ю. А. Колемина, то, надеюсь, не будете искушаться недоумениями и впадать в безнадежное уныние ни по поводу измены Православию многих десятков живоцерковных архиереев и сотен иереев, ни из-за духовной неустойчивости канонически законных иерархов. Отщепляясь в разной мере сами от «столпа и утверждения истины» и соблазняя этим «малых сих[20], «стражи Израилевы[21] нисколько не задевают Церковь как хранительницу Истины Христовой. Вдумайтесь в сказанное Ю. А Колеминым и просмотрите из моих писем 2-е, 5-е и конец 10-го: там вы найдете достаточную, надеюсь, охрану от неправильных и наводящих уныние умозаключений относительно Церкви. Но разумная и твердая вера в Церковь не исключает, конечно, спасительного беспокойства за братьев по вере, соблазняемых теми, кто по своему сану призван утверждать в вере. Эта братская тревога подскажет нам и наши обязанности относительно искушаемых, кои суть уды того же Тела, к которому принадлежим и мы.

Мир вам, возлюбленные! Не откажите в молитвах брату вашему о Господе и о единой, святой, соборной, апостольской Церкви.

1924 г. 29 февраля,
день преп. Иоанна Кассиана

[1] Отец Владимир Геттэ – французский католический священник, перешедший (в 1862 г.) в православие. Издавал православный журнал L’union chretienne, в котором в течение тридцати лет вел полемику с католическим богословием. Форму катехизиса имеет его книга: «Изложение учения православной кафолической церкви и разногласий с ним других христианских церквей» (Казань, 1869). Другие соч.: «История церкви во Франции», «История иезуитов», «Опровержение на выдуманную жизнь Иисуса Христа, соч. Э. Ренана» и др.
[2] Колемин Ю. А. Авторитет в вопросах веры. Сергиев Посад, Издание «РФБ», 1915, 28 с. (брошюра представляет собой реферат, прочитанный 10 декабря 1914 г. в Петрограде на общем Собрании Всероссийского Братства святителя Иоасафа Белгородского чудотворца; опубликована также в журнале «Богословский вестник», 1915, №5. С. 160-183).
[3] «Церковь есть от Бога установленное общество человеков, соединенных Православною верою, законом Божием, священноначалием и Таинствами» (Пространный Христианский Катихизис православныя кафолическия восточныя Церкви. М., 1915. С. 43).
[4] Последний Собор, признаваемый Православной Церковью в качестве Вселенского, был собран против иконоборцев в 787 г. в Никее (VII Вселенский Собор).
[5] Последний дореволюционный Поместный Собор Русской Церкви собирался в 1698 г.; при Петре I вместо «временных» Соборов был учрежден сначала постоянный «освященный Собор» при местоблюстителе, а в 1721 г. – Святейший правящий Синод, после чего созвание временных Соборов прекратилось. Борьба за созыв Собора русской Церкви насчитывает не одно десятилетие; отметим лишь некоторые ее вехи: записка святителя Игнатия (Брянчанинова) «О необходимости Собора по нынешнему состоянию Российской Православной Церкви» (1862 г.); статья Вл. Соловьева «О духовной власти в России» (1881 г.), где в качестве основной задачи предстоящего Собора названо снятие клятв со старообрядцев и отмена утеснительных законов против иноверцев; петиция Синода Николаю II о созыве Собора (1905 г.); Предсоборное Присутствие (1906 г.) и, наконец, Предсоборное Совещание (1912 г.).
[6] II Вселенский Собор был созван в 381 г. в Константинополе для повторного осуждения вновь усилившегося арианства, а также для решения ряда практических вопросов.
[7] Речь идет о лондонском протоиерее о. Евгении Константиновиче Смирнове – см.: Прибавления к Церковным ведомостям, 1911, № 26. С. 1153 (об о. Евгении см. также: Архим. Киприан (Керн). Дореволюционное русское духовенство за границей // Журнал Московской Патриархии. М., 1993. № 11. С. 71).
[8] Точное название сочинения Хомякова: «Опыт катехизического изложения учения о Церкви» (см., например: А. С. Хомяков. Полн. собр. соч. 2-е изд. Т. 2, М., 1880); общее название трех полемических статей (1853-1858 гг.): «Несколько слов православного христианина о западных вероисповеданиях» (Там же).
[9] У Колемина: «православного интеллигента».
[10] Священником по чину Мелхиседека называет Христа апостол Павел (Евр. 6, 20; 7, 1-28). Мелхиседек (царь праведности) – таинственная личность, появляющаяся на страницах Священного Писания (Быт. 14, 18-20) без обычного упоминания родословной; хотя Мелхиседек не принадлежал к колену Левия, но его священство изображается в Писании превосходящим левитское (по чину Ааронову) и преобразовательно (см. Пс. 109,4) относится к Мессии-Христу.
[11] 10-е огласительное слово к просвещаемым, 14 // Творения иже во святых отца нашего Кирилла Иерусалимского. 2-е изд. Сергиев Посад, 1893. С. 120.
[12] Речь идет о церковных нестроениях, вызванных обновленческим расколом.
[13] Послание от 18 мая 1913 г. // Церковные ведомости. 1913, 20. С. 277-286.
[14] Имяславие – термин, возникший в период афонских споров об Имени Божием.
[15] Церковные ведомости. 1913, 20. С. 286.
[16] Обновленческий собор в мае 1923 г. постановил перейти на григорианский календарь. Святейший Патриарх Тихон, выйдя из заключения 27 июля того же года, из всех постановлений собора согласился только с решением об этом переходе. Считая реформу календаря допустимой с церковной точки зрения, полагая (на основании неточных газетных сообщений), что соглашение между всеми православными церквями о такой реформе достигнуто, и к тому же испытывая сильное давление со стороны государственной власти, направленное на введение гражданского календаря в церковный обиход, Патриарх Тихон издал послание о переходе к новому стилю со 2 октября 1923 г. Однако из-за повсеместных протестов верующих уже 8 ноября Святейший распорядился «временно отложить» введение нового стиля (подробности см.: Заявление Патриарха Тихона во ВЦИК // Вестник РХД. Париж, 1975. № 115. С. 78-87).
[17] Имеется в виду согласие некоторых церковных иерархов ради церковного мира и единства идти на переговоры и компромиссы с обновленцами.
[18] См.: Новоселов М. Открытое письмо графу Л. Н. Толстому по поводу его ответа на постановление Св. Синода. Вышний Волочек, 1902.
[19] См., например: Бердяев Н. А. Самопознание. Париж, 1949. С. 202; иеросхимонах Алексий, затворник Зосимовой пустыни, участвовал в Соборе 1917 г.; как человеку большой праведности, ему было доверено решить выбор между двумя кандидатами на патриарший престол; на заседании Собора 5 ноября 1917 г. он вынул жребий, означавший избрание Патриархом Православной Российской Церкви Святителя Тихона.
[20] Мф. 18, 6.
[21] Чис. 3, 8.

Примечания и комментарии: Евгений Полищук

Взято с сайта — Благодатный Огонь

Великий лжесобор экуменических предписаний: Константинопольский клирик обличил апостасийные процессы в своей Церкви

КОНСТАНТИНОПОЛЬ ОСТАВЛЯЕТ ПРАВОСЛАВНОЕ ПРЕДАНИЕ И ПРИЗНАЕТ ЦЕРКОВНОСТЬ У ЕРЕТИКОВ

Институт соборности никогда не прекращал действовать в жизни Церкви. И после всеми признаваемых семи Вселенских Соборов, последним из которых является VII Никейский (787 г.), и после всеми признающимися как VIII и IX, то есть при свт. Фотие Великом в 879 и при свт. Григорие Паламе в 1341-1351 гг., созывались многочисленные Соборы более больших или меньших составов и имевших важное соборное дело.

Даже во время турецкого ига и на протяжении всего XIX столетия многочисленные соборы при неоднократном участии и патриархов Александрии, Антиохии и Иерусалима, а также и иерархов этих древнейших Патриархий, давали ответы на возникавшие вопросы в жизни Церкви, в особенности в отношении прозелитизма православных верующих со стороны папских и протестантских миссионеров. Великая Константинопольская Церковь никогда не прекращала, находясь в состоянии порабощения и пленения, организовывать со всей надлежащей тщательностью и священным достоинством свое управление и богослужение. Почти что все православные государства, за исключением Святой и Великой России, находились под Османским игом.

Закат Османской империи и создание новых государств, а также предоставление автокефалии Поместным Церквам, уменьшили паству Константинопольской Церкви и ограничили ее юрисдикцию, однако это дало новую силу в новых православных странах свободно выстраивать церковную жизнь и воссиять Православной вере и жизни. Конечно же, противоречия между ними и проявления этнофилетизма, которые перерастали в некоторых случаях и в военные столкновения, препятствовали выражению единства автокефальных Церквей и создавали некий образ разделенной Церкви, и это несмотря на то, что не существовало ничего такого, что разделяло бы их в вере, догматах, в богослужении и устройстве.

После Балканских войн и I мировой войны политическая стабильность не была долгой, потому что последовала Октябрьская революция 1917-го года в России, которая величайшую и самую сильную православную страну и ее Церковь ввела в состояние самого жестокого гонения против христиан, заключило ее в кандалы коммунистической диктатуры и хищничества, это состояние распространилось скоро и на остальные балканские страны, кроме Греции. Затем последовала Малоазийская катастрофа 1922 г. с миллионами греков-беженцев, которые покинули отчие дома, и оголилась от своей паствы уже обезсиленная из-за автокефалий «Церковь Христа бедных», которая теперь стала еще более нищей.

На Западе, который не познал исламской тирании и диктатуры, папство, преисполненное гордости и самоуверенности, созвало в 1870 г. I Ватиканский собор как Вселенский и признало в качестве догмата первенство и непогрешимость папы, в то время как разрозненные и разделенные протестанты в конце XIX столетия организовали экуменическое движение, которое их привело к внешнему соединению в т.н. «Всемирный Совет Церквей». В рамках этих всемирных и межхристианских процессов захотели быть и <некоторые — прим. ред.> православные, чтобы им не оставаться изолированными и беззащитными и чтобы весь христианский мир, объединенный и сильный, отныне смог дать отпор двойной угрозе — со стороны коммунизма и со стороны агрессивного ислама. Таким образом, перестали относиться к западным «христианам»* как к еретикам, которые и в политическом плане и в культурном были опаснее ислама, начались заигрывания с Западом с помощью известного экуменического Окружного послания 1920 г., которое направила Вселенская Патриархия «Ко всем Церквам Христовым», впервые называя в соборном документе еретиков папистов и протестантов «церквами».

С того момента прошло уже почти сто лет, а сейчас это, противное преданию и экклезиологически неприемлемое отклонение Константинопольской Церкви с целью превратить ереси в «церкви», придать церковность соборным документом еретикам, закрепляется на соборном и всеправославном уровне на критском «Соборе» документом «Отношения Православной Церкви к остальному христианскому миру», который разделяет и раскалывает Церковь.

Константинопольская Церковь, плененная ныне западным экуменизмом, старается совратить и другие православные Поместные Церкви и убедить как первенствующая Церковь и как Матерь-Церковь новейших автокефальных Церквей, что времена изменились, что Святоотеческое Предание и священные каноны, которые запрещают общение с еретиками и совместные с ними молитвы, необходимо изменить, приспособить к мнимым новым нуждам времени (см.: Почему правит бал разрушитель Православия? Патриарх Варфоломей – ставленник экуменистов-глобалистов (+ВИДЕО)).

Единственная цель проповедников нового времени — вызвать разделения и расколы в теле Церкви путем отрицания исключительности спасения во Христе и церковной исключительности Православной Церкви как единственной Единой, Святой, Кафолической и Апостольской Церкви. Они враги Христа и спасения чрез Него.

МЕЛЕТИЙ, АФИНАГОР, ВАРФОЛОМЕЙ — ТРОЕ ПЕРЕДАЮЩИХ ЭСТАФЕТУ ЭКУМЕНИЗМА

Уже календарная реформа в 1924 г. с её инициатором патриархом масоном Мелетием Метаксакисом, вероломно принятая без всеправославного постановления, стала сильным ударом тогда и сейчас по календарному единству Православных, а начавшееся тогда обсуждение о созыве Вселенского Собора с главными вопросами на нем экуменического характера, которые определил вышеназванный патриарх, к сожалению, послужило фундаментом не для истинно Православного Собора, а для лжесобора экуменических предписаний, главной целью которого было не решение срочных и насущных вопросов, но узаконивание ересей в качестве церквей.

Характерным является то, что в то время как в список вопросов было внесено и вычеркнуто из него множество вопросов, некоторые из которых были крайне насущными, как, например, календарный вопрос <возвращение к святоотеческому летоисчислению — прим. ред.>, предоставление автокефалии и другие, единственным вопросом, который остался с тех пор неизменно, и никто не посмел затрагивать его — это вопрос «Отношений Православной Церкви к остальному христианскому миру», то есть «Отношений Церкви к ересям и расколам», который, поскольку он основывается неизменно на Священном Писании и Святых Отцах, стараются изменить и вызвать расколы и разделения.

Период патриарха Метаксакиса не имел доброго продолжения и по причине противодействия со стороны корпуса епископата в Константинополе, и по причине нежелания других автокефальных Церквей следовать новшествам Константинополя, как это проявилось в их ответах на предложенные Церквам патриаршие синодальные Послания 1902 и 1904 гг. от патриарха Иоакима III.

Эстафету экуменизма от Метаксакиса принял патриарх Афинагор, который взошел на патриаршую кафедру в 1948 г. после насильственного удаления его предшественника Максима V. Он был доверенным лицом американцев и известных тайных обществ, в том числе и их членом. Мы не станем далее проводить анализ фактов, которые многим хорошо известны. Стоит отметить, что единство христианского мира достигается «архитекторами» в ущерб авторитету и достоинству Единой, Святой, Соборной и Апостольской Церкви, Православной Церкви, по инициативе Афинагора с помощью двух экклезиологически неприемлемых действий. Постепенно должны все автокефальные церкви стать членами всееретического протестантского «Всемирного Совета Церквей» (каких только «Церквей»?), при председательстве Константинополя, и должно начаться сближение с папистами, которые под влиянием этих «архитекторов» стали оставлять <мнение о> своей «строгой экклезиологической уникальности» и признавать«некоторые элементы церковности у христиан вне папской церкви».

Весьма характерно, и это было отмечено многими, что в то время, когда готовился и начинал свою работу Второй Ватиканский Собор (1962-1965), в это же время и с аналогичной экклезиологической направленностью Афинагор созвал на о. Родос три «Всеправославных Совещания» (1961,1963, 1964), а четвертое — в Шамбези (Женева, 1968), которые определили и первый список вопросов для созываемого в будущем «Святого и Великого Собора», и привели к созданию с 1971 г. «Межправославной Подготовительной Комиссии» и «Предсоборных Совещаний» вплоть до созыва «Собора» на Крите в июне 2016-го.

Через 55 лет после «I Всеправославного Совещания» на о. Родос (1961 г.) и спустя 45 лет после «I Межправославной Подготовительной Комиссии» в Женеве (1971 г.) и сорока лет после «I Предсоборного Всеправославного Совещания» в Женеве (1976 г.) подготавливается и просеивается легендарный и ожидаемый «Святой и Великий Собор» Православной Церкви. И каковы их результаты? Лжесобор на о. Крит в июне 2016 года.

Никогда еще в истории Церкви не требовалось столько много времени, чтобы подготовить один Собор, так как соборы всегда давали ответы на жгучие и неотложные вопросы, которые не позволяли делать временные задержки и растягивать время для их подготовки, но требовали немедленного действия. Итак, для чего потребовалась эта задержка и проявилось безсилие в том, чтобы созвать великий собор экуменических предписаний, который мог бы конкурировать и с достоинством противостоять Второму Ватиканскому собору, который был подготовлен весьма быстро, состоял из 2500 «епископов», против 150 на Крите, и который длился не неделю, а целых два года, и выработал богословские документы, с которыми до сих пор занимаются и богословски исследуют даже православные, и в целом они привлекли всемирное внимание и интерес в течение длительного времени, в то время как наш «Собор» затерялся и исчез уже в то врем,я пока проходили его краткосрочные заседания? К чему столько насилия и поспешности, чтобы быстро закрыть вопросы, не предоставить достаточного времени для обсуждений, не дать участвовать всем епископам, не дать право голоса каждому, не пускать на обсуждения не только журналистов, но и духовенство и народ, оцепить место проведения собора полицией? Почему мы боимся церковной полноты, если наши постановления богоугодные, евангельские и святоотеческие?

ПОЧЕМУ ТАК ДОЛГО ДЛИЛАСЬ ПРЕДСОБОРНАЯ ПОДГОТОВКА?

Ответ несложный. С самого начала цели «Собора» не были направлены к православной соборной традиции, которая в основном подразумевает, что каждый собор следует и проявляет уважение к постановлениям предшествующих соборов, «последуя Святым Отцам», осуждает совместные моления и ереси, которые были ими осуждены, словно все соборные заседания являются единым собором. Он борется и анафематствует новые ереси, появившиеся и безпокоящие полноту Церкви, реагирует на пастырские и административные проблемы и вообще обеспечивает непоколебимое соблюдение евангельского и святоотеческого предания. Ничего из этого не было сделано на Соборе на Крите, и даже наоборот. Он не только не повторил осуждение ересей, осужденных древними соборами, таких как монофизитство, папизм и протестантизм, но наоборот назвал их «церквами». Вместо того чтобы осудить новую всеересь экуменизма, он ее на соборном уровне ввел в Церковь, восхваляя неприемлемые документы Богословских диалогов и наше унизительное участие в так называемом «Всемирном совете церквей», то есть в протестантском «Всемирном совете ересей». Не стал он осуждать совместные молитвы с еретиками, которые теперь уже вошли в моду; но, напротив, узаконил все это совместными молитвами с инославными наблюдателями в разных богослужениях. Не стал заниматься и даже вычеркнул из списка неотложный и насущный вопрос о календаре, не решил вопросы ни о диаспоре, ни об автокефалии, а просто посчитал, что заполнил все эти пробелы общими богословскими заявлениями в разосланных послании и энциклике.

Православное и традиционное решение всех этих вопросов было нежелательно для устроителей «Собора». На каждом этапе длительной подготовки бодрствующее сознание полноты Церкви высказывало свои возражения. Достопочтенные Старцы и новейшие Святые Церкви, как и епископы борцы за Церковь, вся Святая Гора, и как прежде традиционно Элладская Церковь, многие профессора Богословских факультетов, христианские братства и союзы, и множество верующих, были против созыва «Собора», потому что знали о его антиправославных целях (см.: Против экуменизма и восточного папизма: Подборка трудов святых отцов и подвижников благочестия XX-XXI вв. о «Всеправославном соборе»). У нас здесь нет непогрешимого и первого папы, который может делать, что хочет, как это было сделано на II Ватиканском соборе, на котором, что необходимо отметить, несмотря на некоторые новаторские и протестантского толка его решения, не затронули вообще существенных догматов папизма. Итак, повара экуменизма присматривались и готовились до тех пор, пока не станут более благоприятными условия для созыва их экуменического «Собора». В этом и причина долголетней подготовки и нетрадиционной задержки. Не получался у них экуменический «Собор», который бы прервал течение соборного святоотеческого предания.

Неожиданное ускорение процесса созыва «Собора» третьим принявшим эстафету экуменизма патриархом Варфоломеем после Мелетия и Афинагора обязано более благоприятной обстановке. Элладская Церковь, бывшая традиционной и консервативной вплоть до кончины блаженной памяти архиепископа Серафима Афинского, изменила курс и плывет к экуменизму; на Святой Горе Афон внедрены были экуменические элементы, провоцирующие распри и мешающие ей выражаться в традиционном ключе; Богословские Школы переняли в лице подавляющего большинства преподавателей экуменическое лжевидение, что проявилось в поддержке идеи о создании кафедры исламских исследований, в превращении православного урока о религии в религиоведение и в многочисленных публикациях и заявлениях; богословы «Времени» и «Метапатристического богословия» Академии города Волос прикрываются и поддерживаются патриаршими, архиепископскими и епископскими благословениями, в то время как они подрывают Православие, а спасительное «время» Нового Завета превращают во время запустения, подстраивания и новшеств. Церковное руководство Великой России с радостью плывет на судне в мутной воде экуменического отклонения, в то время как оно могло бы в соответствии с антиэкуменическим, антипапским, антизападным настроением русского народа обратить вспять разрушительное шествие. И наш благочестивый народ, греческий, замученный меморандумами, налогами, безработицей, внезапным изменением жизненных планов и программ, встает в очереди в банки, налоговые, общественные столовые, старается обеспечить себя насущным хлебом, выжить, и за исключением меньшинства, не проявляет интереса к вопросам церковным и духовным.

«СОБОР» НА КРИТЕ НЕ ЯВЛЯЕТСЯ ПОРОЖДЕНИЕМ ПРАВОСЛАВИЯ

Вот какого подходящего момента, какой благоприятной обстановки ожидали эшелоны новой эры экуменизма и всерелигии для того, чтобы закончить исследование и подготовку, проходившую на протяжении почти что ста лет, и поспешно созвать лжесобор на Крите! Однако они заблуждаются, если думают, что, как они перехитрили многих из церковного руководства и многих епископов (к счастью есть и такие, которых не удалось обмануть), так же им удастся попрать сознание полноты Церкви, попрать в конце и Бога, основателя и Главу Церкви, Христа Иисуса и Святого Духа, Который ведет Церковь ко всякой истине и изгоняет духов заблуждения и ересей.

Критский «Собор» как плод и порождение чужеродных духов будет отброшен и будет погашен в памятниках церковной истории как незаконное порождение злых и грешных родовых мук, любви некоторых предстоятелей к ересям папизма и экуменизма. Оттуда его начало и рождение, он не является порождением Православной Церкви. Нам его принесли на Крит для опознания, но его ДНК не совместим с биологическими особенностями отцов Православия. Разве нас не предупреждал святой Паисий о страстных предпочтениях Афинагора?! Его сравнение прекрасно сюда подходит: «Патриарх Афинагор, как видно, полюбил другую современную женщину, которая называется папской церковью, поскольку наша Православная Матерь не производит на него никакого впечатления, потому что она весьма скромна».

* Кавычки — ред. По терминологии святых отцов: латиняне не суть христиане (прп. Паисий Величковский)

Протопресвитер Феодор Зисис,

почетный профессор Фессалоникского университета,

клирик Константинопольской Патриархии

ВЗЯТО С САЙТА: ИНФОРМ-РЕЛИГИЯ

По материалам сайта: Имперский архив.

————————————

ОСКУДЕНИЕ ЛЮБВИ:

«Поступок Владыки вызывает глубокое сожаление»

———————

ЗВЕЗДЫ, КОТОРЫЕ НЕ СВЕТЯТ:

Молодежи необходимы верные критерии добра и зла

 

———————-

«ДАЖДЬ КРОВЬ И ПРИИМИ ДУХ»:

Беседа о послушании в современных условиях

————————————————————————

Опасность прелести

Епископ Арсений (Жадановский)

Не только люди, предающиеся порокам и страстям, находятся в вражиих сетях, являются врага нашего спасения пособниками, но и те, которые поставляют себе задачею жить благочестиво, не оставляются в покое тем же врагом; он и этих христиан старается завлечь в свои сети, но уже на почве их благочестия, — именно вовлекает в так называемую прелесть. Прелесть — это извращенное, неправильное внутреннее наше настроение, якобы высокое, духовное, но на самом деле фальшивое, обманчивое, поддельное, показное, — это то внутреннее наше состояние сердца, о котором святой апостол Павел говорит, что можно иметь только образ благочестия и быть лишенным силы его.

Уже каждый человек при своей немощной, греховной природе бывает в большей или меньшей степени подвержен этой прелести. Ты подумал, что хорошо сказал, хорошо сделал, — вот уже и прелесть. Размечтался о своих дарованиях, способностях — опять прелесть. Принял похвалу, усладился ею — и это прелесть. Святые отцы различают при этом два рода духовной прелести в ее крайнем развитии. Первый вид — это когда человек начинает воображать, что он видит Господа, Божию Матерь, Ангелов, духов и считает себя достойным таких видений. Второй род прелести — это когда человек возомнит о себе, что он высокой духовной жизни, что он необычайный постник, прозорливец, чудотворец, что он способен нести большие подвиги, что он призван учить и руководить людьми. Этот род прелести называется мнением, потому что в этом случае человек мнит о себе.

Всякий род духовной прелести есть, однако же, пагубнейшее состояние нашего духа. Оно основывается на духовной гордости человека, то есть на том самом грехе, коим пал и первый ангел. Вот почему вовлекать в духовную гордость сатана так стремится и всех рабов Божиих. Духовная гордость — его грех. Возгордившись, сатана удален был от Господа и низвержен в преисподнюю. То же падение ожидает и всех нас, если мы будем вовлечены, чего не дай Бог, в духовную прелесть. Жизненный опыт и писания духовных отцов указывают массу тому примеров; при этом тех, которые вовлекаются в прелесть видения духов, обыкновенно ожидает постыдное посрамление, а вторых, возмечтавших о себе, — нравственное падение и часто даже самоубийство.

Приведем пример того и другого случая. В одной келий молился инок, и вот, ему начинает казаться, что с иконы выходит ангел и говорит ему: если ты хочешь быть бесстрастным, выжги огнем с лампады свои глаза, чтобы тебе не видеть уже суеты мира сего. И прельщенный инок делает это: выжигает сначала один глаз; тогда голос повторяется и велит ему выжечь второй глаз; но тут инок приходит в чувство: в нем пробуждается мысль, что он, как грешный, немощной человек, и без глаз может быть борим грехом, если не поможет ему Господь. И как только инок так смиренно о себе подумал, прелесть о своем совершенстве быстро у него рассеялась, а вместе с этим исчезло видение, и он услышал только как бы вдали громкий смех и обонял необыкновенный смрад.

А случаев нравственного падения и самоубийств от прелести духовной, когда человек возомнит о себе, необычайное множество. Есть сектанты, так называемые хлысты и т.п., которые впадают именно в эту бесовскую прелесть и — знаете ли, чем дело их иногда оканчивается? — нравственным падением, развратом. Например, у хлыстов так называемые радения, как доказано, оканчиваются нередко повальным грехом. Или вот пример. Одна женщина говорила нам: «В настоящее время я нахожусь в сильной плотской брани, которая началась у меня после моего падения, тогда как до падения я была религиозна, часто посещала храм, исповедовалась и причащалась». — «А скажите: до падения, когда вы были религиозны, не мечтали ли вы о себе?» — «Да, было. Я по ночам, бывало, долго молилась и воображала себе: какая я счастливая — молюсь и не имею греха, тогда как, быть может, в эту самую ночь сколько совершается разврата, и мыслию о своей чистоте я услаждалась». — «Так вот и причина вашего падения: это — духовная гордость, или так называемая прелесть».

В одной пустыни жил схимонах, который отличался строгим образом жизни и был среди братии за это уважаем. Однажды он явился к настоятелю и объявил ему, что он был восхищен в рай, но, к сожалению, там увидел только себя и никого из братии. Настоятель по своей простоте не обратил внимания на то, что с этим иноком началась духовная прелесть, созвал братию и, передавая им видение схимонаха, убеждал их жить добродетельно, чтобы не лишиться рая. Но что потом случилось с схимонахом, вообразившим одного себя только достойным рая и никого из братии? Через несколько времени его нашли удавившимся в своей келий. Дело в том, что подвергшийся духовной прелести, будучи лишен благодати Божией, временами начинает испытывать страшное уныние, тоску, отчаяние, которое и увлекает прельщенных к самоубийству, а то и враг рода человеческого наталкивает на это самоубийство. Например, одному прельщенному отшельнику вообразилось, что ему хорошо себя распять на кресте, по примеру Христа Спасителя; другому показалось, что на нем могут осуществиться слова Святого Писания: яко Ангелом Своим заповесть о тебе… На руках возмут тя (Пс. 90:11-12), и вот он однажды, доказывая правоту своих религиозных убеждений, бросается из окна, заявляя, что он останется при падении невредим, но к несчастию разбивается.

Да, желающим проходить духовную жизнь крайне нужно остерегаться прелести. Следует при этом помнить, что прелесть начинается часто незаметно для тебя самого. Не дай Бог возомнить о себе что-либо высокое, что ты, например, выделяешься от других, что на твои подвиги удивляются, что ты влияешь на людей и т.п. Поддаться этому чувству — это значит открыть дверь для прелести, которая потом пойдет быстро развиваться, и вот, ты скоро вообразишь, что тебя уже окружает сияние, что ты изгоняешь бесов, и выйдет, таким образом, что ты возведешь сам себя в особенного человека, посланника Божия, духоносца, чудотворца и т.п. Чтобы избежать этой духовной прелести, надо твердо помнить, что только покаянное чувство, смирение, соединенное со страхом Божиим, создает в нас здоровое, духовное настроение, спасает нас.

Правда, нелегко достигается такое настроение. Мы иной раз желаем сокрушаться, смиряться, а нас борет самомнение. Пусть борет, а мы все-таки будем усиленно искать покаяния и смирения, будем молиться, укорять себя, плакать, что у нас нет покаяния. Помни всегда, что только потом и трудами можно достигнут смиренного чувства. И пока мы не проломим стены гордости, самомнения, нет нам спасения. Будем так воспитывать свое сердце, чтобы все наши подвиги казались нам ничтожными и что они нужны для изглаждения нашей неимоверной душевной скверны. Тогда мы не будем замечать их и ими услаждаться, а станем считать их малыми и ничего не значащими.

Держи также в сердце своем такое чувство: все доброе, тобою совершаемое, ты делаешь не потому, чтобы заслужить венец у Господа, стать у него на первом плане, ибо у тебя тогда будет всегда опасность вообразить, что ты, кажется, уже достаточно потрудился и заслужил награды, но должен трудиться, чтобы не огорчить Господа, твоего Благодетеля, должен трудиться для спасения души. И знай: если мы имеем такое настроение, то у нас вырабатывается сильная чувствительность к своим грехам, так что всякое греховное пятнышко нам будет казаться уже тяжелым и глубоко огорчающим Господа делом. А так как ты никогда не будешь в состоянии избавиться от этих греховных пятнышек — греховных помыслов и чувств, то у тебя сама собой будет развиваться и укрепляться надежда только на Господа, могущего всю твою скверну очистить, себя же ты будешь представлять неключимым рабом, слабым и немощным.

Об авторе: Арсений (Жадановский Александр Иванович; родился 6.03.1874, слобода Писаревка Волчанского у. Харьковской губ. — расстрелян 27.09.1937, полигон Бутово Московской обл., ныне в черте Москвы), епископ Серпуховской, викарий Московской епархии.

Комментарии:

Фотина 15/12/2015 в 08:10:00

Первое сердечное покаяние в смертных грехах и (или) в неверии проходит, и предстоит долгий кропотливый труд очищать своё сердце от повседневных мелких страстишек, труд углубления в себя. Не всегда это нравится, иногда кажется, что таким образом мало что останется от личной индивидуальности, и уж очень не хочется стать «серенькой личностью». Хотя индивидуальность и состоит не в личном наборе страстей, а в калейдоскопе добродетелей. И, «если пшеничное зерно, пав в землю, не умрет, то останется одно; а если умрет, то принесет много плода» Ин 12, 24. Однако может оказаться, что свои мелкие страстишки мы продолжим любить в себе, забыв, что «любящий душу свою погубит её; а ненавидящий душу свою в мире сём сохранит её в жизнь вечную» Ин 12, 25. Каяться станет «особо не в чем», сердце постепенно остынет, и произойдёт то, что «когда нечистый дух» тяжких грехов и безбожия «выйдет из человека, то ходит по безводным местам, ища покоя, и не находит; тогда говорит: «возвращусь в дом мой, откуда я вышел». И, придя, находит его незанятым, выметенным и убранным; тогда идет и берет с собою семь других духов, злейших себя, и, войдя, живут там; и бывает для человека того последнее хуже первого» Мф 12, 43-45. Умный человек начинает углубляться в учение, догматику, богословие, и, без очищения сердца, при потере деятельного покаяния, при желании сохранить своё личное «я», своё личное мнение, а то и из подсознательного желания выделиться, при первых же недоумениях в понимании догматов начинает высокоумствовать, не желая «пленять всякое помышление в послушание Христу» (2 Кор. 10, 4-5). Горе от ума — талантливый человек, вырастив такое своё «богословское» мнение на дрожжах похвал и признания, может создать свою собственную ересь или секту. Сладострастный человек, вспоминая первое своё покаяние, или читая в книгах о высоких духовных состояниях подвижников, но не желая «ковыряться в своих мелких страстях», будет искусственно возбуждать в сердце мнимодуховные ощущения. «Начало зол — ложная мысль! Источник самообольщения и бесовской прелести — ложная мысль!» (Святитель Игнатий Брянчанинов. Аскетические опыты, том 1, поучение о прелести, стр. 228-256).

Если рассуждать от противного, то одна единственная правильная мысль и чувство, которые должны быть «фоном» всех остальных – покаяние, сокрушение о любых грехах – как больших, так и малых!, неразрывно связанное, соединенное с благодарностью об искуплении Христом и надеждой прощения. Как только уходит из ума и сердца эта единственная правда, там поселяется ложь – мнение. И даже просто бесплодие, холодность, равнодушие сердца также являются самообольщением. Многажды в день мы можем каяться, и ещё больше забывать о покаянии, и в тот момент, когда мы забываем о своём покаянном предстоянии Богу – мы пребываем в самообольщении.

Грешник 11/04/2015 в 08:36:34

Один настоятель был вознесён на небо, рассказывал об этом на проповеди. Батюшка хороший, но я смутился и не поверил. Ему ангелы сказали, что ему дана особенная мудрость, но он всегда очень нелогично и немного эмоционально рассуждает, путает библейские события, его вера не мудрящая. Скорблю очень, жалко если прелесть. Прошу всех кто может помолиться. Имени его не называю.

Русич 18/10/2013 в 16:03:59

на монахов наезжать — плохая примета, дурной знак, и в некотором роде диагноз духовной жизни внутренней. всеж таки у монахов есть Царь и Око Его не дремлющее, не будем вооружать Бога против себя. а тем, кто любит бухтеть понапрасну и принимать грозный вид, браниться, полезно вспомнить, что мистическая составляющая брани, ругани — это мистика злобы, кипящей в человеческом сердце, злобы, которая соединяет человека с дiаволом, делает его рабом, подобно тому, как любовь соединяет с Богом и делает Его чадом.

Михаил Ершов 18/10/2013 в 11:56:21

Спасибо за эту публикацию о прелести. К сожалению, многие современные «монки» мужского и женского рода, а также некоторые миряне, якобы держащие «свой ум во аде» и не имеющие предрассудков, часто забывают об этом или не осознают своего бедственного состояния. Не дай Бог впасть нам в духовную прелесть!

Русич 17/10/2013 в 01:52:34

Проповедь в храме про прелесть… очень интересно! Отцы наши священнослужители учат и подвигают нас к исполнению Заповедей Божиих (можно это понимать еще как познание своей немощи, кстати) и Слава Богу! Учат, чтобы после того,как грех осознан, замечен и исповедан, не возвращаться к нему более уже (и в этом помогает нам Страх Божий и совесть у кого она есть, т.е. когда совесть жива, человек еще не умер, живой и не законченный беззаконник, может сопротивляться греху). Учат бороться против греха в себе (вот то единственное и страшное зло на которое надо ополчаться всегда, когда эти змии поднимают головы в тайниках нашей души. И не принимать эти врачевства, учение Церкви, заповеди о любви к Богу и ближнему, спорить по этому поводу и есть начало прелести. Еще прелесть, наверное, это САМОСТЬ, когда человек по своему нерадению и лености, либо по гордыне становится плотским (безблагодатным) и начинает смотреть на мир через призму своей самости, своего эгоизма пристрастно. Не верить себе: Что к его «пользе» (т.е. удовлетворяет его самости, страсти) — все правильно. А что ко вреду или к докуке, что мешает — неправильно. И сразу появляются убедительные аргументы для самого себя, не доверять своему помыслу! Чувство правоты не всегда совпадает с истинным положением вещей, что оно часто совпадает с чувством ожидания пользы для самого себя. Кто владеет собой, — тот мудрец. И вот что я хочу сказать: когда отцы говорят, что все мы в прелести, перевожу это для себя так, что все мы эгоисты, неверы, маловеры, но вот я худший из всех. Другие лучше меня, намного лучше. А может быть даже один я и в прелести, остальные все спасаются… надо молиться. Спаситель все сделал для меня, на Кресте пострадал, Кровь Свою пролил. Теперь уже только слезы (после всего) смогут омыть скверну души моей преступной и жестокосердной. Спаси Господи, да обновится яко орля…

Сергий 14/10/2013 в 19:18:44

Дорогие братия и сестры, поздравляю всех вас с праздником Покрова Пресвятой Владычицы нашей Богородицы и Приснодевы Марии: «Помяни нас во Твоих молитвах, Госпоже Дево Богородице, да не погибнем за умножение грехов наших, покрый нас от всякаго зла и лютых напастей; на Тя бо уповаем и, Твоего Покрова праздник чествующе, Тя величаем«.

СЛАВА БОГУ ЗА ВСЕ!

Низкий поклон редакции Благодатного Огня за обращение нашего внимания к духовному наследию Русской Православной Церкви, ибо слова священномученика:

«Будем так воспитывать свое сердце, чтобы все наши подвиги казались нам ничтожными и что они нужны для изглаждения нашей неимоверной душевной скверны. Тогда мы не будем замечать их и ими услаждаться, а станем считать их малыми и ничего не значащими» — должны быть начертаны в скрижалях наших сердец для прочтения ежедневного и ежечасного. Духовный завет владыки Арсения (Жадановского) научает нас постоянному трезвлению ума и памяти смертной, без которых невозможно даже положить начало покаяния нашего! «Повергающий себя пред Богом в разуме и повинующийся заповедям в смиренномудрии достигает любви» (преп. Исаия Отшельник).

Если бы только мы постоянно пред внутренним взором своим имели свое бедственное состояние, то не осуждали бы брата своего и не позволяли бы лукавому демону похищать плоды трудов души нашей!

БЛАГОСЛОВЕН ГРЯДЫЙ ВО ИМЯ ГОСПОДНЕ!

Р.S. Афанасию (14/10/2013 в 16:14:21)

//… нас упорно и уже много веков пытаются через пугание прелестью отлучить от благодати Христовой. //

— Это все равно что сказать, что нас пугают солнечным светом, чтобы приучить жить в темноте! Благодать Божия изливается на всех грешников постоянно, но не все способны воспринять ее…

Екатерина Домбровская 14/10/2013 в 16:55:21

андрей 14/10/2013 в 12:34:33

Уважаемый Андрей! Вы затронули очень острую и очень сложную тему для всех времен, а для нашего времени – в особенности. Дело в том, что сейчас тотально сдвигаются на глазах глобальные критерии духовной жизни, относительно их прежних, законных святоотеческих мест. Это катастрофичная тенденция. О каких отклонениях (прелести) могут рассуждать священники в проповедях, когда народ почти не имеет ОПЫТА духовной жизни во взаимодействии с духовными отцами. Нет стойких критериев, понятия крайне убоги и поверхностны…

На мой взгляд, тема «прелести» — не для проповедей, а для повседневной опытной работы духовника с душой – каждой конкретной в отдельности. Прелесть – уклонение от пути, а знает ли современный прихожанин путь?

 

У множества людей подлинными опорами становятся книги (у редких – есть еще настоящие отцы, которым можно верить, которые не поддаются обновленчеству, которые «стоят в Предании». Но поди сыщи!). Можно идти по книгам (что делаете Вы). Но это очень трудно и часто даже опасно. Правда, важно, КАКИМИ книгами Вы пользуетесь…

Из, так сказать, теоретических книг: труды святителя Игнатия – основа, как и труды святителя Феофана (я бы не стала откладывать последнего на дальнюю полку). Но все здание только на их трудах построить надежно трудно. Сейчас поясню, почему…

Уж коли нет настоящего общения с духовником, коли не совершается духовное возрастание человека в его личном опыте падений и восстаний в послушании старшему духовно, так надо хоть восполнять зияющее отсутствие такой практики внимательнейшим чтением житийной литературы. Причем концентрироваться стОит на самых трудных моментах жизни и искушений святых – неважно даже, какого времени. На мой взгляд, к примеру, Киево-Печерский Патерик может научить нас столь многому, показать наглядно действие духовных законов в жизни человека, что это отчасти восполнит недостатки духовного общения со священником. Через одно житие – мы видим как раз падения в прелесть. И как это видно, как наглядно, и как НАУЧИТЕЛЬНО!

 Во все времена святым было трудно… Но великие старцы XX века, основываясь, кажется на мысли св. Симеона Нового Богослова, утверждали, что прежде всего особое внимание нужно уделять житиям тех святых, которые ближе к нашему времени. Мысль прп. Симеона была та, что тот, кто пренебрежет последним звеном золотой цепи святости, тот никогда не сумеет не только в нее включиться, но и осмыслить ее в целом.

 Боязнь прелести тоже должна быть разумной. Важно глубоко понять, что есть такое прелесть (очень часто, не выдумки бабушек, которые имеют совсем иное происхождение), а по учению святителя Игнатия, это прежде всего вот что имеет своей подоплекой: «Все виды прелести, которым подвергается подвижник молитвы, возникают из того, что в основание молитвы не положено ПОКАЯНИЕ, что покаяние не сделалось душою и ЦЕЛЬЮ МОЛИТВЫ. Всякий усиливающийся взойти на брак Сына Божия не в чистых и светлых брачных одеждах, устраиваемых покаянием, а прямо в рубище, в состоянии самообольщения и греховности, извергается вон, во тьму кромешную: в бесовскую прелесть».

А мы живем во времена, когда всерьез обсуждается возможность Причащения без исповеди. Вот и прямой путь в прелесть.

 

Кроме боязни прелести (крайностей отрицания присутствия Благодати в жизни христианина) должен быть еще и страх оскорбить Духа Святаго, Которого «не мерою дает Бог» (Ин. 3:34). В этом ведь тоже своего рода прелесть сокрыта: осудить недоверием и высокомерием тех, кому Бог давал…

Существует древнее святоотеческое учение о Благодати, которое за малыми видоизменениями в основе своей сводится к тому, что в разные периоды жизни человек в Церкви проходит разные этапы своего совершенствования и разные люди проходят их по-разному. Есть Силуан Афонский – которому изначально была дана безмерная благодать, а потом – многолетний тяжеленный подвиг оставления и «держания ума во аде».

 

Есть другое: кого-то Господь почти до конца держит в почти неведении Благодати: о том замечательные старцы свидетельствовали, что на старости незадолго до кончины они вдруг получили то, о чем мечтали всю жизнь, но не имели.

 Каждому свой Крест, свой путь – Господу виднее, кому что спасительнее.

 Учение о Благодати (в аскетике) выделяет три фазы: начальная благодать – сугубая помощь новоначальному в его первой ревности, это период «звания» к Богу, и тут действительно новоначального нередко одаряет Господь светлыми мгновениями; потом надолго оставление (отступление благодати) – чаще на многие годы! – чтобы человек и без благодати своим трудом делал и поступал по Заповедям так, словно ему сейчас помогает благодать. Это великое испытание нашей верности. Кто его выдерживает, тому, как пишут отцы (в том числе и прп. Серафим Саровский) потом приходит вновь Дух как дар, который такого человека уже никогда не оставляет.

 Все это сказано, конечно, в предельно лаконичной форме. Но читая жития святых, можно убедиться наглядно в справедливости выделенных отцами-аскетами законов.

 Раздражаться на теточек, которым все везде мерещится «святое» не стоит. Кому-то, очень горькому и искреннему сердцем может и не померещиться: Бог даст ему вкусить, дабы совсем не пал духом. А мы оклевещем Дух Святый.

 Знай себя и будет с тебя… Так ведь отцы учили.

 А вот м. Марии (Скобцовой) нельзя подражать, потому что она перечеркивает монашество, а с ним сердце православного Предания. Но это тема другого разговора.

Афанасий 14/10/2013 в 16:14:21

Такое ощущение, что нас упорно и уже много веков пытаются через пугание прелестью отлучить от благодати Христовой. «Утешитель же, Дух Святый, Которого пошлет Отец во имя Мое, научит вас всему и напомнит вам все, что Я говорил вам.» Но учителям земным это неудобно. Ибо они в этом случае теряют нечто. Потому и ссылки всегда не на Христа, а на историю церкви.

андрей 14/10/2013 в 12:34:33

Дорогие братья и сёстры во Христе, с Праздником вас всех Покрова Пресвятой Владычице нашей Богородицы!
На мой взгляд, тема прелести — самая актуальная тема в духовной жизни христианина. С большим прискорбием приходится замечать, что именно эта тема почти никак не раскрывается в проповедях наших сегодняшних Пастырей, Промыслом Божиим поставленных для того, чтобы пасти стадо Христово. В проповедях, звучащих с амвона, можно услышать о чём угодно: о любви к Богу и к ближнему, о жизни по Евангельским Заповедям, и о многом другом, очень хорошем и несомненно важном и главном в жизни христианина. Но вот о состоянии прелести, я не слышал ни разу, именно в том контексте, как о ней пишут и говорят Святые Отцы. Зато от самих верующих можно слышать о «волнах» «благодати», накатывающих или окатывающих их: от икон, святынь, мощей. Можно также услышать о том, какие «мощные» службы проходят в том или ином месте; о «благодатности» или наоборот «безблагодатности» того или иного батюшки, храма, старца и, о многих подобных вещах, на которые очень часто как сквозь пальцы смотрят сами священнослужители.

Как относиться, ко всему этому, мне до недавнего времени было непонятно. Но не так давно мне посчастливилось прочитать в книге монахини Амвросии (Оберучевой) «Записки старицы, получившей много милостей от Бога», как преп. Никон (Беляев), последний соборноизбранный старец Оптиной Пустыни, настоятельно советовал своим духовным чадам тщательно самим сверять со Святыми Отцами то, о чём говорит священник с амвона, и что согласно с учениями Отцов, то принимать, а что нет, того не принимать! Кстати сказать, много нового я открыл для себя из этой книги. В частности из записей бесед и поучений преп. Никона, и поистине поразился той духовной мудрости, которая в них содержится. А когда читаешь творения Святых Отцов, то не находишь никакого противоречия Святоотеческого Предания с опытом Оптиной, живым носителем, которого и был преп. Никон (Беляев).

Поучения «О прелести» (в I томе Аскетических Опытов) Свт. Игнатия (Брянчанинова), как и вообще всё его духовное наследие, без преувеличения скажу, для меня было новым откровением! Как же чётко и самое главное трезвенно говорит Святитель Игнатий об отношении к себе, к своему духовному состоянию, основываясь при этом не на каком-то своём видении (философии) или своих каких-то мыслях, а на чётком учении Святых Отцов Православной Церкви, на том опыте, который он сам приобрёл, следуя этому учению.

Ни о чём подобном мне не приходилось слышать ни от кого из священнослужителей, с которыми приходилось разговаривать на духовные темы, за редким сказать исключением. Но зато часто можно было слышать с амвона призывы к жизни по Заповедям Божиим и в качестве примера однажды даже приводился пример социального служения матери Марии (Скобцовой). Можно часто услышать советы, даваемые митр. Антонием (Блумом), но то, что его т.н. «учение» о молитве, полностью противоречит учениям Святых Отцов о молитве, об этом даже не вспоминается, а то, как учит приснопамятный митрополит, по учению Святых Отцов есть прямой путь к прелести, об этом тоже умалчивается. Уж не мне судить о том, кто находится в прелести, а кто нет, но на мой взгляд духовный опыт митрополита Антония (Блума) и матери Марии (Скобцовой) как раз во многом противоречит Святоотеческой Традиции.

Сумбурно конечно, но написал я всё это для того, чтобы может быть кто из людей духовных подскажет, а вдруг это всё мои какие-то выдумки от моей большой гордости и самомнения, и что на самом деле, надо относится ко всему намного проще? Потому как слишком много вопросов, и почти нет на них ответов…

Да поможет нам всем Господь Бога наш Иисус Христос!

Макогоненко Юрий 14/10/2013 в 10:49:13

Мнение, самомнение, мнительность — слова и пороки распространённые, и их чаще всего пытаются выдать только (!!!) за психические расстройства — лишь бы только не увидеть и не признать эти наши (свои) грехи. Храни нас Бог от этой заразы!

—————————————

Духовное завещание святого Митрофана, епископа Воронежского

 

Святитель Митрофан, епископ Воронежский:

«Употреби труд, храни мерность — богат будеши. Воздержно пий, мало яждь — здрав будеши. Твори благо, бегай злаго — спасен будеши».

Безмерным благоволением и неизреченной благостью Всетворца нашего Бога человек, сотворенный и созданный на существование вечное по образу и по подобию Его, уже не придет в ничто никак и никогда. И его долг по всякому образу своим благородством душевным знать и славить Бога, обращаться к Нему, уповать на Него и обо всем, по учению святого апостола Павла, благодарить, с какой Своей премудростию (см. 1Сол.5:18) Он все сотворил и всегда творит и претворяет, как хочет, все дела и вещи Промысла на пользу человеку – чтобы всячески в высокой блаженной жизни возобладать заповеданным имением, о котором Сам Пресладчайший Спаситель наш Иисус, возводя нас в первое достояние небесного наследия, сказал: «встаньте, пойдем отсюда» (Ин.14:31). И здесь, сколько бы лет кто ни жил, все же принимает конец жизни по пределу Божию и разрешается от жизни всякий мудро созданный человек: тело естественное, природное сродной четверке стихий предается, душа же на правосудие Божие забирается и наследует или благое, или злое воздая­ние по деяниям, которые сделала вместе со своим телом.

Итак, благостью Его, Творца моего, я, раб грешный Господа Бога Митрофан, епископ Воронежский, родился в этот мир от родителей благочестивых и воспитан во благочестии нерушимом Восточной Церкви в православной вере и достиг судьбами Божиими состарения лет – ныне седмидесяти, пророческой меры святого Давида, и естественной крепостью моего тела изнемогаю.

Потому, памятуя о смерти и о последнем разрешительном часе, когда все равно пойду отсюда к моему Богу Творцу отдать естественный долг, ныне, здравствуя умом и в целости разума, я решил мое духовное последнее распоряжение моей воли написать письменно, чтобы душе и телу моему сотворить помощь, и прещедрый Владыка наш Господь даровал бы милосердие Свое мне, смиренному и грешному.

Также тем, кому подобает исполнить мое намерение ради Господа Бога, здесь завещаю, прошу и молю и о себе исповедуюсь.

Во-первых, исповедую этим писанием мою веру, что верую в Бога, во Святой Троице Единого, по учению Самого Спасителя нашего Бога, по проповеди святых благопроповедников апостолов и богоносных отцов Святой Восточной Церкви, и во все, что святые отцы, собранные на семи Вселенских Соборах Духом Святым, передали и научили, – в том до моего последнего издыхания пребываю, как истинный сын Святой Восточной Соборной и Апостольской Церкви, несомненно. Когда же душа моя грешная разрешится от союза плоти ее, вручаю эту душу свою непобедимому благоутробию премудрого Бога, создавшего ее, да примет ее милостиво, как свое создание; тело же мое окаянное и кости грешные предаю матери всех, от которой взяты были, чая восстать совершенным из нее в воскресение мертвых при последней трубе.

Затем завещаю ныне, братия, и наше смирение и моление примите, о чем молю вас, и по смерти сотворите мне послушание ради Господа Бога. Священный чин всей моей епархии: священноигумены, священноиноки и мирские иереи и диаконы и весь священный чин, – сохраните себя от всяких скверных сатанинских нечистых дел; как говорит Златоуст, отвергните от себя пьянство, объядение, лишитесь тяжбы, и свар, и хулы на друга своего и скверного взяточничества, клятвы и лжи, скупости, и ненависти, и лукавства, блуда и всякой нечистоты избегайте. Со всяким вниманием живите и заповедям Господним внимайте – этому учитесь, к этому друг друга понуждайте, чтобы вам непорочными предстать на Страшном и грозном Суде во Второе Пришествие Христово, когда будет Бог судить всей вселенной, и внимайте, какое слово воздадите о людях, которые в пастве вашей. Потому каждый попекитесь о своем спасении и образ собой людям покажите во всяком благочестии, как евангелист Матфей повествует, чтобы они видели ваши добрые дела и прославляли Отца вашего Небесного (Мф.5:16); вам ведь придется и ответ воздать о своем стаде. Иоанн Златоуст говорит: если кто одного из своей паствы погубит по небрежности, не все ли свое потеряет спасение? Простой человек, согрешив, за свою одну душу ответ воздаст Богу, а игумен и иерей – за многих людей из своей паствы воздадут Богу ответ; которые сами молоко и шерсть от стада принимают, а об овцах не заботятся, о которых слово должны воздать в тот великий день, – как сможете избежать, если настолько не радеете о спасении?! И опять Господь сказал: Горе вам, книжники и фарисеи, лицемеры, что затворяете Царство Небесное человекам, ибо сами не входите и хотящих войти не допускаете(Мф.23:13).

О том же сказано у Иезекииля пророка: сын человеческий! Я поставил тебя стражем дому Израилеву, и ты будешь слушать слово из уст Моих, и будешь вразумлять их от Меня. Когда Я скажу беззаконнику: «смертью умрешь!», а ты не будешь вразумлять его и говорить, чтобы остеречь беззаконника от беззаконного пути его, чтобы он жив был, то беззаконник тот умрет в беззаконии своем, и Я взыщу кровь его от рук твоих. Но если ты вразумлял беззаконника, а он не обратился от беззакония своего и от беззаконного пути своего, то он умрет в беззаконии своем, а ты спас душу твою (Иез.3:17–19).

Потому и мы, сыны и братия мои, услыхав от Владыки нашего Бога, даровавшего нам такие дары, больше же от святых отец почести и хвалы, не украсим ли сами себя кротостью и смирением и всяким благочинием и каждый да подвигнемся о своем спасении, а больше – о людях. Иоанн Златоуст говорит так: Владыка наш ради нас умер, ты же ни слово не произносишь, – и какую будешь иметь милость, какой ответ получишь, как предстанешь на Судищи Христовом со дерзновением, скажи мне? Стольких душ презрев погибель, ты ли чист от крови всех? Эти ­слова предстанут в день Господа нашего Иисуса Христа мне и вам. И если покоритесь заповедям Господним, о чем я вам много возвещаю, они подадут вам дерзновение на Страшном Суде Христовом; если же преслушаете заповедь Господню и наше указание, – я без сомнения благовестил вам весь совет Божий, но и дал серебро торгующим: вам же следует умножить данное и заимствовать послушание пользой ко спасению наших братий, – но неужели обременительно и тяжко благовестить?..

Вам, так согрешающим, молчать – обременительно и тяжко, ибо на вас, покрывающих и в том растлевающих, молчание наводит пагубу. Потому, сыновья и братия, послушайте того же Златоуста, говорящего: потому, если и согрешишь сам по себе, ничем таким не пострадаешь; но если ты иерей, то ты погиб. И многие о том подобные свидетельства – в Божественном Писании, к подвигу нашего исправления, а христианской нашей веры подтверждения, и народам – чтобы исправлять благочестие. Тем же убо, сыновья и братия, слышав об этом страшном наказе Божием к пророку, также и святых отцов наставления с угрозами, убойтесь, устыдитесь и смирите себя. Страшно ведь впасть в руки Бога Живаго: на то мы и призваны, чтобы нам собой показывать образ благочестия и так людей привести к благоразумию. Поэтому умножайте талант, вверенный вам от Бога, учите людей Божиих, священники – детей своих духовных и приходских людей, каждый в своем пределе, мужского и женского пола, и детей их учите, чтобы жили в заповедях Господних, в покаянии и в милостыни и в нелицемерной любви, и за то от Бога примете милость и от Него получите… (пропуск в тексте. – Прим. ред.). Аз, грешный, все это сказал вам и опять говорю, что испытывать нас будет Бог, как следует ли мы творим дело Божие? Убойтесь сказанного пророком и апостолом Павлом: «проклят, говорит Божественное Писание, творящий дело Божие с небрежением» (см.: Гал.3:10).

К тому же, братия и чада мои, Божественное Писание любите и в нем поучайтесь: чтение Писаний есть отверзение небесам. Многие, не читая книг, совратились с правого пути. Вы же, сыновья и братия нашего смирения1) о Господе, избирайте разумения от Божественных Писаний, как добрая пчела, пребывая на цветах и нектар собирая, бытие же оставляя; ложных книг не читайте и от еретиков уклоняйтесь и общения с ними не имейте. А буесловцам и сквернословцам, богохульникам во всем, не от Боже­ственных Писаний, а суетное и ложное говорящим на пагубу правоверным душам, заграждайте уста и возбраняйте, от Писаний слово собирая. Если же кто будет сопротивляться Преданию Соборной Церкви и нашему поучению и указанию по святым отцам, то вы, сыновья и братия, о них помолитесь, по апостолу Павлу2): молитесь друг за друга, чтобы исцелиться(Иак.5:16), и на истинный путь после первого и второго наказания обращайте заблудших, научите, запретите, настойте, понудите людей Божиих к благочестию, всячески исцеляйте недужных, ведь время бурное и дни лукавы, и люди на злоуклонились.

Потому детей своих духовных и приходских людей каждый на своем приходе, мужского и женского пола и их детей, неослабевая учите страху Божию и от всех богомерзких дел отвращайте, иногда молением, иногда указанием от Божественных Писаний. К тому же рассуждайте, игумены и священники, кого отлучить от Тела Христова и от Церкви на какое-нибудь время; если же кто сам сомневается, то пусть спросит сведущего, как и Господь сказал: всякий просящий получает, и ищущий находит, и стучащему отворят (Лк.11:10).

Кроме того, игумены и священники нашей стороны, священники и диаконы всех церквей и весь причет церковный, всякое церковное пение со страхом и по чину и по уставу целиком исполняйте, как передали нам святые отцы, особенно же Божественную литургию, на которой страшная Божественная вечеря священнодействуется, на которой Сын Божий за всех нас на спасение закалается, храните со страхом и трепетом и никогда не входите в святую церковь, имея вражду на товарища своего. Особенно со страхом и трепетом входите в святой алтарь и поклонение творите ко престолу славы Божией, а пьяный в святую церковь и в святой алтарь или имеющий гнев на кого-нибудь да не входит. Так же делать и народ учите и о спасении душ своих и о них великое попечение имейте.

Кроме того, по всем церквам из народа простым людям, кроме пономаря, в святой алтарь входить не разрешайте. Никоим образом и никогда не пребывайте во многоглаголании после вечернего пения и до литургии, когда приносите Пречистую Жертву, но, утишив мысли, молитву пошлите к своему Богу и не озирайтеся вспять в своих мыслях и ум весь имейте горe: с Ангелы вам предстоит служить; и тогда Бескровную Жертву приносите и не мыслите в тот час ни о чем земном, потому что Небесного Царя принимаете в своем сердце. Если же кому напакостит враг прелюбодейством, или гнев будет на кого-либо, или по иной какой причине, – пусть лишается службы, а недостоинство иерейское больше всего сводит гнев Божий на людей; многие невежды иереи впадшему в какой-либо грех повелевают служить, дав епитимию, тем призывая на себя бесконечную муку и их посылая на дно адово: различные падения у иерея бывают. Потому следует о таких возвещать епископам, а те пусть рассудят по правилам апостольским и святоотеческим, потому как невозможно разрешить того, кого святые отцы связали, ни связать, кого они не повелели, но только последуя Соборам святых отцов связывать и разрешать.

Соблюдайте, священники, и чад ваших, которые родились у вас, чтобы они не осквернялись блудом прежде брака, и наказывайте: и за сыновнии грехи осуждение пишется и мука угрожает3). Челядь свою, рабов и рабынь учите страху Божиему и к покаянию приводите, а голодом не морите и наготой и босотой не томите, но любите их, как свои члены или как Христос всех нас, так творите и детей своих духовных тому же учите.

Это все, любя вас, я написал, и если так сохраните завещанное нами, тогда возвеселите и удивите Ангелов и от нашего смирения благословение на себя примете, и молитва ваша будет услышана у Бога.

Послушайте и еще, сыновья и братия нашего смирения о Господе, что говорит правило: если говорит правило «да извержется», то уже извержен; если говорит «да отлучится», то на некоторое время, соответственно греху, отлучится. И опять слушайте те из иерейского чина, которые живут в нечистоте и в страстях, а епитимии от Бога не принимают! Если не покаетесь и не очистите себя добрыми делами, то ожидает вас там мука вечная. Услышьте Священные Писания, говорящие: если впадет поп или диакон в блуд или другой грех сотворит, который препятствует к священнодейству, да отлучится и не служит! Также не подобает предстоять служителю Божию в святом алтаре, имущему гнев на кого-либо, но сначала пусть примирится, и тогда начнет служить со страхом и трепетом Божественную службу.

Кроме того, не следует попу красивых одежд носить, но смиренные, также и коротких рубах не подобает носить, но до щиколотки, да со страхом и трепетом все священные церковные службы творит, и пусть не стыдится никого и не боится, даже самого царя.

И не следует никоим образом преподавать Дары недостойным и пребывающим во грехах, пока не оставят грех и не покаются достойно от всего сердца; а те попы, которые служат с лицемерием и преподают Пречистое Тело и Кровь Христову некоторым осквернившимся блудом и лихоимством и прочими нечистыми страстями, или враждующим на друга, или пьяницам, или разбойникам, или другой какой грех творящим, который препятствует к причащению, пока не очистится от таковых и епитимиями не исправится, – и если подадут им Пречистые Дары, такие попы, как Иуда, предавший Господа, осудятся, чтобы не были оскорблены Святые Таины леностью или наглостью. И да не осквернит муха Даров или мышь; если же что из них вкусит от небрежности иерейской, то иерей строго осудится в будущий век. А молитв отнюдь не подобает читать быстро, но с кротостью и внятно и чисто, да не в досаду Богу будет произносимое и да не на погибель себе. Еще нельзя нечистую или пресную просфору преломлять и класть в чашу, нельзя вина лить в чашу, но смешать чистое вино с молитвой и с водой чистой во святую чашу; и еще иметь попу чистую одежду в святом алтаре, ибо по чину подобает ему совершать в чистоте Святых Таин службу, да приятна будет Богу Святая и Бескровная Жертва. Те, кто Божественную службу достойно служат, живот вечный наследуют и Царство Небесное, а кто не по чину – тот на погибель себе и на осуждение.

Некогда я, будучи иноком, в ушедший 7171 год придя в пределы города Суздаля в обитель Успения Пресвятой Богородицы, называемую Золотниковская общежительная пустынь, постригся в монашеский чин.

И по послушанию из той пустыни переведен в обитель Пречистой Богородицы в пределах города Владимира, называемую Казмин монастырь, по челобитью братии того монастыря и вотчинных крестьян, и вместо патриарха получил благословение преосвященного Павла, митрополита Сарского и Подонского, в игуменский чин; и пробыл в том монастыре немногим меньше десяти лет.

И из того монастыря по воле и по благословению святейшего Иоакима, архиепископа Московского и всея России и всех северных стран патриарха, переведен в пределы города Галича в обитель Живоначальной Троицы и преподобного отца нашего Макария, Желтоводского и Унжен­ского чудотворца, где положено тело его святое; и пробыл в том монастыре пять лет и шесть месяцев.

И в прошлом, 7190 году 2 апреля по повелению благочестивейшего великого государя царя и великого князя Феодора Алексеевича, всея Великой и Малой и Белой России самодержца, благословением святейшего Иоаки­ма, архиепископа Московского и всея России и всех северных стран патриарха, и по совету преосвященных митрополитов, архиепископов и епископов и всего освя­щенного Собора, произведен в богоспасаемый град Воронеж первопрестольником на епископский престол во святую соборную и апостольскую церковь Благовещения Пресвятой Богородицы и в духоводство и управление Церкви Христовой и многого народа уже… (пропуск в тексте. – Прим. ред.) год пребываю. Потому очень болезную, что мое обещание жить на одном месте не исполнилось4); к тому же охвачен сильной боязнью о испытании и взыскании преданного мне, грешному епископу Митрофану, народа христианского. Потому слезно прошу у всей Божией Церкви, у отцов своих, святейших патриархов православных, и у преосвященных митрополитов, архиепископов и епископов, и у того, кто после меня будет братом моим во граде Воронеже на архиерейском престоле, прощения и во всем разрешения прошу; и у освященного собора и у всего православного народа святых молитв смиренно с великим усердием прошу, чтобы помолились о душе моей ко Господу Богу и Пречистой Деве Богородице Марии, чтобы сотворил Господь Бог милость бедствующей душе моей и простил согрешение мое и сподобил меня Царствия Небесного. И после этого благословение подаю и прощение моей епархии паствы священноигуменам, иеромонахам, и монахам, и монахиням, и всему иноческому чину, священникам и диаконам и всему причту церковному и всех священного и духовного чина, и весь народ христианский мужеского и женского пола своей паствы и епархии благословляю, прощаю и разрешаю кающихся всесовершенно во всех приключениях, а которые священного чина люди за тяжкие провинности священства лишены, – и им прощение будет; но тайнодействовать, по правилам святых отец и по нашему суждению, никак не допустятся.

Если же кого чем прогневал и досадил или оскорбил какого-либо сана и чина людям, каким-либо образом как человек согрешил, будучи в достоинстве великого началь­ства, смиренно прошу согрешениям моим прощения у них.

Притом же последний мой пастырский долг воздаю и предлагаю в душевную пользу и на вечное спасение своей епархии в городах и селах и пребывающим на всяких местах иметь все внимание о благочестии и о спасении душ своих на содержание и управление нашей православной веры и своего отеческого наследия. Да пребывают все православные христиане в прародительской вере своей благочестиво и праведно со всяким старанием, и следует жительствовать в чистоте, в воздержании и святыне и в покаянии, быть образом благих дел; по святому апостолу, народам своей епархии желаю быть благочестивыми.

Веру же православно-кафолическую к Богу вседушно любовью иметь, и СвятуюЦерковь, одну во вселенной, которая на Востоке и у нас утвердилась истиной, как матерь чествовать и пребывать в ней неотступно непоколебимому правому учению, и предания и учения, святыми отцами на Соборах определенные и утвержденные, крепко содержать и ни в чем нерушимо и непоколебимо иметь. Так как без правой веры Богу угодити невозможно, также и без Святой Восточной Церкви мудрования и светлого богопреданного ее учения невозможно никому спастись; и о том через святый Символ веры исповедуем Церковь единой, Святой, Соборной и Апостольской, и так ее хранить от всяких ересей и от соблазнительных наветов оберегать.

И судьям в городах нашей епархии: о правосудии в делах гражданских всячески пусть попекутся и справедливый суд пусть творят, ибо так большую милость и любовь проявят всякому, потому что сильно неправда в суждениях и коварство в людях умножились. Обидимы люди всех чинов: и вдовицы, и сироты, и немощные в бедности; многие люди от оскорблений сильно плачут, ибо суд Божий в людях Его вам, судьям, поручен, избавляйте всякого от неправды.

Еще завещаю всякому чину своей епархии: православным христианам с еретиками и иноверцами, с католиками и лютеранами, кальвинистами и злобожными татары (которых гнушается Господь и Церковь Божия с богомерзкими идолами их проклинает) в общение и содружество не входить, но как от врагов Божиих и ругателей церковных от тех удалятися, совсем с иноверцами содружества не иметь и во укоризну о вере не разговаривать ни с кем и обычаев их иностранных по традициям еретическим на соблазн христианам от них не слушать и это им запрещать накрепко. Татары – зловерные еретики, отступники Святой Церкви, и все они прокляты, ведь и святой апостол Павел заповедал и от братий по общей христианской вере, пьянствующих и бесчинствующих, отлучаться и не примешиваться к ним, – насколько больше подобает всячески отлучаться от тех еретиков, развратников и хулителей святой нашей веры! Еретики, такие как лютеране, кальвинисты и католики, не советуют и не говорят церковной правды, но то, что человеческое, новообретенное и чуждое истинного благочестия. Татары – проклятые злобожники, в них никакого добра не находится, их подобает всячески приводить в благочестивую веру, и апостольское завещанное слово так говорит: Но я писал вам, братие, не сообщаться с тем, кто, называясь братом (иноверец же больше того), остается блудником, или лихоимцем, или идолослужителем, или злоречивым, или пьяницею, или хищником; с таким даже и не есть вместе (1Кор.5:11), а в иноверцах все эти страсти господствуют, но многие верные люди и честные с ними ядят, не стыдясь, и не боятся греха. Уклоняющиеся от этой заповеди и презирающие завещания Святой Церкви и творящие сами себе закон по гордыне как избежат клятвы, псалмопевцем всегда возвещаемой? Прокляти все уклоняющиися от заповедий Твоих (Пс.118:21), чего всех христиан избави Боже! И в другом месте говорит: извергните развращенного из среды вас (1Кор.5:13). Так явственно Сам Бог завещал, как с иноверными, еретиками и злобными водиться и общаться кому и какую дружбу подобает иметь с ними и пребывать в угождении Богу, когда все люди стоят в истине, о добрых делах прилежат и содержат благие и постоянные нравы.

Еще же говорил Господь: когда идешь на брань, освободись от всякого скверного слова, а в христианских полках и богомерзкие живые идолы – еретики, злословящие святую нашу веру и благочестие, многие иноверцы: лютеране, кальвинисты и католики неправомудрствующие, да еще и начальниками волки над христианами-агнцами, которым всякие оскорбления, бедным, творят. Не есть добро человеку-еретику, неправославному, владеть и началь­ствовать православными христианами и судить их. В таких чинах подобает быть православным христианам и устраивать благопотребное, ибо благодатью Божией очень много в полковых строях Российского царства царской державы людей благочестивых, в ратоборстве искусных и знающих, апостол же святой Павел очень стыдил коринфян, когда перед иноверцами судился, говорил: К стыду вашему говорю: уничиженных в Церкви (у нас же весьма отчужденных) почто сажаете судить верных, неужели нет между вами ни одного разумного, который мог бы рассудить между братьями своими? Но брат с братом судится, и притом перед неверными. И то уже весьма унизительно для вас(1Кор.6:5–7) судиться от неправедных, а не от святых, то есть от еретиков и злобожников неправедных татар, у которых христиане в подданстве, а не от единородных и единоверных святых христиан российских и в царстве одном живущих.

От иноверцев и прежде того в древние времена пользы было мало, потому что они были явными врагами Богу и Пресвятой Богородице, Святой Церкви и нам, христианам.

И люди нашей паствы всякого чина пусть не привыкают к иностранным непотребным обычаям и пусть, не утвержденные в вере и не знающие Писания, с иноверными о вере не беседуют и лестного их учения совсем пусть не слушают, но пусть возымеют в крепости отеческой благорассудные и воздержные поступки в делах и вещах; написано: «не буди всяким ветром носим», изменяющися скоростью непотребств, «старейших не презирай» и, всякое дело начиная, смотри на конец, какой будет всем, потому что вся тварь и время от времени быстро изменяется, и кончина смертная всем приближается, которой и я с годами и болезнью ближе подвержен.

Кроме того, люди нашей епархии всякого чина пусть живут по чину своему и со всяким вниманием и умеренностью, кому что должно и кому что прилично. И на всякие неполезные дела пусть не растрачиваются и не приходят таким образом в последнюю скудость и убожество. Излишество во всем – дело непотребное; по апостолу же, весьма неполезны кому-либо смехотворство и играния; и многое питие каждому вредно и грешно.

А судьям нашей епархии это все следует во власти своей надзирать и, судив праведно, по велениям своего государя управлять народами в правде, чтобы правдой, без напрасной тщеты и непотребной суеты, пожили духом в Боге. Мудрые мужи подобное этому возвещали каждому человеку:

Употреби труд, храни умеренность – богат будешь.

Воздержанно пей, мало ешь – здрав будешь.

Твори благо, бегай злого – спасен будешь.

И таким образом в правду всякому в душе и теле спасение от Господа Бога готово, временное и вечное, благополучное имение и долгота лет во здравии.

Так завещаю творить по моей смерти: поскольку, по причине дальнего расстояния от обители моего обещания5) – Пресвятой Богородицы Золотниковской пустыни и от великого неудобства, невозможно моему телу грешному быть погребенным там, в монастыре, по моему обещанию, потому молю и прошу у отцов своих архипастырей, святейших вселенских патриархов православных и кто после моего исхода на престоле в дому Пресвятой Богородицы брат мой архиерей будет и прочих священнослужителей, пусть предадут мое тело сродной земле и погребут его в приделе соборной церкви Архангела под церковью в нижней палате, а не в великой соборной церкви, и мое прошение во всем исполните и не пренебрегайте и души моей грешной тем не оскорбите.

Еще молю и прошу великим прошением, не пренебрегайте моим прошением, сподобите меня святого великого и ангельского образа схимонашеского и постригите в тот образ, положите в том одеянии по чину схимонахов так, как все святые греческие архиереи, и так, как по образу и по завещанию отца нашего архипастыря святейшего Иоакима, патриарха Московского и всея России, как он заповедал о себе, а нам образ подал. В архиерейские одежды отнюдь не облачайте меня, ибо мы видим древние облаченные тела святых архиереев так, как Алексия, святого митрополита, и чудотворения дара сподобившегося: его святые мощи имеют простое монашеское одеяние; чтобы и мне в том от завещания святейшего патриарха не отличаться, и пусть хотя бы в том по обету моему грешному6) хоть малая отрада души моей сотворится.

Теперь и опять молю, и прошу, и завещаю: после моей смерти пусть во всей нашей епархии, в городах и в селах, во святых обителях и во всех приходских церквах в поминовение моей грешной души по окладу данные деньги по окладным книгам на полгода оставить священникам и диаконам и церковным причетникам тех церквей на сорокоусты, а в казну тех окладных половинных денег в то время не собирать.

А келейных моих денег у меня нет.

И еще молю и прошу отцов своих святейших вселенских православных патриархов и преосвященных митрополитов, архиепископов и епископов, весь освященный собор, поскольку не имею в келии своей ни золота, ни серебра, чтобы подать на поминание моей грешной души, чтобы казначей давал на всякое подаяние из казны нашей домовой епископии, кто будет на погребении, архимандритам, и игуменам, и протопопу, и священному чину по списку, который дан от нашего смирения за нашей подписью при кончине живота нашего отцу моему духовному казначею иеромонаху Тихону, да протопопу Гавриилу, да ключарю Михаилу, да дьякону Филимону, да успенскому попу Симеону, да казенного приказу подьячему Григорию Иванову.

А по исходе моей грешной души собрать избранных людей, кому Псалтирь читать непрестанно днем и ночью шесть недель, а чтобы в той службе не было роптания и лжи, дать десять рублей.

А в приделе соборной церкви Архангела Божия Михаила служба бы была в течение года каждый день, Апостол и Евангелие за упокой и ектении з… (пропуск в тексте. – Прим. ред.).

И дальше по субботам да поминается душа моя грешная в соборной церкви, в которой я о Господе трудился и во благодати Иисус Христовой блаженно скончался.

Сотворите милость и последний мой этот долг заплатите и не делайте нам преслушания, но исполните во всем. Потому что надо апостольское учение слушать: никто своей пользы, но ближнего своего каждый пусть ищет (см.: 1Кор.10:24); ищущий же, по слову евангельскому, обрящет благодать и славу, мир и милость примет от Бога, и усердно толкущему в двери милосердия Божия исполнением заповедей Господних отверзется Царство Небесное, и примут его во всерадостные кровы блаженства в нескончаемый век.

Это все заключаю и завещаю, всех оставшихся людей нашей епархии всякого чина и возраста о святой молитве смиренно прося, и у всех вас прощения прошу, а вам благословение мое архиерейское оставляю. Себя же самого, грешного, вручаю Божиему милосердию и непостыдному предстательству Госпожи моей Пресвятой Девы Богородицы Марии и Ангелу своему Хранителю и молитвам всех святых, благоугодивших Богу, взывая и говоря Богу Отцу нашему Небесному: «Отче! в руце Твои предаю дух мой. Аминь».

Потом еще молю и прошу, когда благоволит Бог по исходе моей грешной души, по благословению отец наших святейших вселенских патриархов, того, кто будет братом мне на архиерейском престоле в дому Пресвятой Богородицы, честного и славного Ее Благовещения, сотворить милость моей грешной душе: поминать во святых своих молитвах ко Господу Богу, когда приносит Бескровную Жертву Богу и Отцу, тогда и меня, грешного, пусть воспомянет, за то и сам да примет от Господа Бога милость, и, по слову Священного Писания, какою мерою мерите, [такою] и вам будут мерить (Мф.7:2).

Потом молю, чтобы и у всех служителей соборной святой церкви незабвенным было поминовение в молитвах моей грешной души, как апостол Павел7) повествует: молитесь друг за друга, чтобы исцелиться (Иак.5:16).

А церковные всякие вещи, сосуды, церковные всякие ризы и всякую одежду архиерейскую и священническую и диаконскую и книги всякие церковные, которые находятся в ризнице и в казенной палате, сохранить недвижимо. Если кто вспомнит, что есть что-то излишнее, статьи в две или в три и более, и это тоже из соборной церкви не забирать, не продавать, не отдавать никому, а оставить в святой церкви, потому что собрано было с великим трудом, все вновь устроил Бог.

Потом еще молю и прошу у отца своего архипастыря святейшего патриарха и кто после меня будет на престоле архиерейском, брата моего, сотворить милость моей грешной душе: у тех, которые труждались в дому Пресвятой Богородицы в соборной церкви в ризнице: иеродиаконы, иподиаконы, и иереи, и иеромонахи, – у них принять ризницу и всякую церковную утварь по книгам записным, а им притеснений никаких не творить: я за ними никакого порока не видел. Потом в казенной службе у казначея принять казенные деньги по книгам и все казенное имущество по записи, что имеется в наличии, а над ним, казначеем, сотворить милость, ни в чем его не оскорблять и не притеснять за его послушание, он труды великие подъял в постройке святой церкви и в доме Пресвятой Богородицы через силы свои в великой скорби, а был нам послушником с великим радением. Потом в вотчинах домовых, в приписных монастырях, в Троицком Боршеве монастыре, Пречистой Богородицы Владимирской в Карачунском монастыре, строителей во всяких домовых доходах денежных и потому хлебных – их ни в чем не оскорблять и не притеснять; я за ними никакого порока не видел, трудились при нас в великих трудах и в послушании.

А те доходы, которые в тех монастырях и в вотчинах денежные: или хлеба продано за обиходом, или с мельниц, или с иных вотчинных всяких доходов, – и те все доходы принимал казначей в казну, о том в книгах казенных все записано, а со строителей тех казенных доходов не спрашивать. Также молю и о дьяконе Филимоне, который с начала моего архиерейства в постройке святой соборной новопостроенной каменной церкви и дома Пресвятой Богородицы и о всяких церковных вещах и в домовых нуждах, в Москве и в других городах, и, согласно моему челобитью, по именному великого государя указу, – за его приказную работу и за его всякие труды не оскорблять и притеснения не творить: труды полагали истинно и послушание к нам творили во всем.

И за всех их прошу и молю брата моего, кто будет на престоле архиерейском, сотворить милость моей грешной душе: не творить притеснения и повреждения, чтобы малую отраду принять в день Страшного и праведного Суда Божия, чтобы не был никто после меня во всяких службах оскорблен. А от нашего смирения им всем мир и благословение и прощение. Потом я у них прошу молитвы и моления ко Господу Богу и прощения, если чем кого оскор­бил словом или делом, и вы меня, грешного, простите и помолитесь обо мне. Аминь.

Сотворите милость и этот мой последний долг заплатите ко Господу Богу молитвами на душевную мою пользу: помяните душу мою грешную, да и сами помянуты будете у Господа Бога в день праведного суда. Это слово мое предстанет перед вами и мной на Страшном Суде Христовом. Не пренебрегайте моим прошением, слезно молю и прошу о последней вашей любви ко мне, грешному; не забудьте меня в своих молитвах, по апостолу Павлу8): молитесь друг за друга, чтобы исцелиться. И если кто сотворит по нашему завещанию тому некое препятствие в исполнении последней моей воли, или коварство, или лукавство сделает при раздаянии вещей написанных, или не исправит по завещанию нашему во всем раздаянии, или поскорбит и не исполнит этого нашего вышенаписанного приказа, тот имеет судию Христа Бога, воздающего каждому по делам, потому что Он – всевидящее око; если же видит кого творящего не лживо, тому и воздаст по его делам, всякому – праведно.

1) Под словами «наше смирение» святитель подразумевает себя.

2) Здесь и далее ошибка: эти слова относятся к Посланию апостола Иакова.

3) Возможно, пропуск в тексте. В никоновской Кормчей: «…святитель без греха быв пред Богом, за сыновние грехи послан будет в муку».

4) Святитель подразумевает монашеский обет пребыть в послушании в том же месте, где был пострижен.

5) То есть обители, в которой был произнесен иноческий обет.

6) Святитель здесь опять говорит о монашеском обете.

7) Здесь ошибка: апостол Иаков.

8) Иакову (см.: Иак.5:16).

 

Источник: Жития святителей Митрофана Воронежского и Тихона Задонского. – М.:Изд-во Сретенского монастыря, 2007 г. – 288 с.: ил. – (Жития святых)/

—————————————————————

Воспоминания матушки Анны (Тепляковой)

 

9.08.2016

Мы сидим за чаем в подмосковном домике, наполненном тишиной и молитвой, — 90-летняя монахиня Анна, с простым, смиренно-детским, знающим Бога лицом, и две ее дочери, тоже посвятившие свою жизнь Господу. Я включаю с разрешения матушки магнитофон, и льется ее живой рассказ, изредка перебиваемый краткими пояснениями дочерей, как будто они были сами свидетелями описываемых событий.

Прочтите эти воспоминания — это наша Церковь, это наследие нам принадлежит, мы тоже призываемся быть православными христианами в сегодняшнее, не менее страшное, чем то, апокалипсическое время.

Протоиерей Александр ШАРГУНОВ

 

Про подруг юности

Это воспоминания моих юных лет, когда мы познакомились в церкви с девочками. Это было примерно в 1923 году, мне было тогда лет семнадцать, наверное. Сплотились мы, полюбили друг друга. Нас было семь человек. Как познакомились в храме Петра и Павла, так на всю жизнь и остались дружны. Поныне мы — как родные сестры, и при всякой малейшей неприятности все бегут друг ко другу, и никогда в беде никто никого не оставлял. Даже несмотря на то что они незамужние, а я замуж вышла, они все ко мне остались такими же близкими. А они всю жизнь сугубо монашеский образ жизни вели. Одна даже из них (она недавно умерла, ей был девяносто один год) семь лет прислуживала батюшке о. Иоанну Крестьянкину, когда он был в гонениях, до Печор.

Ходили мы в храм: вечером после всенощной всегда заранее договаривались, где завтра будем стоять службу. Раннюю обедню всегда у Петра и Павла на Преображенке, поскольку мы все там жили, а за поздней намечали уже и шли все вместе куда-нибудь. Это было воскресенье, мы все были свободны, уходили из дому с утра до вечера и проводили день вот в таком дружеском общении духовного такого настроения.

Познакомились с ближайшими храмами, которых было в Москве очень много. Знали всех батюшек. Ходили, например, в Покровскую общину, недалеко, на Бакунинской. Община Покровская — это был женский монастырь. Рядом большой храм во имя Святителя Николая, там был проповедник о. Георгий Горев. Ходили в Богоявленский собор, ходили в монастыри — Покровский мужской монастырь, ходили в мужской монастырь на Петровке, ходили…

Почему именно ходили? Потому что у нас денег не было на проезд, мы больше ходили пешком. Босиком, рано утром иногда, если раннюю не стоим у себя, если в дальний путь, то мы просто босичком. Движение тогда было в Москве очень небольшое, дворники метлами мели тротуары… Так и вспоминается, как мы пыль эту глотали, когда мимо дворника бежим.

Ходили и в Донской монастырь. Но когда мы попали в Данилов монастырь, то все наши хождения по другим храмам, по другим монастырям уже мы отклонили, и полюбили Данилов монастырь, и в нем провели всю свою юность до закрытия монастыря.

Потом мы стали духовными детьми Владыки Августина. Семь человек он нас принял — больше, говорит, никого ко мне не приводите.

У нас была такая любовь между нами, никогда никаких ссор не было, все заботились друг о друге. И не просто заботились, а потом, в тяжкие годы, по ссылкам ездили. Да куда, девчоночки, ездили! Я сама ездила в город Ходжент… Ниночка, самая младшая, и Настя ездили в концлагерь к Владыке Августину. Они пропуск выхлопотали в каком-то городе на севере и двенадцать километров тайгой шли пешком. А келейник Владыки о.Борис, дьякон, был дальше километров на десять, до него уже не было пропуска. Он потом умер от недоедания.

Девчоночки! Нине-то было лет двадцать, а Насте двадцать четыре — двадцать пять. И Владыка после говорил: «Конечно, если бы не приезд их — как Боря умер, так и я бы умер».

Про Патриарха Тихона

У меня дома обстановка была тяжелая. У меня хотя и отдельная была комнатка, но даже иконы не было… Тайно сделала четочки себе из шпагатика, так их обнаружили и говорят: у нас в доме колдунья живет. И меня никуда не пускали, кроме определенных моих дней и часов. И я поэтому не везде могла быть, где были мои подружки, — они хозяйки были своему времени, а я нет.

Однажды на Рождество Христово к Святейшему Патриарху Тихону этих девочек пропустили. Святейший Патриарх Тихон был очень прост. К нему доступно было. И вот, как они рассказывали, Святейший сидел в кресле, а они у его ног на ковре сидели и пели ему. А они много знали таких стихов, песнопений. Такое было им утешение.

Но и мне было утешение. Последнюю службу перед смертью (я где-то читала) Святейший Патриарх Тихон в Большом Вознесении служил. А до этого он служил у нас, в Петра и Павла на Преображенке. И я в Петра и Павла, когда служил эту предпоследнюю службу, благословение с подружками вместе у Святейшего получила.

А когда Святейший умер, всю ноченьку, не отходя от гроба, мы стояли в соборе. Полный собор был. Всю ночь, как обычно, Евангелие читалось, пели «со святыми упокой», вся церковь. Это была такая ночь! Ночь слез, ночь молитвы, ночь, не забываемая никогда. Мы близко ко гробу стояли, а потом уже ночь кончилась и была Литургия. В конце Литургии (мы все соображали, мы хитрые девчоночки были) вышли пораньше и стали (иначе потом толпа нас отодвинет и мы окажемся вдали). И тогда, я помню, владыка Борис сказал слово с паперти, мы слышали.

Когда Святейшего вынесли, я почему-то так плакала, так плакала… Наверное, потому, что недавно же у Святейшего благословение получала в Петра и Павла. Уже Святейшего мимо меня пронесли, а я и гроба не видела… А монах нес кутью и мне говорит: «Помяни Святейшего, и тебя Господь утешит» — и эту кутью мне в руку дал.

И Владыка Августин тоже участвовал — он нес гроб.

И уже к вечеру: похороны кончились, вечер, а все еще поют «со святыми упокой», поют у ворот у боковых, нищих два целых ряда, и все поют… Темно, надо ехать (а ведь ехать в Черкизово, на Преображенскую площадь), и мы уже, уезжая, идем на Донскую улицу, и всё «со святыми упокой», «со святыми упокой»…

Об отце Михаиле Польском

Во дворе храма Петра и Павла были три домика для священников. Один был домик настоятеля (о. Сергий, чудный был, уже старенький).

Потом о.Михаил Польский (издавший позже жития новомучеников) — у него тоже домик отдельный. Был он очень известный проповедник, необыкновенный. Матушку его звали Татьяна Васильевна. Мы и матушку Татьяну, и отца Михаила близко знали, и впоследствии с дочкой, с Лидочкой, я даже переписывалась, до того, как она скончалась в Краснодаре.

Однажды в Прощеное воскресенье должен был служить епископ Антонин Грановский, обновленец. Полный храм был народу, и батюшка о. Сергий, настоятель, вышел, и о.Алексий, второй священник, — а о.Михаил не вышел служить. За ним посылают — он не идет. За ним вторично послали. Ну и вот, о.Михаил так и не вышел с Грановским служить вечерню Прощеного воскресенья.

А через неделю его забрали. Но он просидел недели, наверное, две-три, а потом отпустили.

У них прислуга была, раба Божия Матрена, такая смиренная, мы с ней были знакомы. И когда батюшку отпустили, Матреша нам рассказывала: сидят за столом матушка, Лидочка девочка (лет, наверное, восемь — десять было Лидочке), Матреша и еще там две-три особы были, и батюшка говорит: «Матушка, тяжело мне сказать (это как передано было одной из них, которая была за этим столом), но я уже, наверное, вас больше не увижу». И еще сказал: «Лучше бы вас Господь взял. Потому что я уже с вами больше не буду». И его действительно опять забрали. Наверное, он не больше недели был на свободе.

Через год, когда батюшка уже был в Соловках, Татьяна Васильевна, матушка его, выхлопотала пропуск к нему, и ей дали. Уж сколько она там была, не знаю, но она вернулась, и у ней народилась девочка, Галя. Но Галя быстро умерла. Умерла — и матушка прожила не больше как, может, полгода и тоже умерла. Отпевал Владыка Августин Беляев, мой духовный отец.

А в доме о.Михаила жила матушкина сестра Мария Васильевна, приехала из Краснодара (о.Михаил сам краснодарский). Мария Васильевна была замужем за Николаем Николаевичем, тоже из родственников (по другой линии). Он стал псаломщиком у Петра и Павла.

И Николая Николаевича тоже забрали. Тогда Мария Васильевна забирает сиротку Лидочку и уезжает на родину, в Краснодар. Это были, наверное, 1923–1925 годы.

Когда о. Михаил отбыл срок на Соловках (не менее десяти лет) и вернулся, под его, кажется, руководством создали тайную комиссию. Эта комиссия тайно, переодетые по всем епархиям собрали материалов на две книги. И когда материалы эти были собраны, тогда о.Михаил уехал.

Я еще тайно читала, закрывалась, ото всех прятала эту книгу. Мне на короткий срок дали, и я скорей, чтобы всё прочитать. Я не могла, я прямо читала и плакала — плачу, читаю, у меня и слезы, и мурашки. И потом я не всех, конечно, но многих из них знала.

А в 47-м году было разрешено первое путешествие в Старый Иерусалим. Ездили Патриарх Алексий, владыка Николай, Туриков протодиакон, который английский знал, их было человек десять или одиннадцать. И когда они вернулись, то Сергей Павлович Туриков очень близкому мне человеку рассказал, что они повстречались с о. Михаилом — он был в монастыре за Иорданом. А потом он переехал в Америку, и в Америке он умер. Когда большевики узнали, что Польский за границей выпускает такие книги, то, можно сказать, в погоню за всеми этими событиями начали очень издеваться над Лидочкой, над дочкой. Вызывали ее, вопросы задавали (а ей было, может, лет семнадцать — двадцать)… Уж очень терзали насчет отца. И у нее на нервной почве отнялись ноги. За ней ухаживала тетя, Мария Васильевна, потому что Николай Николаевич, муж ее, в ссылке без вести пропал.

О Владыке Августине

У Петра и Павла на Преображенке, конечно, нам батюшки были дороги и близки. И вот пошли неприятности, и они стали исчезать… Лишались мы наших приходских пастырей. А в это время архиереи больше находились в Москве. Из епархий их вызывали, и они устраивались кто как может.

И к нам приглашали служить архиереев, которые были, можно сказать, без дела и жили кто как. И очень часто появлялся один архиерей, который вдруг нам всем, подружкам, очень понравился, какой-то необыкновенный, какой-то особенный. Это был епископ Августин. Его епархия — город Иваново-Вознесенск. Жить ему было негде, и его кто-то устроил жить в подвале одного небольшого храма, который и поныне цел. (Там сейчас библиотека. Это не доезжая поликлиники на Пироговской, церковь во имя Михаила Архангела.) Церковь была действующая, а под церковью была комнатка, прямо можно сказать, подвальное помещение. Мы там бывали. Чтобы войти в эту комнатку, надо было пройти темным коридором; в ней где-то было наверху окошко, стояли стол, кровать железная, святой уголок, и там ютился архиерей епископ Августин.

И вот его-то и приглашали служить к нам в Петра и Павла. Конечно, Владыка ездил (и все так Владыки) в своем монашеском архиерейском «обряде», то есть ряса, клобук или шапочка в зимнее время. Всенощную служил и обедню. Ночевал у старосты Владимира Михайловича. У Петра и Павла был необыкновенный староста. Он неженатый, и сестра у него была просфорница, монахиня матушка Ольга. Она нас полюбила, а нам очень Владыка понравился. И мы просили матушку Ольгу, чтобы она о нас Владыке походатайствовала, чтобы нам поближе познакомиться и чтобы мы могли немножко с ним поговорить. Владыка нас благословил прийти, и мы все были у него. Все беседовали, и мы стали его духовными детьми, семь человек.

Но Владыка, поскольку Москва не всегда его задерживала — вдруг по епархии хлопоты, тогда их отпускали, — уезжал, а потом возвращался. Но все равно мы уже были ему близкие, и он нам близкий. Это было, наверное, в двадцать третьем — двадцать четвертом году, я точно не помню.

Потом Владыку сослали в Среднюю Азию, в город Ходжент. Мы караулили его, чтобы проводить. То есть все время имели бдительность — когда его из тюрьмы вышлют, в какой день, — через кого-то кто-то как-то все равно узнавал. У него были еще другие близкие люди в Москве, человек пять, которые помогали нам узнать, когда Владыку будут высылать. И вот настал тот день. Вечером поздно, часов в одиннадцать, поезд с Казанского вокзала отправится в Среднюю Азию. Мы знали уже по расписанию, когда подавали состав. Мы смотрели: если вагон с решеткой, значит, будут ссыльные.

Вот в такой-то вечер мы дежурим-дежурим, ждем-ждем: подойдет машина? За час примерно «черный ворон» подъехал. Мы уже не все вместе, друг от друга врозь, чтобы нас не заметили, чтобы нас вместе не прогнали. И караулили.

Уже пассажиры сидят в вагонах, никого уже на платформе нет. Это даже позже одиннадцати часов было, потому что я хорошо помню, что народу никого не было, мы одни… И показалась высокая фигура Владыки Августина. Он высокий, худощавый брюнет. Идет — конвоиры ведут его. Он такой был величественный, спокойный, с посохом, в клобуке. Идет за Христа в далекий край, в неизвестность. Мы увидели, он нас увидел…

Когда провожали мы его, так Сережа Богданов (певец Большого театра, духовный сын Владыки Августина, наш друг) привел Нину, младшую дочь Владыкину (ей было четыре года); и Люся, старшая, тоже тут была. И так они просили конвоира, чтобы разрешил с отцом попрощаться… Не разрешили. Помню, Владыка вынул часы, посмотрел, нас благословил из окошка — и мы со слезами домой.

Пережили то, что передать нельзя. Знали, что мы его провожаем, а увидим ли?

А Владыка наш Августин, он из вдовых. Он сын священника, «академик» — окончил Казанскую академию, у него была матушка и двое деток. Первая дочка — Юлия, мы ее звали Люсей. Ей было четыре года, а младшей, Ниночке, было четыре месяца, когда умерла матушка. И он принял монашество по благословению Святейшего Патриарха Тихона.

Его дочка Юлия мне рассказывала лично:

«Я однажды папу спросила:

— Пап, как ты нас мог, таких крошек, оставить, принять монашество? 

Он мне ответил:

— Юля, я вас поручил Матери-Церкви».

Потому что Владыка знал: все равно он на свободе не будет. И действительно, Церковь их и воспитала: верующие, совершенно чужие люди их приютили, как своих родных детей.

Владыку сослали на три года в город Ходжент, это триста километров за Ташкентом. Года два прошло — душа болит, душа рвется к Владыке. Знали, что он там живет на свободе, то есть ссыльные снимали квартиру и жили свой срок, в неделю раз отмечались. И мы с Настей (одной из подружек) направились в Ходжент, побывали в Средней Азии.

Но эта ссылка была очень неплохая. Они снимали себе у узбеков квартирку; там было три или четыре священника, несколько монашенок. У Владыки была домашняя церковочка. То есть та комната была разделена, был легкий алтарь. Владыкина кроватка стояла. Там маленькая прихожая, где столик и примус был. Вместе с ним был и никогда не покидал его келейник (он потом стал о. Борисом дьяконом, во второй ссылке он умер. Вместе с Владыкой был, только на разных этапах).

И мы с Настей две недели гостили у Владыки. Владыка каждый день служил Литургию. Каждый день молились. В праздники приходили батюшки. Приходили матушки, помню мать Нину, мать Александру. И нам тогда казалось, девчонкам: батюшки, здесь рай! Не предвидели, что это очень ненадолго. Но это такое радостное…

А потом при нас был обыск у Владыки. Думали, что, может, из-за нас заподозрили. Наши тряпочки все перерыли, в бутылке у меня святая вода была, это все перетрясли… Через две недели мы уехали. Потом Владыку переслали в город Пянджикент. Я помню, Владыка писал письма: грязь непролазная, да…

Так вот мы и сдружились, и Владыка так нас объединил! Даже прислал нам раз открыточку из Средней Азии, фотографии, на фотографии надписи, сам стихи написал, кому что. Мне в особенности, как бы сказать… ведь я же не собиралась замуж идти, а он мне написал все то, что у меня в жизни случится. У меня фотография эта хранится с его надписью.

Когда Владыка вернулся из ссылки, ему дали епархию — Сызрань. Мы все в отпуске там бывали, но это тоже ненадолго было. А потом опять ссылка, концлагерь.

Вот во вторую-то ссылку и ездили Настя с Ниной к нему в концлагерь. Десять километров зимой шли тайгой две девчонки — Нине был только двадцать один год. Все поражены были. А Владыка говорил после, когда вернулся оттуда: «Если бы не та пища, что вы привезли (сухари), то, конечно же, я бы умер там от голода». Он свои порции отдавал — других спасал, а себя подкреплял этим.

Что там было… обращение начальства — это уж и передать нельзя. Конечно, жестокое и страшное.

Владыка рассказывал, что его работа была — собирать смолу. Два ведра на коромысле носил. А питание было плохое, сил совсем не было. И вот он набрал два ведра смолы и, шагая через какую-то яму, упал, и жидкая смола вылилась. Так ему в этот день кушать вообще ничего не дали, и пайка не дали. А Боря, его келейник, он умер от недоедания. И так Владыка говорил: «Если бы не приезд духовных чад, то как о. Борис умер там, за десять километров, мне тоже пришлось бы умереть».

Страшные годы.

А потом Владыка вернулся. Вернулся в тридцать четвертом году. Тогда не только Владыка Августин, но и другие также через три года приезжали и некоторое время были на свободе. Дали ему епархию — Калуга. А в тридцать седьмом году — «без права переписки»…

Какие пережили страдания тогда все, и наш Владыка покойный Августин! Он был на Дальнем Севере. Однажды дочь его Люся рассказывала, что случайно вернулся из ссылки старенький батюшка и разыскал ее по поручению Владыки. Он рассказал, что Владыка настолько уже изнемогал, настолько уже был близок к смерти, что однажды ему сказали: «Владыко, уж вы-то готовы». А он ответил, указывая на свою телогрейку: «Пока она у меня на плечах, пока я никого не одел, которому холоднее, я еще не готов».

На следующий день или через два-три дня этапом гнали ссыльных дальше, и один очень замерз. И он снял эту телогрейку свою, одел его. А на второй день их перегоняли. И вот этот батюшка, который случайно вернулся, рассказал: «Когда нас погнали, Владыка по дороге стал отставать. Зима, холод, мороз — отставал. Конвоир на него покрикивал, но он уже не в состоянии был идти. Мне удалось два раза украдкой повернуть голову в сторону, где отстал Владыка. Первый раз я видел — он шел, качался. А второй раз — он лежал уже на снегу. А куда нас пригнали — Беляев «выбыл»». И все. В сорок третьем году.

 

Пояснение. Эта запись была сделана где-то в 1984 году. А спустя около десяти лет сведения о Владыке были получены совсем другие, по затребованию на Лубянке. Было объявлено, что Владыка в тридцать седьмом году был взят в тюрьму и в тюрьме расстрелян; правда, неизвестно где. Взят он был в Тульскую тюрьму. А что это был за батюшка, который приезжал к его дочери в Уфе, — остается загадкой. Может, это был один из «волков в овечьей шкуре».

 

Про тюрьмы и про ссыльных

Работали мы кто в артели какой (раньше артели были), кто на дом работу брал. Но мы, семь человек, так держали дружбу, и каждая из нас знала в такой-то день, куда мы должны идти и что делать.

Вечером, кто свободный, шли на вокзал. Узнавали расписание — с Северного вокзала, с Октябрьского, с Казанского. Всё расписание мы изучали до точности и распределяли: ты, пожалуйста, иди с Ниной туда, ты с Олей туда, ты туда… У нас Нина была младше всех, но она была командир и «благоразумный». Она сейчас же: «Вы не забывайте, ты должна туда, а ты должна туда-то».

Зачем мы шли? За час подают поезд, и если поезд с решеткой, значит, придет «черный ворон». «Черный ворон» мы встречаем. А как встречаем?

У одной варежки, а у другой валенки — кому-то что-то передадим. Мы всё кого-нибудь да увидим из своих, ведь многих знали из монастырей. О. Серафима Голубцова провожали — ему валенки сумели передать. Помню о. Георгия Горева из общины Покрова. Я столько проповедей его слышала… Увидела — заплакала. Он увидел, что я плачу, и погрозил пальцем, показал на небо: значит, Бог так велел. Даниловских провожали, помню, с Южного вокзала…

Помню одну картину тяжелую. Очень жалко мне было узбеков. Это с Северного вокзала, целую машину одних узбеков в халатах. Они южные люди, а там морозы… Вот помню, один с искусственной ногой… Жалко так было…

Однажды приезжаем мы часов в десять вечера на Октябрьский вокзал. Видим: есть вагон с решеткой. Уже состав полон, ждут только этих, с «черного ворона». А мы опоздали. Бегаем мимо вагона — может, в окно-то кого-нибудь увидим, они обязательно смотрят, им тоже хочется увидеть, нет ли тут своих. Смотрим — батюшка выглядывает в окно. Такой: черные волосы, молодой еще, лет, может, под сорок. Какая-то с нами монахиня была (потом мы узнали, она была алтарницей в Тихвинском храме около Бутырской тюрьмы). Она говорит;

— Батюшка, батюшка! Ой! Мы говорим:

— Матушка, здесь кто-нибудь есть знакомый?

— Так как же, вон батюшка. А ведь это отец Василий из Соломенной сторожки. (Где-то под Москвой была Соломенная сторожка, церковь там была.) А матушка не знает. А ведь у них четверо деток.

— Скорее берите такси! (Тогда было очень легко такси взять.) Скорее, вот вам деньги на такси, скорее, скорее поезжайте, привозите матушку!

А поезд пойдет где-то через час. Значит, она должна за час туда и сюда быстро вернуться. И она успела. Матушка была наготове, дома была.

Я хорошо помню — зима, мороз, батюшка выглядывает в окошко, а нас конвоиры-то гоняют эти, со штыками-то. Мы тоже так не очень навязываемся, а то прогонят и не подойдешь больше. Поезд должен был скоро уже тронуться. И наконец видим — эта монахиня бежит с той матушкой. И батюшка увидел ее, и она увидела своего батюшку. И просит конвоиров — попрощаться.

— Отойдите, сейчас же отойдите отсюда!

Я хорошо помню, мне ее было очень жаль: мороз был, а она даже не успела перчаточки взять, — она хватается за ручку вагона, кольцо венчальное помню… Жалко было, и холодно, и всё… И как ни умоляла — нет, всё, не дали попрощаться.

А потом позже я увидела эту матушку и говорю (уж не один год прошел):

— А я вас, матушка, помню…

— Да, да, да. А ведь отец Василий-то умер… Только в окно попрощались.

Вот я рассказала… Конечно, это крохи, и очень маленькие крохи. Если всю-то картину обрисовать.,. А скольких мы оплакали! Кого-нибудь обязательно видим.

Один батюшка, о. Павел, был очень маленького роста и очень смешной. У него церковь большая, амвон обширный такой, и нас, молоденьких, очень смешило: он от престола, когда «мир всем», чуть не бегом бежит, а потом останавливается: «мир всем» — вот так. И нас это очень смешило, мы «хи-хи, ха-ха»…

И что же вы думаете? Такой казался смешной батюшка, а он тоже умер мученически за Христа в ссылке. И вот никаких мыслей не было даже, не знали в то время. А вот шли, прямо шли, шли на смерть, на страдания большие шли.

В тюрьму мы ходили… Надо было поехать к часу ночи, всю ночь просидеть… То есть как ночь? Часов до трех просидеть на холодной лестнице, потом спуститься и занять очередь в Бутырскую тюрьму. Мы чуть не первые занимали, потому что в три часа еще транспорт не ходит. Потом кому-нибудь уступали. Например, вы пришли, у вас нету ни очереди, ничего, а очередь большая, до вас не дойдет, чтобы передать. И занимали, приходилось, просто неизвестно для кого и для чего. И нас благодарят: «Только благодаря вам мы передачу… Ведь они его высылают, а мы ему бельишко там, то и другое…». Страшные годы-то были.

 

Кощунники

Но самое страшное, я так по своему малому уму в то время даже думала, а после в особенности: значит, Москва имеет в недрах земли много рабов Божиих, иначе Москва провалилась бы. Что было в первые годы Октябрьские, страшно!

Году в двадцать третьем — двадцать пятом, демонстрация в Октябрьские дни, седьмого. Я думаю: пойду посмотрю. Выхожу на Суворовской улице, Преображенская площадь, там наш дом близко, — пойду посмотрю, что там делается.

И вот я прихожу на край этой Суворовской улицы — вся площадь в грузовых машинах. И все машины заняты людьми, кощунниками. Все одеты кто в монашеских мантиях, кто в архиерейских облачениях, митрах (в настоящих) — кто что, кто с крестом, кто с кадилом, все стоят и ждут сигнала, по всем площадям, — ждут сигнала, когда им отправляться. И они в это время зевак «благословляют». Машина стоит близко к тротуару, на ней эти кощунники стоят, да такие животы набьют себе… И кривляются…

Потом по сигналу они все трогаются. По улице Электрозаводской (раньше она называлась Генеральная), мимо Богоявленского собора — на Красную площадь. Это страшная картина.

А потом везде плакаты: «За монастырской стеной». «За монастырской стеной» — это спектакль бесплатный. Там тоже всякое кощунство.

Так вот я иногда вспоминаю все это, картину эту, и думаю: воистину в недрах земли у нас праведников много, иначе бы Москва провалилась через такое кощунство. Ведь я только вам рассказала — кусочек Москвы-то, Преображенская площадь. А там ведь рядом еще площади. И Семеновская площадь, и другая, и другая, и все улицы такие… Страшно.

 

Отец Василий

Не мы одни ездили и по ссылкам, и по концлагерям, и других много было таких. Был такой батюшка один, о. Василий; он, когда открылась семинария, в первый год туда поступил. А так работал бухгалтером. Он жил в Черкизово. Матушка его Екатерина у него была глубоко верующая, они бездетные. Мне рассказывали, какая была его матушка: когда она стояла в храме (может быть, где не так уж много было народу), то где она стояла, там ее слезы на полу были… Вот такая она была молитвенница. Матушка потом молодая умерла, она в Гребнево похоронена, это под Москвой за Черкизово.

Мы были на ее похоронах. Так у батюшки на память матушки, на день кончины, вот так собирались, человек иногда пятнадцать, иногда двадцать. И о. Василий рассказывал нам, как в самые морозные зимние дни (еще не был священником) брал он месячный отпуск и ездил в дальнюю дорогу — в северные концлагеря.

Человек он грамотный и все уже учел, на какой ему станции сойти и потом как дальше, и уже подготовил людей таких вокруг себя, которые некоторое время могли с ним проехать. Доезжает до той станции, где ему надо уже сходить. Полудикая станция, полустанок такой, далеко на Севере. И, как он рассказывал, «мои мешки побросают, побросают, побросают на снег, и я так туда-сюда с грузом — и на руках отнесу часть, и за другим возвращаюсь». Вот так-то несколько километров о. Василий переносил эти свои тяжести — питание для ссыльных.

Квартира его была в Черкизово. Деревянный двухэтажный дом, на втором этаже две комнаты большие; одну соседи занимают, очень хорошие соседи, и у батюшки комната метров двадцать пять.

Из первой ссылки, когда отбывали (тогда больше на три года ссылали), то у о. Василия находили пристанище. Даже был в том числе митрополит Николай Крутицкий.

О. Василий рассказывал: «Еще работая бухгалтером, когда в конце месяца надо сдавать баланс, я приходил с работы поздно, часов в одиннадцать, и мне пройти было негде. Иногда я с трудом мог пройти, чтобы где-то приютиться. Это на первое время они так жили — потом-то все поустроятся, кто куда. У нас было так с питанием: иногда полна чаша, всего у нас вдоволь; а иногда один хлеб мы делили на несколько человек, кусочками».

Вот такой батюшка о. Василий. Помолитесь за него, раб Божий был. Вначале, как только семинария открылась после войны, он с первого года поступил в семинарию. Окончил семинарию, и ему дали приход в Гребнево. Вскоре у него умерла матушка, и он там похоронил ее, недалеко от храма. Прослужил он там не очень долго, может быть, года полтора, а может быть, и год.

А в то время управляющий был митрополит Макарий. Он жил при храме Ризоположения на Донской, там было помещение для митрополита. Митрополит Макарий вдруг вызывает его и говорит: «Батюшка о. Василий, я считаю, что вы одинокий человек, вам все равно, что в этом приходе, или дальше там на восемь—десять километров, а там батюшка, ему трудно на такие средства жить, я его сюда, а вас переведу туда». Он говорит: «Ну, ваша воля — воля Божия. Я перееду». И митрополит Макарий переводит его из Гребнево дальше еще километров на десять, в храм, вокруг которого почти не было прихожан.

О. Василий настолько был нестяжательный, и ничего у него не было. И даже, можно сказать, у него какое-то полуюродство было, потому что даже в жару он не снимал тяжелое драповое пальто. Но зато он был очень книжный человек, книги у него были.

И переехал о. Василий, и все книги привез. Московская квартира у него пустая была. Митрополит Макарий (а он, уже говорю, не просто — от кого-то) вызывает о. Василия и говорит: «О. Василий! Может быть, вам лучше остаться бы здесь? Вы вот и книги все свои привезли». А он говорит: «Владыко, я от вас принял волю Божию, благословите меня там и остаться, а туда уж я книг много перевез…»

Так он и остался там.

Я была и в том храме. И что ж вы думаете? Зашла такая гроза, молния ударила в купол, в центр, и так разгромила, что все перепугались.

Мы ездили к нему туда на службу. Три человека, пять, не больше. Церковь хорошая, забыла, какого святого. Рядом сторожка. Весь доход, который бывает у батюшки о. Василия, — все на столе. Что есть, можно купить там…

У моей знакомой был мальчик некрещеный, она была очень бедная. О. Василий говорит: «Приезжай, я покрещу его» — и покрестил этого Анатолия, стал тот моим крестником. Потом он нам говорит, что вместе с нами поедет домой в Москву, целую неделю уж не был. Это было летом. А никакого автобуса там не было, только попутная машина, грузовая. И мы ждем попутной машины. Стоит батюшка в своем тяжелом осеннем пальто, мой крестник Толя, лет двенадцати… И набралось народу много.

Какое чудо было. Едем — полна машина. Не сидеть, а стоять. Только так вот, цепляемся друг за друга. И вдруг на полпути где-то селение. С правой стороны стадо скотины, коров гнали и загородили путь. Наш шофер вынужден был остановиться. Остановился и ужаснулся. Говорит:

— Ну, кто-то из вас святой.

— А что такое?

— Так мы все смерти в глаза смотрели. Колесо уже было на ниточке. На полном ходу бы оно отлетело… И все мы бы вот так вот…

Это уж батюшка, о. Василий…

Аносина пустынь

Однажды подружки говорят мне (это еще до знакомства с владыкой Августином): «Ты знаешь что? Недалеко от Москвы — станция Снегири — такая пустынь, женский монастырь! Называется Аносина пустынь. И мы туда ездили». Конечно, меня мама не пускала, а они одни ездили. Приезжают и говорят: 

— Ох, Нюра! Ох, где были! Земной рай. Поедем? 

— Поедем.

И вот через сколько-то там времени меня мама тоже отпускает, и я впервые приехала в Аносину пустынь. Впечатление такое, что просто какой-то «земной раек». Пустынный, тихий, строгий, красивый, в каком красота духовная чувствовалась прямо в приближении к вратам. Во-первых, очень пустынно. Не доезжая этого монастыря, в низинке небольшая деревня Аносино. Поднимешься чуть в горку — монастырь, и больше ничего. Кругом лес, а внизу там река красивая. Истра.

Монастырь красоты был бесподобной. У меня есть несколько фотографий… В монастыре, как и во всех почти монастырях, была чистота. Везде чистенько, везде убрано. Просто, бедно. Даже садики окружены были георгинами, и везде был порядочек такой, все песочком посыпано. Помню, монахиня матушка Виталия утрамбовывала — кирпичики колола, а потом бревнышком утрамбовывала…

Насельниц было сто пятьдесят человек.

Монастырь основала княгиня Мещерская, родная тетушка поэта Тютчева. Она вышла замуж, имела имение здесь же, внизу, на берегу реки, и за князем Мещерским замужем была, кажется, семь (или даже меньше) месяцев. Князь Борис простудился на охоте и умер от воспаления легких, а она осталась «в положении». У нее народилась дочка, и она ее воспитала, дала ей бесподобное воспитание. А сама, юная, молодая, провела свою жизнь строго монашески и с благословения митрополита Филарета Московского основала сначала общину, а потом монастырь. Ее звали матушка Евгения, постригал тоже митрополит Филарет. И существовал монастырь сто пять лет.

Матушка-основательница умерла в шестьдесят пять лет. Дочь была замужем за генералом Озеровым в Москве, и матушка была свободна вообще от всего. Внучата к ней приезжали. Старшую внучку Дуняшей звали. Когда ей было пять лет, она гостила в монастыре у бабушки, и матушка-основательница говорила сестрам: «Сестры, посмотрите — Дуняша будет наша». И действительно, эта старшая внучка была потом в монастыре бабушки игуменьей двадцать лет, потом переведена в московский женский Страстной монастырь, там была двадцать лет и пожелала, чтобы ее похоронили рядом с бабушкой в Аносиной пустыни.

Матушка перед кончиной своей говорила: «Если я буду иметь дерзновение у Бога, моя обитель процветет, если не буду дерзновения иметь — обитель моя распадется». Обитель так процвела! Устав ввела Феодора Студита. Это был строгий монастырь, очень строгий. На территории монастыря никогда нельзя было видеть мирян. Миряне только могли войти в Святые ворота и от ворот метров двадцать — двадцать пять пройти до небольшого собора, отстоять службу. Даже родственники у своих дочерей, сестер в кельях не бывали. Была построена за оградой гостиница, где можно остановиться, была странноприимная, была небольшая богадельня на несколько человек стареньких, бесприютных старушек. Это все основано было матушкой Евгенией.

Потом (в 1925 году) я все-таки от мамы убежала ночью в монастырь. Меня, конечно, вернули через неделю, а матушка сказала: «Поезжай. Если Матери Божией будет угодно, ты придешь к Успению». И вот мы с матушкой Варварой в одной келье прожили три года, в игуменском корпусе. Корпус игуменский небольшой, деревянный. Матушкина келейка была метров шесть, не больше. Маленькая-маленькая столовая, где матушка чаек пила и кушала, метров пять, и гостиная была метров двадцать. В этом же игуменском корпусе были кельи. Келья казначеи, келья монахини матушки Алексии — кельи четыре были, помимо матушкиной.

Монастырь просуществовал до 1928 года. Впечатление о сестрах, об уставе, о поведении, о воспитании духовном — бесподобное. Таких и в то время нельзя было видеть и слышать, о строгости, об их настоящей пустынной жизни.

Там такой был устав… Лет за восемь — десять до закрытия монастыря послабление было, потому что трудности большие были для монастырских жителей: налоги уже накладывались, и сестрам нужно было связываться с родственниками, которые помогали нам что-то приобрести.

А за восемь — десять лет служба была в час ночи. Совершалась полунощница, а потом обедня. В то время, когда я там была, вставали мы в половине четвертого утра; Великим постом — в половине третьего. Была молитва утренняя, полунощница, обедня обязательно. Потом расходились все по своим корпусам, по кельям. На кухне трапеза была только праздничная, а так брали сестры, на кухню приходили, дежурная по корпусу в корзинке приносила на каждую хлеба, капусты, картошки. Пища была «пустынная», самая скромная, самая необходимая: хлеб, капуста, картошка, овощи, молочка давали нам. Три дня поста — понедельник, среда, пятница. И чаепитие в келье не позволялось.

Никакого наемного труда в монастыре не было, все сестры сами делали. Сами печи клали (кирпичница у нас была, печница), сами выделывали кожу, шили сапожки кожаные, лес пилили, рубили, землю обрабатывали, скотный двор был. И ни одной пары галош не было, и ни одного шерстяного апостольника или рясы. Коленкор какой-то был, все хлопчатобумажное.

И ходили с билом — это очень древнее. Будить — это послушание лежало на нас, на игуменских — мы по очереди ходили с билом, будили сестер на молитву.

Корпуса у нас не закрывались, кельи не закрывались. Были закрыты только ворота монастырские, и у ворот была привратница, монахиня матушка Мелетия. Она рано утром, когда с билом пройдет, открывала ворота. За оградой жил батюшка старец, который ежедневно служил, вот она ему открывала.

Приходила нас будить алтарница… Строгие! Я никогда не видела, чтобы монахини смеялись, чтобы ссорились, — за три года я никогда не слышала, не видела этого. Матушка Никандра была, матушка Гавриила, потом матушка Леонида одно время была алтарницей.

У меня диванчик был такой, что ноги протянуть некуда. А за день так устанешь (спали-то мало), что как только до подушечки, вот и все, так и уснешь. И вот, бывало, алтарница разбудит, а я:

— Ой, спать хочу! 

Матушка Никандра говорит:

— А в Царство Небесное хочешь?

— Хочу.

— Вот как архангел будет трубить на Суд страшный, так ты сестер на молитву, вот и представляй.

Вешали на шею доску и две палки такие хорошие — и стучали. Сначала идешь мимо кельи матушки. Входишь в корпус, в коридор. Двухэтажный корпус рядом, внизу трапезная, кухня… Гудит стук по коридору. Сестры привыкли уже в эти часы. Мимо хлебной идешь, мимо больничного корпуса идешь, мимо башмачного корпуса, мимо иконописной, мимо просфорного маленького корпуса. Заканчиваешь, подходишь на могилку к матушке-основательнице (две плиты, мраморный крест черный, лампада неугасимая горела) — берешь благословение у матушки. А тут матушка Мелетия открывает старцу Досифею из Зосимовой пустыни. А церковницы уже в колокол звонят. В пустыне, ночью… Такая красота была!

У нас только в праздники, за поздней приходили аносинские немного, а так вообще пустынно, и всегда только одни лампадочки горят. И в особенности великопостная служба была настолько хороша! В половине третьего встали, в три уже служба. Тишина абсолютная — как будто никого и в храме нет. Начинается служба… И не дремалось. А в первую неделю поста кушали во второй половине дня всю неделю, и горячей пищи не было. Дежурная приносила только картошечку холодную в очистках, капусту, свеколку, хлебушек. Но нас к этому не принуждали. Мы всю неделю молились, конечно. Кушали мы часа в три, в четыре. Все время молились, все службы. Службы длинные были. Так, немножко дома побудешь — опять то за часы, то за утреню.

Не принуждала матушка, но было по желанию: кто хочет; в двенадцать часов ночи сестры могли собраться в храме, пропеть «Се, Жених грядет в полунощи…». Матушка Варвара, по-моему, не ходила, а я ходила и даже любила часто. Придешь в храм минут за десять до двенадцати. Сестры идут, идут тихо — ни с кем не разговаривали, ни в коем случае. Приходят, помолятся и сядут тихонько. А потом — уже осталось без двух минуточек — все встают против алтаря и поют. Все в форме — без формы не ходили. У нас матушка одевала послушниц через год: ряса, апостольник и камилавочка и четочки. Это было что-то бесподобное.

А уж потом-то Страстная седмица, тоже все молились… А уж Пасха-то — Боже мой, радости сколько! Невозможно передать.

После матушки Евгении, основательницы, настоятельницей была матушка Анастасия. Потом в течение двадцати лет — игуменья Климента, внучка. После ее перевели в Страстной, и игуменьей была матушка Иоанна. Она умерла, когда ей было девяносто лет, и сорок лет игуменствовала. Такая строгая была! До последнего момента в ее келье никто никогда не был, даже келейницы (это я уже не застала, это по преданию). Когда по делам монастырским матушка была в Москве у митрополита, если она возвращалась и в церкви служба шла, то она в келью никогда не заходила. И даже последние дни жизни ее в кресле носили на службу. И когда матушка умерла, то что же обнаружили в ее келье? Черной клеенкой пол обит, черный кожаный диван, черная кожаная подушка. Матушка белья не носила, носила власяницу настоящую, из грубой шерсти. И матушка не ходила в баню, протиралась спиртом.

Как сестры рассказывали, если по дороге встречается сестра с матушкой, матушка благословит, и первое ее слово: «Душечка, Господь с тобою». Когда матушка умерла (она умерла в феврале), ее похоронили, а в июне — июле печницы склеп делали матушке, разрывали могилу. И как передавали те монахини, из могилы вдруг такое благоухание, что сбежались сестры.

У нас в корпусе была рядом с нами монахиня матушка Алексия из Москвы, благородная. Она была благочинной. Я три года прожила рядом и ни разу у нее в келье не была. Случайно один раз увидела открытую келью. Матушка Алексия рассказывала про матушку Иоанну: «У нас в корпусе игуменском было так: была келья порядочная, метров семнадцать. Там большой стол, где мы кушали. Певчие после ранней обедни в игуменском корпусе пили чай. Куб кипятили, выпьют чайку и шли петь позднюю. А в день Крещения после обедни шли на Иордань. Шли в низину, где деревня Аносино, на реку Истру, матушка-Иоанна и монастырские сестры…» И вот рассказывает матушка Алексия (и в воспоминаниях матушки Евгении, последней игуменьи, была запись такая):

«Пришли, пили чай в игуменском корпусе. Входит матушка Иоанна в келью, где пили чай, и говорит:

— Сестры, сегодня одна монахиня во время водоосвящения на Иордани видела Господа.

А кто-то из сестер сказал:

— Матушка, да кто же, кроме вас?

Матушка не молвила ни слова, у нее слезы ручейком — и вышла».

Такая вот великая матушка Иоанна. Она умерла в девяносто лет, и семьдесят лет жила в монастыре, сорок лет игуменствовала. А убежала в окно от жениха, ее сватали, хотели выдать замуж.

Последняя матушка — тоже Евгения, схиигуменья. Матушка эта была с девятилетнего возраста в монастыре на Кавказе, в Грузии, вместе с матушкой Фамарью. Вместе по благословению московского митрополита по обстоятельствам приехали сюда, в Покровскую общину, где матушка наша была казначеей; потом вместе с матушкой Фамарью — строительницей Знаменского скита, а потом была назначена в нашу Аносину пустынь.

В двадцать восьмом году закрыли монастырь. Меня матушка послала с каким-то поручением в город Истру, что-то там было нужно передать. Пять километров от станции, потом с первым поездом доехала до Истры от Снегирей. Поручение выполнила, приезжаю — только в ограду вошла, а матушка Мелетия говорит со слезами: «Горе большое. Игуменских взяли. Матушку игуменью, матушку казначею, алтарницу…»

Матушка пробыла в ссылке три года. Потом, когда приехала, жила где придется, умерла в лесу и похоронена в лесу.

Приютили ее одни благодетели нашей пустыни, у них дача была километрах в шести от станции Кубинка по Белорусской дороге, зиму хозяева не жили на даче. С ней была казначея матушка Антония, которая ее не покидала. А потом война. Немец дачу сжег, и матушка там умерла. Матушка Антония наняла каких-то мужиков, выкопали могилку прямо недалеко от дома и похоронили. А уж отпевание после было.

И глинские старцы, когда к ним обращалась матушка казначея за благословением перехоронить матушку, так как в такой момент она умерла, сказали: «Уж как она родилась пустынницей, так пусть и лежит в пустыне до Второго пришествия».

Она первый раз под мирским потолком спала — это тюрьма. А так она всю жизнь в монастыре.

И вот могилка эта… Теперь там недалеко находятся два детских лагеря, и ребята все время носят цветы, кто-то делает оградку, и считают, что там лежит партизанка. А последний раз мы ездили в прошлом году — Алексей Михайлович, матушка Варвара. Матушка Варвара дала новый крест поставить: оградку кто-то опять сделал, покрашена, а крест стал уже очень плохой, я сказала матушке, и матушка дала хороший. День был исключительный — солнышко, тепло… Но большие труды были, потому что надо что-то там приварить, надо найти где-то гараж, где-то что-то… Но везде — прямо как матушка сама помогала. Мы поставили крест, Алексей Михайлович сумел его твердо поставить. А у меня свечи с собой — свечи зажгли, всю панихиду пропели.

Мы немножко не дошли — идут ребята из детского лагеря, порядочные ребята лет по двенадцати: «Монашка здесь? Разве это монашка? Ее застрелили или повесили, она укрывала партизан…»

И вот так каждый раз мы приезжаем. Так что могилка ухоженная. Вот это последняя схиигуменья.

Аносину пустынь закрыли в двадцать восьмом году.

Теперь вот Аносину-то открыли, а никто ничего не знает. Я дерзнула написать Святейшему прошение об открытии Аносиной пустыни. А чего там открывать? Там две стены, развалины, машин, наверное, пятнадцать ломаных грузовых; от собора осталась какая-то частица маленькая — словом, это же безумие, такую дерзость иметь написать Святейшему.

Это чудо — я, малограмотная, написала план. Что было — всё, абсолютно ничего не изменено — какой был монастырь тот, план. Чертежнику, художнику, я говорю: «Николай Михайлович, оформите мне вот эту черноту, что я сделала». Он оформил, все написал. И я написала прошение Святейшему, как-то изложила вкратце, что там очень великие подвижницы были. Хотя где-то в одной книжечке маленькой писали, что Аносина пустынь равнялась Оптиной пустыни, а я возразила: в некоторых случаях она выше Оптиной. В Оптиной и вы могли пройти, и вы могли (даже мирские могли пройти) — а в Аносиной нет! Приедет моя мама — мало ли, что я дочка, она не войдет на территорию монастыря. Вот ворота, калиточка, вот храм — мирские придут только по праздникам, больше никого и нет, а дальше никто, никогда — так до последнего момента было.

О Даниловом монастыре

Мы с подружками впервые приехали в Данилов монастырь к вечерней службе на Пасху. Когда мы вошли в ограду, первое впечатление: увидели маленького монашонка — в подряснике, катал красные яички с мальчиком. Монашонок — это будущий Иван Сергеевич, который поныне жив, он служил протодиаконом в храме Ризоположения на Донской, а теперь он архимандрит. В собор впервые вошли, было торжественно…

Правый хор был монашеский. Регентом правого хора был о. Алексий, бывший монах Саровской пустыни. За ящиком был о. Исаакий, иеромонах Оптиной пустыни. Был там послушник Коля, тоже Саровской пустыни, его так и звали: Коля Саровский, он канонаршил. Ваня, Иван Сергеевич, тоже канонаршил. Он особенно сохранил память о тех днях, когда праздновался князь Даниил. И после уже он всегда старался хор свой наладить на пение так, как пели в Даниловом монастыре.

Был такой порядок: каждое воскресенье на вечерней службе у мощей князя Даниила был соборный молебен с акафистом. На этих службах пел хор девочек, человек, наверное, до сорока. Был там такой регент, помню, под скобочку подстриженный, не знаю, как его звали, и были особые напевы монастырские. Во время соборного акафиста как грянет этот хор девочек тропарь и кондак князю Даниилу! Пение было бесподобное. Собор всегда полон был, в особенности в этот вечер. Это все было, конечно, на высшем уровне такого духовного настроения.

Все так было, что вспоминаешь и думаешь: будет ли теперь, в наше время, что-нибудь похожее? Будет ли? Потому что слишком сохранился древний дух в Даниловом монастыре до закрытия. Даже просто войдя в ограду, вы это чувствовали.

Помню я такое сильное впечатление. Вхожу я в боковые ворота. Гудел большой колокол. И по аллее, как бы прогуливаясь, шел монах. Высокий брюнет лет пятидесяти, угрюмый. Потом я узнала, что это был иеромонах отец Даниил. Он казался именно таким угрюмым, строгим — я никогда не видела, чтобы он с кем-то разговаривал. Это был сильно духовный человек. Его кончина была самая тяжелая. И еще что осталось в памяти об отце Данииле иеромонахе: в конце службы он на руках носил малюсенького карлика, монаха Игнатия. 

* * *

Торжественность была необыкновенная в Даниловом монастыре. Дух там именно монашеский был. Годы такие были, что люди просто молились — чувствовали, что молитва нужна, тянулись все к крепкой молитве. Была очень, очень сильная духовная настроенность как монастырских насельников, так и мирян. Все приходили не случайно: мимо храма шли и зашли, — все шли именно молиться, и молиться так, что не наблюдалось суеты в обширном большом соборе, не было духа мирского — как будто там именно все, которые стояли, были монахи.

Очень-очень многих я хоть не знала по именам, но лица были знакомы. И какое было влияние насельников на нас, мирян! Человек тридцать я насчитаю молоденьких девушек, которые ходили в то время в Данилов монастырь и которые не вышли замуж, монашеский путь избрали в миру. Многие из них теперь, конечно, умерли, многих я и сама лично знаю. Вот такой дух был.

И особенно создавалась эта обстановка, потому что уже начали терять дорогих незабываемых лиц, старцев, которые были в Даниловом монастыре. Сначала исчезли главные лица, трое их было — архиепископ владыка Феодор, архимандрит отец Поликарп и отец Серафим. 

* * *

Потом было затишье, как бы все было хорошо.

И были старцы, великие старцы в Даниловом монастыре. Отец Георгий, бывший оптинский старец. Старец отец Симеон на коляске. Он когда учился в Духовной академии в Казани, вместе с ним учился владыка Феодор, и кто-то злоумышленно стрелял во владыку, а попали отцу Симеону в позвоночник, в крестец. И он на всю жизнь был на коляске. Старец отец Кассиан стоял у мощей — строгий, молчаливый…

И другие батюшки — по возрасту они не были старцами, но дух царил старческий. Архимандрит отец Стефан, последний наместник, был человек особого духовного склада. Он был, можно сказать, полуюродивый: такое тонкое юродство у него было; отец Павел, который поныне жив, ему сейчас девяносто лет. Но он давно-давно живет почти в неизвестности, можно сказать, в затворе. Отец Тихон, в то время иеромонах. Впоследствии в течение десяти лет он был затворником в городе Харькове.

Причем там было очень много образованных монахов, с высшим образованием. Были «академики», такие, как отец Симеон, отец Поликарп, отец Серафим, отец Стефан, отец Игнатий, отец Павел, — они все были с академическим образованием. Маленький карлик отец Игнатий окончил Казанскую Духовную академию. А отец Тихон по светскому образованию был скульптором. 

* * *

Потом слух прошел, что собор закроют. Настроение было у всех — просто слезно скорбели.

Когда было уже известно, что собор закроют, объявили, что три дня будем молиться, — приглашали всех нас молиться, чтобы нам не лишиться мощей святого князя Даниила. Я сама это помню: полный собор народа (а собор обширный, вмещал много). Как молились! Как молились! Помню, я стояла с левой стороны мощей на коленочках и рядом со мной девочка лет четырнадцати так рыдала, так рыдала, что я уже сама-то плачу, и другие все тоже, а уж эта девочка прямо вызывала плач — так было жаль расстаться…

Собор закрыли. А служить монахам позволили в Покровском храме на территории монастыря. Внизу — во имя Покрова Пресвятой Богородицы; также маленькая очень, малюсенькая церковочка Святой Елизаветы; наверху главный придел семи Вселенских Соборов, направо — Бориса и Глеба, налево — Даниила Столпника. И вот разрешили монахам жить в монастыре в своих кельях, а собор закрыли. Но мощи все же отдали. Поставили их на том месте, они где по истории стояли и раньше, как только было открытие мощей, — наверху, в Покровском соборе.

Из всех корпусов монашеским остался только один, в остальных жили уже миряне. В те годы не было торжественных, пышных служб, не было такого священного наряда, облачений — все было скромно. Сами монахи всегда ходили в очень скромных одеждах, старых… 

* * *

Воспоминание такое незабываемое. В двадцать девятом году была введена карточная система. Монахам карточек не дали, и они остались без хлеба. Прошло дней десять, и в какой-то праздник после поздней литургии я уже вышла, спустилась вниз, и вижу такую картину.

Тогда было всегда очень много нищих, в особенности в Даниловом монастыре. По тропарю — «нищих любитель», любил князь Даниил нищих. Там был такой иеромонах, отец Димитриан. Он бывший Зосимовой пустыни. Его послушание было — наводить среди них порядок. Столько нищих, и отец Димитриан всегда следил, чтобы они не шумели между собой, не спорили.

И вот я вышла с моими подружками, спустились мы вниз, на территорию монастыря — отец Димитриан несет громадную корзину, большие порции хлеба, и раздает нищим. Это было, конечно, удивительно, потому что, кажется, откуда у них хлеб? 

* * *

Прошло, наверное, с год — мы поблаженствовали в этом храме. Каждую пятницу был акафист Покрову Пресвятой Богородицы. Были два особых напева (у меня, правда, нет ни слуха, ни голоса, а в памяти у меня эти два напева остались). Но было так: если приходим вечером молиться — слава Богу, все как и было. А что утром ждать — мы не знали.

И вот однажды я работаю вечером, ничего не знаю. Утром прихожу на литургию, поднимаюсь наверх, меня встречает одна знакомая, из наших же, и говорит:

— Ты знаешь, у нас горе большое.

— А что?

— Человек, наверное, восемь или больше взяли в сию ночь. В том числе отца Стефана — наместника, отца Симеона…

Словом, осталось совсем мало. Поймите, какое было состояние всех нас в то время! Так почувствовали себя осиротевшими! И те, которые остались, конечно, были особо дороги, и каждый старался за службой быть, потому что неизвестно было, сколько может так продолжаться.

Продолжалось немного, с полгода может быть… Часть монахов уже жили на частных квартирах. Лишались они своих келий, и им предоставляли возможность у кого-нибудь снимать себе уголок и продолжать ходить молиться. Потом, через несколько месяцев, закрывают и этот последний храм и переводят в приходской храм Воскресения Словущего, недалеко, за стеной Данилова монастыря. Монахов осталось немного: отец Тихон, будущий затворник, отец Спиридон из учителей, отец Пимен и еще несколько монахов. А мощи остались закрытыми в храме.

Опять молитвы, опять слезы, опять прошения. И под праздник преподобного Сергия (осенний) во время всенощной вдруг открываются двери — и вносят мощи князя Даниила. Но здесь уже был упадок настроения, упадок всего… И с год только продержался этот храм с того момента, когда принесены были мощи. И тех монахов, которых и так осталось мало, их тоже не стало. И так все пошло на рассеяние…

* * *

Там был один блаженный иеродиакон, отец Пимен. Мне пришлось однажды быть за ранней литургией — его служба, а он редко когда служил. Он был косноязычный, он так молился: «Милём Господу помолимся…». Ходил он к Алексею Михайловичу, жившему на Большой Тульской совсем рядом с монастырем. У него была мастерская, и монахи к нему ходили — кому чайничек запаять, кому что, и для них этот дом был известный. Они были люди верующие, добродушные и любили принимать монашествующих. В доме у них жили монахи, снимали комнатки.

И вот приходил к ним отец Пимен. Это Алексей Михайлович хорошо очень помнит. Говорят: «Отец Пимен, ну что ж… вот Данилова монастыря нет, звона нет, братии нет…» А он: «Господи, помилуй! Утром проснусь — и колокола зазвонят».

Так потом, когда уже не стало службы и в Воскресения Словущего, то он заходил к ним. Ему говорят: «Ну, отец Пимен, ну где же колокола-то ваши? И не звонят…» 

* * *

Настолько монахи любили князя Даниила, что с именем Даниила уже потом, вне стен монастыря, многие приняли схиму. Владыка Феодор стал схиархиепископ Даниил, отец Симеон — схиархимандрит Даниил, отец Серафим — схиархимандрит Даниил… И даже я знаю поныне таких, которые живут в миру под таким тайным постригом, тоже носят имя Даниил. Вот Иван Сергеевич — тоже архимандрит Даниил. Вот так каждый старался даже имя получить князя Даниила.

 

Отец Тихон и его друг

Отец Тихон когда вернулся после трехлетнего пребывания, то жил где-то… не знаю точно где, но не в Москве. Когда после войны была открыта Глинская пустынь, он оказался в Глинской пустыни. А потом исчез из Глинской пустыни. Куда же он исчез? Только за два года до смерти объявился. Он, оказалось, десять лет был в затворе в Харькове.

Раз в год к отцу Тихону ездил его близкий-близкий друг. Профессор, ученый, в военное время полковник — Сергей Владимирович Чибисов, который умер два года назад. Мы с Сергеем Владимировичем с юных лет были знакомы, потому что я дружила с его родной сестрой. Он не числился монахом Даниловским, но он был не просто монах, а аскет в миру. Сергей Владимирович был тайным монахом и с юности очень дружил с отцом Тихоном, очень его уважал.

За два года до смерти отца Тихона он объявляет, что был у него в затворе и отец Тихон спрашивал, живы ли черкизовские — то есть про нашу компанию сверстниц-подружек. Передай, говорит, им мое благословение. Когда наши Наташа и Настя услышали, они в следующий раз написали ему письмо и просили, чтобы отец Тихон позволил к нему приехать. Через год он разрешил. Ездили в затвор. И когда Настя и Наташа приехали, рассказывали впечатления: «Когда мы прибыли к отцу Тихону, увидели его и с ним побеседовали, он заслонил все, что мы знали, кого видели и о ком слышали. Это был бесподобный человек. Мы увидели настоящего затворника в затворе».

Он жил под одной крышей с матушкой, на задворке, с маленьким оконцем, в садике, уединенный был дом. Был там выход тайный, но в сад он не выходил никогда. И позже я от Сергея Владимировича узнала, что первые пять лет отец Тихон питался в пять часов вечера — холодное блюдо, картошечка там, — а последние пять лет — в четыре часа вечера. В окошко ему подавали сестры, которые обслуживали его, матушки. Иногда подадут ему рыбки с картошкой, он как-то перемешает — неизвестно, кушал он или не кушал. Даже малинку клали ему в окошко — он отказывался.

Настя с Наташей рассказали, что исповедовались у него. Исповедь шла по отдельности — и Наташу, и Настю. Исповедь продолжалась часа полтора. И ему так дорого было, когда они вспоминали Данилов монастырь, и все вместе с отцом Тихоном втроем пели тропарь князю Даниилу.

Через два года отец Тихон скончался. Нас известили, но на похороны не пришлось никому поехать. Ко мне пришли рано утром Наташа с Настей, мы вместе помолились, дома у себя прочитали панихидку… 

* * *

Хочу рассказать о Сергее Владимировиче. Сергей Владимирович работал до семидесяти пяти лет. Казалось — мирянин живет. Это был такой аскет, такой подвижник! Он был пострижен — за два года до смерти нам сказал, что он в постриге с именем Серафима: монах Серафим. Пострижен был отцом Тихоном.

Его сестра Зина была мне близкой (она умерла раньше, лет уже двадцать прошло). Она была убогой, горбатенькой, но была сильно духовным человеком. От Зины я знала о жизни Сергея Владимировича.

В квартире у него стояли шкаф, самый дешевый, два книжных шкафчика, письменный стол. Все старенькое, все убогое. Буфетик, записи его, дневнички. Сергей Владимирович тратил на себя двадцать рублей в месяц. Там жила соседка-старушка, она ему готовила, он платил ей — она ему супчик сготовит, картошки сварит, ее, как и меня, Анной Семеновной звать. Когда мы пришли после похорон за поминный стол, я говорю:

— Ну вот, Анна Семеновна, Сергея Владимировича теперь не стало. 

А она отвечает: 

— Он бы пожил, но он очень жадный, скупой был. Он так плохо питался! Бывало, купишь ему булку, уж она зачерствеет — «Нет, нет, не выбрасывайте», он ее ест. Ну что это за такая жадность, человек столько получает!

А Сергей Владимирович больше двадцати восьми рублей на себя не тратил. У него какое богатство было — книги (которые он завещал батюшкам, к которым он ходил, где он в храме молился в алтаре) и святыньки. Больше у него ничего не осталось.

Многие из монашествующих, когда отбыли срок, вернулись, не имея ни стажа, ничего, и жили без денег. Он всех знал и всем, как пенсию, высылал ежемесячно. Через мои руки лично прошло немало денег. У него самого ничего не оставалось.

Вот интересный момент мне рассказывала его сестра Зина.

У них были две смежные комнаты. Зина в проходной, у Сергея Владимировича — свой кабинетик. У нее свой святой уголок был, целитель Пантелеймон, лампадочка всегда горела. Зина рассказывала, что однажды, когда очень поздно ночью она молилась, вдруг такой ужасный холод ее как бы одел всю, что она вздрогнула и как закаменела от этого холода, и ужаса, и какого-то шума. Она сразу взмолилась, и вдруг этот шум прямо к Сергею Владимировичу в комнату ворвался. А он спал в это время. Вдруг он как закричит во сне. 

Она подбегает: 

— Сережа, что с тобой! 

— Ой, какой ужас… 

Это были бесы.

Он проболел только один день, а на второй скончался, восьмидесяти лет, два года назад. Это был, можно сказать, монах Данилова монастыря, в миру аскет, который, несомненно, занимался Иисусовой молитвой.

Отец Георгий

Расскажу я об одном старце Данилова монастыря, об отце Георгии. Он был монахом Оптиной пустыни. После Оптиной жил некоторое время в Даниловом монастыре. Мне даже пришлось один раз у него исповедоваться. Это было внизу Покровского храма, маленькая церковочка во имя праведной Елизаветы. Я у него исповедовалась, когда мне было лет семнадцать.

Позже я узнала об отце Георгии такую историю. Мне попалось случайно описание одного духовного сына отца Георгия, который был у него в ссылке. Батюшка рассказал про свою историю, когда ему пришлось лишиться свободы. Это было где-то… я не могу сказать, на севере или на юге, только духовный сын с того начал описание, как батюшка говорит ему:

«Когда меня перевели из Оптиной пустыни в другой монастырь игуменом, мне однажды пришлось поехать в Калугу по монастырским делам. Остановился я в гостинице. Иду однажды я по делам монастырским по одной из улиц города Калуги и, подходя к белому большому дому, вижу женщину, покрытую большой шалью. (А в то время монахи ходили в рясах, во всей своей монашеской одежде, — и по городу, и везде. И батюшка едет в дорогу, мало ли что — и Святые Дары запасные при нем.) И она очень печальным и скорбным лицом встречала мой подход к ней. Когда я подошел, то она ко мне обратилась: «Батюшка! Я вас умоляю, зайдите, пожалуйста, в этот дом, у меня умирает муж, а его надо причастить». Я вошел с этой женщиной в дом и увидел человека, уже умирающего, ее мужа. Я его поисповедовал и причастил. Он был в полном сознании и говорит мне: «Батюшка, я купец. Я умираю. У меня четверо детей, а я имею большой долг, и мой дом уже будут продавать. Уже назначен аукцион. И семья, жена остаются без средств». Я сказал: «Ну что ж, может быть, в чем и помогу».

Я вернулся к себе домой, в помещение гостиницы, где остановился, и позвонил своему духовному сыну, который жил в Калуге (он был юрист), и вызвал его к себе и все ему порассказал. И он взялся помочь продать этот дом. Купец этот после причастия день или два жил и скончался. Когда назначен был день продажи этого дома, то этот юрист так усердно помог, что он нагнал цену до двадцати пяти тысяч (дом был неплохой), и дом был продан. А задолженность у купца была семнадцать тысяч. Отчислили это — и жена остается с деньгами, купила она себе другой домик…

Теперь, когда закрыли монастырь, я попал в Данилов монастырь, откуда и был взят. Когда я был в тюрьме, то я находился в камере смертников, и нас было человек семь (даже больше было, потом семь осталось), и каждую ночь у нас «убывали». И вот однажды поздно вечером я вышел в темный коридор, и сторож мне шепнул: «Батюшка, а вас сегодня ночью, в четыре часа увезут». То есть увезут на расстрел. Я вошел в камеру, сообщил своим, что нас сегодня в четыре часа возьмут. У меня была епитрахиль с собою. Я надел епитрахиль, поручи, вышел в коридор и молился так, как никогда в жизни не молился. Слезы у меня лились. Моя старая епитрахиль была вышита шелком, полиняла от моих слез.

И во время горячей молитвы в этом темном коридоре вдруг мне в правое ухо: «Батюшка! А вас не расстреляют».

Я вздрогнул. Спрашиваю: «А кто вы такой?»

«А я тот купец, которого вы причастили перед смертью. А у нас добро не забывается».

И все. После этого голоса я вижу: в стене как брешь открытая — поле, лес. Я увидел лицо своей умершей матери, и она мне говорит: «Егорушка, тебя не расстреляют. А через десять лет мы с тобой увидимся».

И все кончилось.

Я вхожу в камеру, говорю своим, которые были со мной, что нас не расстреляют, что мы останемся в живых. Здесь — кто мне руки целует, кто мне плечи целует, кто меня обнимает, и у нас был общий такой радостный плач. В четыре часа действительно нас взяли. Но взяли… на пересылочный пункт».

Года два тому назад я случайно нашла пожелтевший листок, напечатанный на машинке. Открываю книгу (Четьи-Минеи), и вдруг — что такое? Читаю… Боже мой, отец Георгий! Да это, наверное, тот, даниловский, оптинский батюшка! Я скорее, на второй же день, утром рано еду на Донскую в церковь Ризоположения к Ивану Сергеевичу и после службы подхожу на клирос (он управлял хором). Подхожу и говорю: 

— Иван Сергеевич! Радость какая, я что нашла случайно! 

Он говорит:

— А ты разве не знала? Как же — даже и епитрахиль эта хранится. А с мамой-то он повстречался именно через десять лет, он умер в Горьком от рака.

Вот история одного из монахов, который жил в Даниловом монастыре, у которого я исповедовалась.

 

Семья Патрикеевых

Семья Патрикеевых была очень богатая. В Москве у них было три дома, в Химках — дворец, потом этот дворец занял Ленин, а сейчас там больница. На Театральной площади, напротив Большого театра, был ресторан. Этот дом снесен, его теперь нет.

У них было два сына и три дочери. В Ольгин день, на именины средней дочери, устраивали фейерверки, музыку, оркестры…

Семья была, конечно, как и раньше, глубоко верующая, в особенности мать. Любимое их посещение — это было Кремль, Чудов монастырь. Они знакомы были с Владыкой Арсением Жадановским, Владыкой Серафимом Звездинским. В их доме бывал старец Варнава, батюшка о. Иоанн Кронштадтский бывал в их доме.

Отец потом умер. Мать всецело взяла духовное руководство над своей семьей. Старшая дочь, Мария, ушла в монастырь, в Дивеево, но в тридцать девять лет она умерла от брюшного тифа. Вторая дочь, Ольга (не помню уж, какого года она, но она, во всяком случае, была совсем еще молоденькой), была инокиней Серафимо-Знаменского скита у матушки Фамари, под Москвой. Когда закрыли скит, то одиннадцать человек в Аносину пустынь перевели, в которой я три года жила. Это Патрикеева Ольга, которую я близко знала, — сначала в Аносиной три года, а потом вообще до конца.

Третья дочь — Анна, которая, можно сказать, чуть ли не с пятилетнего возраста стала духовной дочерью Владыки Серафима Звездинского.

 

Бабушка

Бабушка по матери в молодости овдовела. Она была тоже богатой. К ней присватался очень богатый вдовый купец, а она не желала выходить замуж. Но старец (старец Варнава, и еще какой-то старец в их доме был) ее благословил, чтобы она обязательно вышла за него замуж и все богатства свои «определила туда, куда нужно». Бабушка вышла замуж за этого богатого вдовца, а он немного пожил и умер, и бабушка стала богатейшим человеком. Куда же она «определяла» свое богатство? Она строила храмы.

Однажды приехали в Москву из Киево-Печерской Лавры начальники просить у митрополита помощь на постройку новой трапезной, потому что братии много, а трапезная маленькая, не вмещались и приходилось на два стола обедать. Митрополит им отказал. Тогда бабушка едет сама в Киев: сделали смету, сколько это будет стоить — и она построила трапезную для братии Киево-Печерской Лавры. Для Тихоновой пустыни (это по Киевской дороге) она построила храм. Скит преподобного Сергия (Черниговский) — она там построила храм. В Сергиевом Посаде против большого рынка церковь (она не разрушена совсем, только закрыта) — это построил сам Патрикеев. С кем-то вдвоем они это строили. Короче говоря, она свое богатство стала употреблять на святые храмы, на обители, и вообще она многим помогала. Она была старостой храма в Стремянном переулке.

Она была такая известная благодетельница, что пол-Москвы, наверное, знали о ней. Когда ехали из Коломенского огородники, везли на рынки свои продукты продавать, ехали мимо ее дома (а я ведь дом-то знаю, двухэтажный белый, если от Серпуховской площади — на левой стороне). Ехали рано, и, чтобы бабушку не беспокоить грохотом колес по мостовой (раньше мостовые-то были не асфальт, а из камушков), эти огородники специально против дома бабушкина настилали соломы побольше. Вот такое уважение было к такой благодетельнице!

И посмотрите, как Господь вознаградил потомство этой бабушки! Отец Патрикеев умирает. Остается Патрикеева Анна вдовой, четыре дочери и сын. И она потом впоследствии приняла иночество.

Дети… Старшая, Ольга, уходит в монастырь, в Серафимо-Знаменский скит, по Павелецкой дороге. Это новый скит, построен был в 1912 году. Александра во время революции пропала. Мария уходит в Дивеевский монастырь, но она умерла в тридцать девять лет от тифа. 

Схимонахиня Иоанна (Анна Сергеевна Патрикеева)

Последнюю Патрикееву — схимонахиню мать Иоанну я не только знала совне, а я даже, можно сказать, и близка была к ней. Я ее знала, когда мне был двадцать один год, а она была года на три-четыре постарше. Она уже была инокиня, такой подвижнический образ жизни избрала. Потом она была четырнадцать лет в ссылке на севере. И когда она жила в затворе последние годы, она почти никого не принимала, но я к ней ездила.

Матушка Иоанна была близкой духовной дочерью архиепископа Серафима Звездинского. Он был монахом Чудова монастыря, а в их семье ни одного праздника не упускали, чтобы не поехать в Кремль, на службу в Чудов монастырь. Она еще была маленькой девочкой, с бантиками. И когда служил Владыка, ей разрешали на кафедре присесть — и так она всегда сидела на кафедре. С того времени она выбрала духовным отцом именно Владыку Серафима. Так оно и было до конца.

Где бы ни был Владыка, Анна Патрикеева всегда была в тех местах.

Он был Владыка Дмитровский. Там был Борисоглебский женский монастырь. Когда уже советская власть не разрешала жить в своей епархии и жили кто где, Владыка Серафим при мне всю зиму жил в Аносиной пустыни. И матушка игуменья Борисоглебского Дмитровского монастыря дала инокиню, мать Клавдию, Владыке для необходимого ухода за ним. Патрикеева Анна тогда уже была монахиня, мать Иоанна. Они втроем у нас жили в Аносине всю зиму. Это было примерно в 27-м году.

Потом Владыку Серафима Звездинского вызвали и дали ему выезд в Дивеево. И Владыка Серафим, как матушка Иоанна мне рассказывала, очень просил матушку игуменью Дивеевскую, чтобы она разрешила ему служить. Матушка сначала как бы боялась, времена уже были не столь легкие, но потом все-таки она согласилась и дала возможность Владыке Серафиму служить (полуподвальный храм был у них), и дала двух певчих. Владыка там служил около года.

Но потом Владыку Серафима забрали оттуда и сослали…

* * *

Спустя уже много лет я встретила Анну Сергеевну, тогда уже схимонахиню матушку Иоанну, в храме Петра и Павла на Преображенской площади, где она некоторое время была алтарницей. Это был приход моих родителей, я там жила (при Хрущеве его взорвали). Тогда там служил митрополит Николай Крутицкий. И там же служил священник о. Б. Он еще был совсем юный и, как я помню, такого поведения, какое многих смущало, кто знал матушку Иоанну. Как это она, схимонахиня, себе духовного отца выбрала о. Б.? Поведения, мол, такого — в ресторанчик, и все это, — его влекла эта сторона. Но матушка Иоанна, премудрая, воспитанная Владыкой Серафимом Звездинским (и вообще вся семья такая), и она так его вела… Мудрейшая схимонахиня, мудрейшая. И матушка о. Б. до последних дней жизни матушки Иоанны не оставляла ни в чем и никогда. Она-то, можно сказать, мудро поступила со своей половиной, с о. Б., что так привязала его к матушке Иоанне.

Вдруг матушка Иоанна исчезла. Потом мне сказали, что она тайно живет в таком-то месте: кто-то ей подарил домик в деревне Дубки, в четырнадцати километрах от Дмитрова. На краю деревни старая избушка-развалюшка стоит, бурьяном кругом обросла. Под одной крышей дом, двор, коридорчик. Участок две сотки… Вот в этой избушке ее поселили, и она ушла как бы в затвор. О. Б. с матушкой все там устроили, обклеили обоями, заготовили дрова на всю зиму.

Матушка Иоанна сама писала иконы, в домике на стенах везде были ею писанные иконочки.

Две женщины из этой деревни о ней заботились — одна носила ей эти дрова на всю неделю, а другая воды. Она никаких супов себе никогда не готовила. Вообще вела строжайший образ жизни. Но и, конечно, хоть чистенько было, но все это худое, как решето. Она однажды мне на Рождество прислала открытку. Пишет, извиняется, что не может кончить письмо: чернила застывают и пальцы обморожены.

Она почти никого к себе не принимала. Только о. Б. очень часто приезжал приобщать ее со Святыми Дарами, и особо заботилась о ней его матушка.

Я тайно к ней ездила. Когда к ней приходишь, то она тут же прочитает молитву, спросит, как мы живы-здоровы, — и на этом у нее весь разговор кончается. Только о духовном…

И однажды было уже поздно, и она меня оставила ночевать. Я говорю:

— Матушка, уж больно холодно у вас в комнате.

— Это ничего, вот крысы одолели.

Господи, помилуй, крысы! А я их видеть не могу, я прямо могу от разрыва сердца умереть, я, наверное, один раз в жизни смогла только взглянуть на это существо. Страшно боюсь, страшно боюсь. И когда она это сказала, я говорю:

— Как, матушка, у вас крысы? 

Она говорит:

— Да, одна крыса вздумала у меня на кровати, на моем диванчике, крысят выводить.

Я как услышала, Господи, Боже мой! Это можно прямо сознание потерять.

— Но я, говорит, осторожненько пододвинула стульчик, положила тряпицу там, осторожненько перенесла эту крысу.

А выросла в позолоченных кроватках! Вот ведь в чем дело-то!

Я ее звала к себе жить, но она отказалась.

К ней в ту пустыньку дважды жулики лезли. Однажды лезет жулик, выставил раму, и рама падает. «Я скорее, — говорит, — в коридор и закрыла со стороны коридора дверь. А у меня что взять? У меня были очень памятные маленькие часики, он взял их, и рублей пятнадцать денег он взял. Больше ничего не взял. Книги у меня были в коридоре». Другой раз на Пасху кулич, пасочку у нее украли.

Так она и жила: эти две женщины аккуратно за ней ухаживали, о. Б. приезжал причащать — в общем, она живет и радуется своей «пустыне»: «Ничего, что холодно, ничего, что крысы, — самое главное, что это пустынное место!» Это ее очень сильно устраивало. 

* * *

Потом начал трещать потолок. Матушка о. Б. позвала, этих женщин, которые ухаживали, воду ей носили, картошку и дрова, говорит: «Вот обрушится, а ведь, пожалуй, председателю-то вашего сельсовета не очень хорошо будет». Председатель действительно решил: «На самом деле, старушку надо куда-то пристроить».

И выхлопотали срочно. На краю Дмитрова был выстроен четырехэтажный дом для слепых. Ей на втором этаже дали комнату. Но в квартире еще муж с женой и две дочки. Я приезжаю уже туда, она говорит: «Замечательная семья! Меня ничем не беспокоят». Она не пользовалась ничем, только ночью пользовалась туалетом и брала воды себе в чайничек. А девочкам на стол, на кухне конфеточки клала. А чтобы слышно не было, когда бегают детки, так изнутри своей комнаты она ватное одеяло повесила. О. Б. приезжает аккуратно, ее причащает, матушка заботилась о всем.

Я говорю:

— Матушка, как же вам теперь хорошо, как хорошо! 

А она говорит:

— А все-таки свою пустыньку мне жаль. Прожила она около трех лет в Дмитрове.

Однажды приехал о. Б. причащать ее. Причастил и говорит:

— Ну, матушка, теперь я приеду на Казанскую (это дней через десять).

— Нет, батюшка, не успеешь. Приезжай, пожалуй, денька за два пораньше. 

Он ее послушался, приехал, причастил — и в тот день она Богу душу отдала.

Мне сообщили, я на похоронах была. Он ее отпевал.

Павел Сергеевич Патрикеев

Еще был у них брат Павел Сергеевич, он, пожалуй, был средний среди сестер, я уж забыла, сколько ему лет было.

Когда у них все дома отняли, им дали комнатку в одном из трех домов, с матерью. Но они не платили за комнату, и их выселили. И Павел Сергеевич берет газетки и стелет на лестнице своего дома — и на холодной лестнице обитает. Тогда кто-то позаботился, и его устроили в дом инвалидов, но он тут же оттуда ушел.

После того как жизнь изменилась в корне, на психику это, конечно, подействовало. Он не был женат. Хотя он и говорит, что у него была красавица невеста, единственная на свете, очень ее любил, но — не судьба.

Однажды его машиной придавило где-то в подворотне и повредило позвоночник. Он в больницу не пошел, так сгорбленный и остался. Ходил головой вперед, как таран, с палочкой и с сумкой в руках…

Каждое утро шел в церковь, но сначала его путь в туалет городской. Все-таки у него осталось барское такое — умывался и зубы чистил. И обязательно ходил на улицу Горького, чтобы посмотреть температуру. Зимой, чтобы не замерзнуть, ездил в электричке. Вечером тоже в церковь…

Милиция его не трогала — считали, больной старик, ходит, никого не трогает, ничего не собирает. Он не попрошайничал, не нищенствовал. Если вы его знали, можно было предложить:

— Павел Сергеевич, возьмите, пожалуйста, вот на хлебец.

— Я вас знаю, спаси Господи. Только мне столько не надо, мне на один хлеб, на один день только.

Остальное он вам вернет.

А если он вас не знает, он не возьмет. Один дьякон из Всехсвятского, Георгий Федосеевич, знал Павла Сергеевича. Он каждую осень покупал ему боты «прощай, молодость», большие такие, теплую тужурку, варежки теплые и шапку. Это Георгий Федосеевич покупал ему — а больше он ни у кого не возьмет.

Ольга Сергеевна рассказывала:

«Он приезжает ко мне, Паша-то, брат (она Пашей его звала), и, уезжая, говорит:

— Оль, ты мне сколько-то копеечек дашь? (На что-то — на чашку кофе там, в Москве выпьет.)

— Паша, да почему же ты деньги-то не берешь, тебе же дают деньги!

— Ах, какая ты! Мои родители всегда нищим подавали…»

Нищим сам раздавал. Только на хлеб себе оставлял. Если у него осталось на завтра, положим, тридцать копеек, а ему нужно только четыре копейки на троллейбус, доехать, он остальные деньги отдаст: «Мои родители же нищим подавали!» 

* * *

Года за четыре до того, как Павлу Сергеевичу к нам прийти, я однажды навещала Мигину Нину Фроловну. Эта Нина Фроловна хирург известный, про нее и в газетах писали, она была тайная монахиня. И Нина Фроловна мне говорит:

— Нет человека несчастнее Павла Сергеевича Патрикеева. 

А я говорю:

— А в чем его несчастье?

— Тридцать лет ночует, стоя около мусорных ящиков (в теплое время), а зимой едет с последней электричкой от Москвы до Лавры, оттуда обратно, так чтобы не замерзнуть. Несчастный Павел Сергеевич Патрикеев! Ольга устроена там, маму похоронила, живет в Серпухове, работает в артели бухгалтером, а вот Павел Сергеевич такой несчастный!

Я говорю:

— Нина Фроловна, дайте мой адрес, пускай он приходит.

И вот он к нам стал ходить. Мы жили в проходной, в тесной комнате. И он так спал, что мы, чтобы выйти на кухню, через его ноги перешагивали на полу.

Потом я договорилась со своими подружками верующими: у нас недельку, у вас недельку… Он у нас побыл недельку, потом пришел к моей подружке — а после приходит: «Уж, дорогая моя хозяюшка, уж, пожалуйста, не выгоняйте… не посылайте… Там мужик страшный, я видел» (это хозяин). Дочери говорят: «Мама, что ж это, нам пола жалко, что ли?» (Ведь он на полу спал, постелет что-нибудь…)

Еще соседи как-то терпели, кухня маленькая была, дети грудные, удобства общие — барак.

И он три года к нам приходил. Открывает дверь: голова большая, лысая, с бородой (мы ему сказали: «Павел Сергеевич, лучше не надо бриться» — действительно, он такой благообразный стал).

Идет — несет портфель, а в портфеле у него обязательно газета, «Вечерка», — какая завтра будет погода? Открывает дверь, и первые его слова: дорогая хозяюшка Анна Семеновна, могу вас порадовать, завтра температура такая-то. А он привык интересоваться погодой: ночевал-то на улице, только в трескучие морозы ездил в поезде. Меня-то, под крышей, не интересует, а ему надо знать — у ящиков будет ночевать. И вот мочалка там у него, булавки (где-нибудь он заколет там брюки), зубная щетка… Как-то соседи его прижали к сараю и проверяли в портфеле. Думали, что он все деньги, что собирает, носит нам. Оказалось, портфель пустой.

Вот так Павел Сергеевич у нас три года обитал. Вдруг он у нас пропал. Это был фестиваль 1957 года. Тогда всех нищих вылавливали по Москве и увозили. Я говорю: «Батюшки мои! Куда же наш Павел Сергеевич пропал!»

Потом приходит милиционер и говорит (а у него в кармане был наш адрес):

— Это ваш старик? Забирайте, он в милиции в Сокольниках. 

Я приехала. Милиционер дежурный говорит:

— Заберите, пожалуйста, своего старика!

В коридоре сидит Павел Сергеевич. Я вхожу — как он увидел, как вскочил:

— Дорогая моя Анна Семеновна! Дорогая моя хозяюшка! 

Я говорю:

— Я пойду такси найму, а он пока посидит у вас. 

А Павел Сергеевич боится, что я уйду.

— Дорогая хозяюшка, Анна Семеновна, уж, пожалуйста, не уходите уж, пожалуйста! — начал умолять.

— Нет, нет, Павел Сергеевич, я вас около дерева поставлю (там ходят машины, это Сокольническое метро рядом там).

И вот поставила:

— Павел Сергеевич, постойте у дерева, а я буду поднимать руку, машину поймаю и вас привезу. Я не уйду от вас.

Ну и вот, он успокоился.

А уж он настолько ослаб, что я его еле привезла. Он уже здесь, можно сказать, воскрес духом. Я его привезла — он грязный, мокрый… Две недели его возили. От него такой запах был… Он никогда ничего не снимал, так в ботах и спал. А в этот момент его папа обмыл (а папа-то у нас какой был!) — он ножки ему моет, ухаживает за ним, одевает на него все сухонькое… А в это время один батюшка семинариста привел, жениха. Вон у нас жених сидит — Павел Сергеевич!

Он уже лежал; может, у него уже инфаркт был… Когда он болел, мы его оставляли: «Павел Сергеевич, останьтесь, отлежитесь!» Нет — уходил в церковь.

Однажды я говорю:

— Павел Сергеевич, дорогой, ни в коем случае я вас не пущу сегодня! Во-первых, я чувствую, что вы нездоровы, простыли, наверное, у вас голова болит. Во-вторых, и погода плохая. Я не пущу.

А тетя моя оставила специально комнату (сама жила у сестры), чтобы привечать таких вот, как он. И вот он сидит на стуле. Посидел-посидел…

— Дорогая хозяюшка, уж ради Бога прошу, не держите меня, не держите! Так и ушел. 

* * *

Дочери молоденькие были, школьницы еще, подтрунивали над ним. Говорит одна:

— Павел Сергеевич! Ну такой богатый был, золотые ручки были…

— Ничего ты не понимаешь! Дорогая хозяюшка, что она говорит, уши вянут! Это все было у моего отца.

А потом он еще любил, самые любимые его слова были, часто он их говорил:

— Меня старец спрашивает: «За все ли ты благодаришь Бога?» — «За все». — «Нет, — говорит, — ты подумай, за все ли благодаришь Бога?» — «За все».

И три раза он ему говорил: «За все ли ты благодаришь Бога?» И нам он часто говорил, что-нибудь мы рассуждаем, а он говорит: «Вы ничего не понимаете, все от Бога!» Какой там ропот, какие там жалобы! А нам хотелось чуть-чуть так уловить человеческого — чтобы он пожаловался, что вот жалко, что у него столько было, — он никогда! Он нам рассказывал, что как было, — что там эти были рестораны, но вот — им хлеба белого и молока вдоволь не давали — видно, детей держали на какой-то диете… И вот никогда, ни разу не пожаловался, что у него что-то было, — у него ничего не было! У него, единственного наследника! Он ни во что не вникал, ни в политику, ни во что — ему все только одно Божие. Иногда скажу:

— Павел Сергеевич! Ну ведь вот ваше детство, ваша юность, ваше все… Ну ведь как это можно смириться?

— Как вы не понимаете, что все от Бога! Как вы не понимаете, что все от Бога! 

* * *

А один случай был необыкновенный. Вот эта Нина Фроловна жила рядом с ГУМом. И жила при ней в комнате (коридорная система, большая комната, разделенная перегородкой на несколько комнаток, две комнаты и кухонька) одна тоже скитянка из Серафимо-Знаменского скита, такая тихая Татьяна Сергеевна, духовная дочь Владыки Арсения, замечательная (потом монахиня Арсения). Она у нее была прописана как прислуга, но они как духовные сестры всю жизнь прожили.

И вот Павел Сергеевич к ним ходил. Иногда придет, чайку попьет (ночевать они его не оставляли). И вот Татьяна Сергеевна (монахиня Арсения) нам рассказывает:

— Под Благовещение я уже замок на дверь вешаю, тороплюсь ко всенощной — и вдруг идет Паша. И я ему говорю: «Паша, что ж ты, не знаешь, что ли, что завтра праздник? Я ко всенощной тороплюсь. Ты бы пораньше пришел-то». А он останавливается, смотрит на меня и говорит: «Ах, Таня, Таня, Господь-то не спросит с тебя, была ли ты сегодня в церкви, а накормила ли ты голодного. Я голоден, накорми меня». — Она говорит: — У меня слезы потекли, я открыла, накормила его, он отогрелся, и тогда уже пошла. 

* * *

А похоронить его мне не пришлось.

Тогда умер Владыка Николай. Мы были заняты похоронами, а Павел Сергеевич исчез. Приехали из Лавры, спрашиваем соседей:

— Был Павел Сергеевич?

— Нет.

Я везде — а Павла Сергеевича нету. Где он? Я уж начала по всем моргам ходить, разыскивать его. И вдруг приходит милиционер и говорит:

— У вас был старик такой-то?

— Да.

— Так вот явитесь, пожалуйста, к начальнику Северного вокзала, чтобы закончить дело про Павла Сергеевича Патрикеева.

Его нашли, он умер скоропостижно в электричке. И у него в кармане позже уже нашли наш адрес. Чтобы это дело закончить, мы должны были опознать его одежду. Ну я приехала: да, всё его, всё его. Это было уже после того, как его сожгли.

И я так расстроена была: три года он к нам ходил, и вдруг его сожгли! Я пишу Ольге, его сестре, в Серпухов (она знала, что он у нас обедает): «Оля, вот так и так… Я так переживаю, скорбно, мы все испереживались — как же не пришлось похоронить, и его сожгли». Она мне пишет: «Не переживайте. Он тридцать лет не имел крыши, пусть не имеет и гроба». Вот так рассудила.

 

Ольга Сергеевна Патрикеева

Ольга, вторая дочь, ушла в Серафимо-Знаменский скит. Духовный отец этой общины — Владыка Арсений, настоятельницей была схиигуменья матушка Фамарь.

В двадцать третьем или двадцать четвертом году Серафимо-Знаменский скит закрывают. Я тогда жила в Аносиной пустыни и была младшей келейницей у матушки игуменьи. И когда Серафимо-Знаменский скит закрыли, одиннадцать человек сестер перевели к нам в Аносину пустынь, в том числе и Патрикееву Ольгу. Именно в Аносину, потому что последняя игуменья Аносиной пустыни, матушка Алипия (в схиме Евгения), была из одного монастыря с матушкой Фамарью, из «Нины, просветительницы Грузии».

И эта Ольга Патрикеева, несмотря на свое происхождение — что у нее были там фейерверки, дворцы и прочее, — она ничем-ничем не выделялась. Я три года с ней прожила и все удивлялась, думаю: сколько ж смирения, сколько же духовности в этих людях! Казалось бы, они бы нос задрали: «Ты что, мол, я вон где, а ты где росла?» — нет, нет, нет, Боже сохрани!

В двадцать девятом году закрывают Аносину пустынь.

После закрытия монастыря у Ольги еще жива была мама. Она взяла свою маму и уехала в Серпухов. Работала бухгалтером в трикотажной артели, снимала комнатушку. Продолжала строгую иноческую жизнь (монахиней не была, а была рясофорная инокиня). Потом дом сломали, ей дали комнату.

Однажды приехала в Москву по делам своей работы. Ночевала у знакомого хирурга, у Нины Фроловны Мигиной. Она утром уезжает к себе в Серпухов, а Нина Фроловна идет в Боткинскую на работу.

И вот как нам рассказывала потом Нина Фроловна: «Приехала на работу, пошла к своим больным в палату, и вдруг меня вызывают в приемный покой. Я думаю, зачем же меня в приемный покой? Я сегодня по приемному покою не дежурю… Мне говорят, что там вот привезли кого-то с травмой, вызывают вас. Прихожу в приемный покой и вдруг вижу Олю без ног…»

Она поехала в свой Серпухов и как-то по вине водителя попала под трамвай. Отрезало обе ноги, одну ниже колена, другую выше. Сознания не потеряла и говорит: «Везите меня в такую-то больницу, у меня там врач знакомый».

Нина Фроловна говорит: «Я, конечно, оперировать не могла, а просто ушла. На следующий день пришла к ней в палату и только говорю: «Оля! Что с тобой случилось!» А она мне спокойно отвечает: «Нина Фроловна! Я недостойна своими ногами ходить по земле»».

Какая сила духа! Это ей было лет пятьдесят. И она дожила (тридцать лет была без ног!) до восьмидесяти лет в своем Серпухове. Ольге Сергеевне сделали протезы здесь, в Москве, назначили пенсию (раз по вине водителя, от депо ей пенсию платили). И она живет, не унывает, поет — не имея слуха, она поет псалмы, читает, молится, соседи к ней прекрасно относятся, потому что она сама, конечно, замечательно к ним относилась, и ей помогают, что-то там приносят.

Сначала с ней жила одна сестра, Елена, тоже из Серафимо-Знаменского скита. Потом умерла эта Елена и она осталась одна. И здесь-то вот батюшка о. Леонид к ней все время ездил (сейчас он на Преображенке служит, а раньше в Серпухове служил). Он ее опекал, наверное, до последней минуты, пока жива она была. Он ей сделал такой столик на колесах. Она могла там поставить что-то, мисочку там, тарелочку, чашечку, и если она сидит — и сама может подвинуться, и его подвинуть. Когда она уже старенькая была, то не могла пользоваться. Говорит, я упаду с кровати и встать не смогу…

Я, бывало, к ней приеду — она сидит, комната большая, окно большое, подоконник широкий, ее кровать. И она на стуле между подоконником и кроватью сидит. Я говорю:

— Оля, тебе удобно так, здесь ты устроилась? Она говорит:

— Удобно.

Одна нога отрезана выше колена, другая ниже. То есть если бы коленочка была, могла бы хоть с кровати ползком ползать. Я однажды говорю ей:

— Оля, ну как это можно! Тяжкий тебе крест.

— Почему? Все хорошо! Лучше, чем без рук-то? Я платочек сама себе повяжу, и поправлю, и одерну. Батюшка мне вон какой хороший передвижной сделал столик — совсем хорошо!

Слуха у нее не было. И вот целый день, когда соседи на работе, поет себе псалмы. Какая сила духа, это невозможно! 

* * *

У одной крысы бегали по постели, она говорит: «Ничего страшного». Этот тридцать лет крыши не имел: «Как вы не понимаете, что все от Бога!» Вот какие три силы — Павел, Ольга, Анна.

 

Монахиня Серафима

Вот эта Нина Фроловна, которая упоминается сейчас в связи с Ольгой Сергеевной, была очень знаменитый, известный хирург. Она всю войну была на фронте, о ней в газетах писали, она сама рассказывала — с керосиновой лампой такие сложные операции делала, и никогда никаких осложнений. Она была тайной монахиней, духовное чадо Глинских старцев. И сестра ее, Мария Фроловна, была инокиня в тайном постриге.

Эти Нина Фроловна и Мария Фроловна содержали трех старушек в доме, и среди этих старушек была матушка Серафима (ее мирское имя Лидочка) — старушка-уродец — скрюченная вся, язычок вывалился — котик в ногах у нее сидел. Она была так парализована, что целый час тратила времени, чтобы повернуться на другой бок спать. Это был какой-то ангел; мы ее навещали, она нас любила, да и мы ее любили.

Судьба этой матушки Серафимы (это я рассказываю с ее слов). Она была дочь самого богатого человека города Пензы. В летнее время в нижнем этаже на ковре она играла со своими игрушками (лет пять ей было). И прислуга не видела, как прошел контуженый нищий. Она сильно испугалась, и у нее сделались нервные приступы. Вот только я жалею, почему бы мне не спросить подробно, в чем они выражались. Девочка стала больная.

Возили ее лечить везде — и на Черное море, и даже в Италию. Но оставалась она каким-то больным ребенком.

А рядом был храм, и в этот храм ее водила бабушка. И были две девочки, стояли молились — это вот Нина Фроловна и Мария Фроловна.

Однажды батюшка о. Иоанн Кронштадтский проезжал мимо их города и обещал начальнику станции на обратном пути выйти, преподать общее благословение. Все, конечно, ждали (а им дали билеты). Начальник станции стал уже говорить: «Может быть, батюшка завтра поедет?» Народ все равно не верил и плотно стоял, ждал поезда. Идет поезд, идет поезд. Останавливается вагон против этой толпы. И весь народ как закричит: «Батюшка, батюшка!» Батюшка вышел.

Лидочка (матушка Серафима) рассказывает: «Мы стояли, я была с мамой и подружки, Нина и Маня. На расстоянии где-то пяти метров стояли, потому что сильно много было народа. Батюшка, когда всем преподал общее благословение, обратился прямо вот в упор на меня и маму:

— Лидочка больная, подойди ко мне! 

Сначала-то — ну мало ли тут Лид! Потом опять:

— Лидочка, Лида больная, подойди ко мне!

Тогда уж все поняли, расступились, и мы с мамой прошли, и батюшка нас взял к себе в поезд, и меня, и маму. Маму оставил в коридоре, а меня взял к себе в купе. У батюшки здесь иконочка, бордовым бархатом диван обитый, коврик у ног, и я (поскольку я уже с подружками, с Ниной и с Маней) понимала, что такое батюшка, а родители мои вдали были от этого, богатством занимались, и все. Я встала прямо на коленочки. Батюшка говорит:

— Лида, чего ты хочешь?

— Батюшка, я всю жизнь болею и хочу быть здоровой. 

Батюшка послушал, потом помолчал, как бы куда ушел.

— Лида! Просил я Господа, чтобы ты была здоровой, но ты не будешь здоровой, Господу это неугодно. Ты будешь болеть всю жизнь. Но зато спасешься сама, спасутся твои родные и спасется тот, кто будет около тебя. Хочешь, Лида, я тебя устрою в монастырь к себе?

— Нет, батюшка, я не хочу, — отказалась. — Потом.

— Я сейчас тебя поисповедую, ты батюшке своему скажешь (приход рядом был), что я тебя поисповедовал, и ты завтра причастишься. И когда после причастия придешь… я тебе даю грушу, разрежь ее на три доли. Родителям по доле и одну долю дашь тому, кто придет тут же после причастия первый к тебе.

Поезд тем временем уже пошел. Я когда была с батюшкой, у меня все слезы лились ручьем, а у батюшки была муаровая ряса, и вся эта ряса стала мокрая. Я говорю:

— Батюшка, простите, я вам рясу всю слезами намочила! 

Он говорит: 

— Ну вот, будешь в монастыре, помолишься за меня. 

Я отказалась от монастыря, а он говорит: «Будешь в монастыре…» Потом он дал денег нам на билет, потому что у нас денег не было на обратный билет, с мамой мы приехали. В этот же день приходит женщина, вся в слезах. Ее какие-то обстоятельства так задержали, и она очень страдала, что не видела батюшку о. Иоанна. Хотела нас расспросить. Дали ей долю груши».

Когда Лидочке уже лет было семнадцать, у нее умер отец. Нина Фроловна с Марией Фроловной перебираются в Москву со своей мамой и берут с собой Лидочку. И они приезжают. И она потом поступает в монастырь, в Серафимо-Знаменский скит, к матушке Фамари.

Подготовка текста к печати протоиерея Александра ШАРГУНОВА.

Благодатный Огонь № 1

——————————————————————

БЕСЕДА С МАРГАРИТОЙ ЗАЙДЛЕР: Стояние в вере – подвиг мирового значения

 

Во многих городах и весях Руси уже традиционно 4/17 июля проводятся покаянные Крестные ходы в честь святых Царственных Мучеников. В этом году, милостью Божией, на одном из таких шествий мы познакомились с Маргаритой Зайдлер – православной немкой, известным общественным деятелем и журналисткой, участвовавшей в самообороне Крыма и военных действиях на Донбассе. Общение с этой удивительной женщиной принесло нам невероятную радость. Весь путь нас не покидало ощущение, что мы движемся бок о бок с Великой Княгиней Елизаветой или Царицей Александрой Феодоровной – с западным человеком, искренне взыскавшим истину, обретшем ее в нашей святой, единственно живой и правой вере и совершенно переродившимся внутренне, проникнутым русским духом и преображенным этой «русской» верой до готовности отдать за нее жизнь… «Слава Тебе, Господи, слава Тебе! – ликовала душа, –воистину „Христос вчера и сегодня и во веки Тот же»!»

Григорий Николаевич Журавлев родился в 1858 году безруким и безногим. Но, несмотря на это, очень рано пристрастился к рисованию. Выползая на культях во двор, он брал в зубы прутик и чертил им на земле фигурки животных, а потом и людей.

—

Будущий иконописец много читал – у него в доме со временем скопилась самая крупная в селе библиотека. В 22 года он закончил Самарскую мужскую гимназию, возвратился в Утевку и, самостоятельно изучив черчение, анатомию человека и другие необходимые художнику дисциплины, стал писать на заказ иконы. «Сработанные» им образа расходились по крестьянским домам. Заказов было много: без его икон не обходились ни одна свадьба, ни один праздник. А в 1885 году в Утевке началось строительство большого Троицкого храма, и Григорий Журавлев несколько лет подвизался на росписи стен. Целые дни проводил он в церкви, на специально созданных для него «подмостках». Работал без устали и прославил своими фресками утевский храм на всю губернию. Вскоре слух о необычном мастере дошел и до Царствующего Дома. Император Николай Александрович пригласил его во дворец и заказал ему групповой портрет Царской Семьи. Как рассказывают, Государь остался доволен работой безрукого и безногого мастера. Через год Г.Н. Журавлев отбыл на родину с назначенной Царем пожизненной пенсией в размере 25 рублей золотом ежемесячно…

—

Нерукотворные образа Журавлева находились почти в каждой утевской избе и в соседних селах. Дешевую икону купить крестьянам было по силам, поэтому художник писал для них образа на дереве и без позолоты. Но после поездки в Санкт-Петербург, когда в семье появился достаток, он все чаще писал образа на золоте и собственноручно подписывает на тыльной стороне: «Сию икону писал зубами крестьянин Григорий Журавлев села Утевка Самарской губернии, безрукий и безногий».

—

…В последние годы местные жители вернули в храм иконы письма Журавлева «Жены-Мироносицы», «Спаситель Благословляющий», «Царь Давид», «Крещение Господне», «Воскресение Христово». Из Казахстана привезли икону «Святые Кирилл и Мефодий». Из Москвы пришло сообщение, что образ Журавлева «Святой Лев – папа римский» находится в церковно-историческом кабинете Троице-Сергиевой лавры вместе с работами Виктора Васнецова, Василия Сурикова и Михаила Нестерова. Еще одну журавлевскую икону недавно обнаружили на Урале…

—

Жизнь Григория Николаевича Журавлева оборвала скоротечная чахотка в 1916 году. По благословению епископа Самарского Михаила, Г.Н. Журавлев был похоронен возле расписанной им утевской Троицкой церкви.

По благословению архиепископа Пермского и Соликамского Афанасия (†2002)

Прослышав о таком необыкновенном живописце, из Петербурга приехали журналисты с фотографом. Стоя у собора, они расспрашивали работающих штукатуров: «Как это Григорий расписывает собор, не имея конечностей?»…

—

В полутемной избе, освещаемой мигающим огнем лучины, за столом сидели сродники Марьи Журавлевой. Муж ее был забран еще на Успенье в солдаты и служил на далеком и опасном Кавказе, где участвовал в усмирении бунтующего Дагестана и Чечни. Сама Марья, взятая в село Утевки из богатой крестьянской семьи, лежала на чистой хрустящей соломе, постланной на полу в хорошо протопленной баньке, и маялась третьими родами. Банька освещалась тремя маслеными коптилками, а роды принимала повивальная бабка Авдотьюшка, да еще тут была замужняя золовка Дашка, которая грела воду и раскладывала на лавке чистые тряпки и пеленки. Хотя роды были и третьи, но подвигались туго, и бабка уже применяла и мыльце, и выманивала ребеночка на сахарок, и даже послала девку к батюшке Василию открыть в храме Царские Врата и сотворить молебен с водосвятием преподобной Мелании Римляныне, которая благопоспешествует в родах. То ли мыльце, то ли отверзание Царских Врат, но что-то помогло, и банька вскоре огласилась пронзительным криком младенца. Но вслед за этим криком раздался отчаянный вопль Авдотьюшки. Золовка схватила коптилку, поднесла ее ближе к новорожденному и тоже завизжала. Ребенок родился без рук и без ног.

—

Двери избы распахнулись, и вбежала запыхавшаяся Дашка. Сродники, сидевшие за столом, все повернулись к ней с вопросом:

– Ну что там? Дашка всплеснула руками и заголосила. Все всполошились.

– Ну не вой ты, дура, говори толком, наконец!

– А так, ручек нет, ножек нет, одно тулово да голова. Все гладко. Вроде как яйцо.

—

Все вскочили из-за стола и бросились в баньку смотреть. В избу из церкви пришел отец дьякон за получением требных денег. Узнав такое дело, он раскрыл от удивления рот и стоял так минуты две, крестясь на образа. А потом сам побежал к баньке, подобрав края рясы.

—

– Пропустите отца дьякона, пропустите, – расталкивая локтями сродников кричала Дашка. Дьякон завернул полу рясы, достал черепаховый очешник, степенно одел очки и тщательно оглядел ребенка.

—

– Отец дьякон, как же это могло случиться? И девка наша Манька здоровая и крепкая как репка. Да и мужик ейный был как жеребец, а дите получилось бракованное? – в недоумении спрашивали Манькины сродники.

—

– М-да, православные, вопрос этот сложный. Здесь только докторская наука в состоянии на него ответить. Но что касается моего мнения, то я как церковнослужитель могу сказать, что здесь сам сатана поработал. Без него, проклятика, здесь дело не обошлось. Видно, Господь усмотрел в этом младенце великого человека. Может быть он назначен Господом быть генералом, а может быть даже архиереем. А дьявол по злому умыслу взял, да ручки и ножки-то отнял у младенца. Вот тебе и архиерей. Впрочем, может быть, я ошибаюсь, так простите меня Христа ради. А от требных денег мы отказываемся, и в таких скорбных обстоятельствах не берем.

Родительницу с ребенком из баньки привезли в избу и поместили, в углу, отгородив его ситцевой занавеской. Сродники толпились около кровати и подавали советы:

– Ты, Манька, тово, титьку ему не давай, – говорил дядя Яким,

– он денька два покричит, похрундучит, да и окочурится. И тебя развяжет, да и сам в Царствии Небесном будет тебя благодарить. Нет ему места в энтой жизни, такому калечке. Ты вот сама – раскинь умом-то: ведь он вечный захребетник, ни рук, ни ног. Один только рот для еды, да брюхо. Куда он сгодится такой, разве что цыганам отдать, чтобы на ярмарках за деньги показывали.

—

Но все же через восемь дней младенца принесли в церковь.

– Крещается раб Божий Григорий. Во имя Отца. Аминь. И Сына. Аминь. И Святаго Духа. Аминь.

– Эк, какой он гладкий, – ворчал батюшка Василий, – не за что ухватиться. Едва не утопил в купели.

Дядя Яким был восприемником. Принимая окрещенного Гришу в сухие пеленки, он ворчал:

– И что это за робенок такой, один только рот.

Батюшка Василий, укоризненно посмотрев на восприемника, сказал:

– Мы, Якимушка, еще не знаем, какой Божий промысел об этом ребенке. А что касается рта, то этим ртом он может сотворить еще большие дела. Ведь рот служит не только для вкушеиия ястий, но сказано в Писании: «В начале было Слово». Погоди, погоди, еще не ты, а он тебя будет кормить. У моей матушки об этом ребенке был интересный промыслительный сон.

– Хотя и сон, но ты, батюшка Василий, ты это не тово, не тово толкуешь. Ну как такой калек-ша будет мне, здоровому мужичище, пропитание предоставлять? Нет, не может быть такой возможности.

– Что человеку невозможно, то Богу возможно, – сказал отец Василий, приступая к ребенку со святым миром.

* * *

А сто лет спустя, в 1963 году, в Югославии, сербский историк живописи Здравко Кайманович, проводя учет памятников культуры Сербской Православной Церкви, в селе Пурачин, около Тузлы, обнаружил икону, на оборотной стороне которой имелась надпись по-русски: «Сия икона писана в Самарской губернии, Бузулукского уезда, Утевской волости, того же села, зубами крестьянином Григорием Журавлевым, безруким и безногим, 1885 года, 2 июля».

—

Государственный архив СССР дал подтверждение.

Плохо бы пришлось маленькому Грише, если бы не старшие брат и сестра. Особенно сестра. Крестный, дядя Яким, сработал для Гриши особую низкую колясочку, Которую привез во двор со словами: «Для моего будущего кормильца». И где бы братик и сестра не ходили, они везде возили с собой Гришу; который рос смышленым мальчиком и смотрел на мир Божий ясными вдумчивыми глазами. Обучать его грамоте и закону Божиему приходил сам отец дьякон. Гриша, сидя на лавке, навалившись грудью на стол и держит в зубах карандаш, старательно выписывал на бумаге буквы: аз, буки, веди, глаголь, добро. Вся деревня его жалела, и все старались для него что-нибудь сделать, чем-то услужить. Дети, обычно безжалостные к юродивым, дурачкам и калекам, никогда не обижали и не дразнили Гришу. Отец Гриши так и не вернулся с Кавказа. Видно где-то сразила его лихая чеченская пуля. Но нужды в семье не было, потому что мир взял на себя заботу о ней. Распахивал и засевал земельный надел, собирал урожай и помогал общинными деньгами. Помогал и настоятель храма, батюшка Василий, помогал и барин – предводитель уездного дворянства, отставной генерал князь Тучков.

—

Рисовальные способности у Гриши проявились рано. И создавалось такое впечатление, что через свои страдания он видел многое такое, чего другие не видели. Своим детским умом он проникал в самую суть вещей и событий, и порой его рассуждения удивляли даже стариков. По предложению барина Гришу каждый день возили в колясочке в усадьбу, где с ним занимались учителя, обучавшие генеральских детей. Но особенно притягательной для Гриши была церковь. Село Утевки было обширное, и народу в нем жило много, а вот храм был маленький и тесный и всегда наполненный прихожанами. Гриша постоянно просился в храм Божий, и терпеливые братик и сестра, не споря, всегда отвозили его ко всенощной, к воскресной обедне, а также на все праздники. Проталкиваясь с коляской через народ, они подвозили Гришу к каждой иконе, поднимали его, и он целовал образ и широко открытыми глазами всматривался в него, что-то шепча, улыбаясь, кивая головой Божией Матери, и часто по щекам его катились слезы. Его с коляской ставили на клирос позади большой иконы Димитрия Солунского, и он всю службу по слуху подпевал хору чистым звонким альтом. Барин, князь Тучков, не оставлял Гришу своей милостью и, с согласия матери, отправил его учиться в Самарскую гимназию. Вместе с ним поехали его брат и сестра. Перед тем князь был у Самарского губернатора и все устроил.

—

Городской попечительский совет снял для всех троих квартиру неподалеку от гимназии, внес плату за обучение, а барин оставил деньги на прожитье и на извозчика. Брат отвозил Гришу в гимназию и оставался с ним в классе, а сестра хозяйничала дома, ходила на рынок, готовила нехитрую снедь. На удивление всем Гриша учился хорошо. Одноклассники вначале дичились его и сторонились, как губернаторского протеже и страшного калеку, но со временем привыкли, присмотрелись и даже полюбили его за веселый нрав, недюжинный ум и способности, но особенно за народные песни, которые он пел сильным красивым голосом.

—

– Надо же, никогда не унывает человек! – говорили они. – Не то что мы – зануды и кисляи.

Кроме гимназии Гришу возили в городской кафедральный собор на богослужения и еще в иконописную мастерскую Алексея Ивановича Сексяева.

—

Когда Гриша оказывался в мастерской, он был просто сам не свой. Вдыхая запах олифы, скипидара и лаков, он испытывал радостное праздничное чувство. Как-то раз он показал хозяину мастерской свои рисунки на бумаге карандашом и акварелью. Рисунки пошли по рукам, мастера покачивали головами и, одобрительно пощелкивая языками, похлопывали Гришу по спине. Вскоре они, не ленясь, стали учить его своему хитрому мастерству тонкой иконной живописи, с самого изначала.

– Хотя и обижен он судьбой, но Господь не оставит этого мальца и с нашей помощью сотворит из него мастера, – говорили они.

Хозяин, Алексей Иванович, специально для него поставил отдельный столик у окна, приделал к нему ременную снасть, чтобы пристегивать Гришу к столу, дал ему трехфитильную керосиновую лампу и от потолка на шнурке подвесил стеклянный шар с водой, который отбрасывал на стол от лампы яркий пучок света. А Гришиного брата учили тому, чего не мог делать Гриша: изготовлению деревянных заготовок для икон, грунтовке и наклейке паволоки, накладке левкаса и полировке коровьим зубом, а также наклейке сусального золота и приготовлению специальных красок. Самого же Гришу учили наносить на левкас контуры изображения тонкой стальной иглой – графьей, писать доличное, т. е. весь антураж, кроме лица и рук, а также и сами лики, ладони и персты. Брат давал ему в рот кисть, и он начинал. Трудно это было поначалу, ой как трудно. Доска должна была лежать на столе плашмя, ровно, чтобы краска не стекала вниз. Кисточку по отношению к доске нужно было держать вертикально. Чем лучше это удавалось, тем тоньше выходил рисунок. От слишком близкого расстояния ломило глаза, от напряжения болела шея. После двух-трех часов такой работы наступал спазм челюстных мышц, так что у Гриши не могли вынуть изо рта кисть. Ему удавалось раскрыть рот только после того, как на скулы накладывали мокрые горячие полотенца. Но зато успехи были налицо. Рисунок на иконе выходил твердый, правильный. Иной так рукой не сделает, как Гриша зубами. Молодой мастер, заглядывая на Гришин стол, кричал другим: «Эк, Гришка-подлец, ворона-то с мясом как ловко отработал! Гля, братцы, как живой, право же, к Илье Пророку летит!» В иконных сюжетах Гриша ориентировался на «Лицевой подлинник» – сборник канонических иконных изображений. Начал он с простых икон, где была одна фигура святого, но потом понемногу перешел к более сложным сюжетам и композициям. Хозяин, Алексей Иванович, его поучал:

—

– Гриша, ты икону пиши с Иисусовой молитвой. Ты человек чистый, в житейских делах не запачканный, вроде как истинный монах: Пиши истово, по-нашему – по-русски. Мы бы хотели так писать, да не получается. Опоганились уже, да и водочкой балуемся, и бабы в нашей жизни как-то путаются. Где уж нам подлинно святой образ написать! У нас не обитель монастырская, где иноки-изографы перед написанием образа постятся, молятся, молчат, а краски растирают со святой водой и кусочком святых мощей. Во как! Святое послушание сполняют. А у нас просто мастерская, с мирскими грешными мастерами. Нам помогает то, что иконы после наших рук в храмах Божиих специальным чином освящают. Тогда образ делается чистый, святой. Ну, а ты – совсем другое дело. У тебя совсем по-другому – благодатно получается. Но только не забывай блюсти канон, не увлекайся. Будет бес тебя искушать, подстрекать добавить какую-нибудь отсебятину, но держись канонического. Потому как каноническое – есть церковное, а церковное – значит соборное, соборное же – всечеловеческое. Не дай тебе Бог допустить в иконе ложь. Ложность в иконописании может нанести непоправимый вред многим христианским душам, а правдивость духовная кому-то поможет, кого-то укрепит.

* * *

Шли годы, и многому научился Гриша в мастерской Алексея Сексяева. В двадцать два года закончил он Самарскую гимназию и возвратился в родное село Утевку, где стал писать иконы на заказ. Написанные им образа расходились в народе нарасхват. Мало того, что иконы были хороши и благодатны, особенно в народе ценили и отмечали то, что это были не обычные иконы, а нерукотворные. Что Сам Дух Святый помогает Григорию-иконописцу, что не может так сработать человек без рук и без ног. Это дело святое, это – подвиг по Христу. Очередь заказчиков составилась даже на годы вперед. Гриша стал хорошо зарабатывать, построил себе просторную мастерскую, подготовил себе еще помощников и даже взял на иждивение своего дядю Якима, который к тому времени овдовел и постарел.

—

К 1885 году, в царствование благочестивого Государя Императора Александра Александровича, в богатом и хлебном селе Утевки начали строить соборный храм во имя Святыя Живоначальныя Троицы, и Гришу пригласили расписывать стены. Для него по его чертежу были сделаны специальные подмостки, где люлька на блоках могла ходить в разных направлениях. По сырой штукатурке писать надо было быстро, в течение одного часа, и Гриша, опасаясь за качество изображения, решил писать по загрунтованному холсту, наклеенному на стены. Около него все время находились брат и еще один помощник, которые его перемещали, подавали и меняли кисти и краски. Страшно тяжело было расписывать купол храма. Только молитвенный вопль ко Христу и Божией Матери вливал в него силы и упорство на этот подвиг. Ему приходилось лежать на спине, на специальном подъемнике на винтах, страдать от усталости и боли, и все-таки он сумел завершить роспись купола. От этой работы на лопатках, крестце и затылке образовались болезненные кровоточащие язвы. Работа со стенами пошла легче. Первым делом Григорий начал писать благолепное явление патриарху Аврааму Святыя Троицы у дуба Мамврийского, стараясь, чтобы вышло все, как у преподобного изографа Андрея Рублева.

—

Прослышав о таком необыкновенном живописце, из Петербурга приехали журналисты с фотографом. Стоя у собора, они расспрашивали работающих штукатуров: «Как это Григорий расписывает собор, не имея конечностей?» Псковские штукатуры ухмылялись, свертывали из махорки толстые цигарки и окуривали едким густым дымом любопытных журналистов.

– Как расписывает? Известно как – зубами, – говорили мужики, попыхивая самокрутками, – берет кистку в зубы и пошел валять. Голова туды-сюды так и ходит, а два пособника его за тулово держат, передвигают помалу.

– Чудеса! – удивлялись журналисты. – Только на Руси может быть такое. А пустит он нас поснимать?

– Как не пустит. Пустит, без сумления. Пускай народ православный, хуч не в натуре, а все же на ваши фотки поглядит. Иконы у Григория уж больно хороши, для души и сердца очень любезны. Одним словом сказать – нерукотворенные.

—

Несколько лет подряд расписывал храм Григорий. От напряженной работы и постоянного вглядывания в рисунок почти вплотную испортилось зрение. Пришлось ехать в Самару заказывать очки. Очень беспокоил рот. Постоянно трескались и кровоточили губы, основательно стерлись передние резцы, на языке появились очень болезненные язвочки. Когда он, сидя после работы за столом, не мог есть от боли во рту, сестра, вытирая ладонью слезы и всхлипывая, говорила:

– Мученик ты, Гришенька, мученик ты наш.

Наконец, храм был расписан полностью, и на его освящение прибыли сам епархиальный архиерей, самарский губернатор, именитые купцы-благодетели, чиновники губернского правления и духовной консистории. Из окрестных деревень собрался принарядившийся народ. Когда начальство вошло в храм и оглядело роспись, то все так и ахнули, пораженные красотой изображений. Здесь в красках сиял весь Ветхий и Новый Завет. Была фреска «Радость праведных о Господе», где праведные, ликуя, входят в Рай, было «Видение Иоанна Лествичника», где грешники с лестницы, возведенной на воздусях от земли к небесам, стремглав валятся в огненное жерло преисподней. Изображение настолько впечатляло, что две купчихи так и покатились со страху на руки своих мужей и без памяти были вытащены на травку. Было здесь и «Всякое дыхание да хвалит Господа», и «О Тебе радуется Обрадованная всякая тварь», где были изображены всякие скоты, всякая тварь поднебесная, дикие звери и красавец павлин, а также само море с гадами и рыбами, играющими в пенистых волнах.

—

Освящение было торжественное. Пел привезенный из Самары архиерейский хор. Ектений громовым гласом произносил соборный протодьякон, к радости и восторгу его поклонников, самарских купцов-толстосумов.

А Гриша в это время был болен и лежал у себя дома на коечке. Перед ним на полу сидел, звеня цепями, юродивый Афоня и по-собачьи из миски со щами хватал зубами куски говядины, крестился и утробно икал, жалобно прося согреть душу водочкой.

Примерно через месяц после освящения собора из Самары в Утевку в щегольской коляске, запряженной парой гнедых гладких лошадей, приехал чиновник по особым поручениям при губернаторе с толстым большим конвертом, запечатанным гербовыми сургучными печатями. В конверте было Письмо от министра двора Его Императорского Величества с приглашением Григория Николаевича Журавлева в Санкт-Петербург и с приложением пятисот рублей ассигнациями на дорогу.

—

Провожали Гришу к царю в Петербург всем селом. Отслужили напутственный молебен, напекли пирогов-подорожников. Осенним светлым днем бабьего лета, когда к югу потянулись треугольные стаи птиц, а в чистом, пахнущем вялым листом воздухе полетели легкие паутинки, соборный дьякон выпевал ектению: «О еже послати им Ангела мирна, спутника и наставника сохраняюща, защищающа, заступающа и невредимо соблюдающа от всякаго злаго обстояния, Господу помолимся».

—

Григория сопровождали брат и сестра. От Самары вначале плыли на пароходе «Св. Варфоломей», а потом ехали чугункой во втором классе. В купе заглядывали праздные зеваки, чтобы поглазеть на необыкновенного урода, которого, как они полагали, везли на ярмарку на показ. Петербург их встретил резким западным ветром и холодным дождем. На вокзале встречали посланные от графа Строганова люди с каретой. Григорию было известно, что граф – большой ценитель русской старины и обладатель самой большой коллекции древних русских икон. Карета подкатила к Строгановскому дворцу на Невском проспекте, и приезжих поместили во флигеле для гостей. Они расположились в трех комнатах. Кроме того, для Григория была приготовлена иконописная мастерская со всем набором кистей и красок. Буквально с первого дня к Григорию стали приходить посетители. Первым явился именитый первогильдейный купец Лабутин – антикварщик и обладатель крупной, правда бессистемной, коллекции икон. Он осмотрел Гришу своим немигающим совиным взглядом, легкий, поджарый сел в кресло, потер сухие ладони и предложил Грише заключить контракт на изготовление пятидесяти икон за хорошую плату. Тут же выложил на стол крупную сумму задатка.

– А если помру, – сказал Гриша, – что тогда будет?

Лабутин опять потер руки и пожелал ему многая лета, но, если все же будет такая Господня воля, то он неустойки не потребует, а просто понесет убытки. Вслед за этим потянулся нескончаемый поток посетителей.

—

Были здесь студенты Академии художеств, были любопытные великосветские дамы, были газетчики и журналисты, были ученые – профессора медицины Бехтерев, Греков, Вреден и даже один известный академик анатомии. Навестил его и земляк, приехавший с Поволжья, – знаменитый иконописец Никита Савватеев, писавший образа для Царской семьи. Он подарил Грише икону Преподобного Сергия Радонежского, кормящего в лесу хлебом медведя. Гриша икону принял с удовольствием и долго рассматривал подарок, дивясь тонкому строгановскому письму. При этом он припомнил, что блаженный Афоня – юродивый из его села Утевки – как-то говорил ему, что звери без страха, с любовью идут к святому, потому что чуют в нем ту воню, которая исходила от Праотца нашего Адама до его грехопадения.

Как-то раз к Грише зашел сам граф Строганов и предупредил, что ожидается высокое посещение Государя Императора Александра III и его супруги Императрицы Марии Федоровны. Что им угодно познакомиться с Гришей и посмотреть его в работе.

—

И вот, в один прекрасный солнечный зимний день, во двор Строгановского дворца въехала карета Государя в сопровождении казачьего конвоя. Казачий сотник и хорунжий первыми вошли в помещение и тщательно осмотрели его. Гриша сидел на диване в ожидании высоких гостей и смотрел на входную дверь. И вот, дверь открылась, и вошел Государь с Императрицей.

—

Государь был видом настоящий богатырь. Приветливое широкое лицо его было украшено густой окладистой бородой. Одет он был в военный мундир с аксельбантом под правый погон и белым крестом на шее, широкие шаровары заправлены в русские сапоги с голенищами гармошкой. Государь сел рядом с Гришей. Напротив в кресла села Императрица. Взглянув на Гришу, она сказала Императору по-французски: «Какое у него приятное солдатское лицо». Действительно, на Гришу приятно было смотреть: глаза у него были большие, ясные и кроткие, лицо чистое, обрамленное темной короткой бородкой. Волосы на голове недлинные и зачесаны назад.

—

Окружавшие Гришу люди засуетились и стали показывать иконы его письма. Иконы были безукоризненно прекрасны и понравились Августейшей чете. Императрице особенно приглянулся Богородичный образ – «Млекопитательница», который тут же и был ей подарен.

– Ну, а теперь посмотрим, как ты работаешь, – сказал Государь, вставая с дивана. Гришу перенесли в мастерскую, посадили на табурет и пристегнули к столу ремнями. Брат дал ему в зубы кисть. Гриша оглядел свою недоконченную икону, обмакнул кисть в краску, немного отжал ее о край и начал споро писать лик святого. Вскоре его кисть сотворила чудо, и с иконы глянул благостный образ Святителя Николая Чудотворца.

– Шарман, шарман, – посмотрев в лорнет, сказала Императрица.

– Ну, спасибо, брат, уважил, – сказал Император и, отстегнув золотые карманные часы с репетицией, положил их на столик рядом с Гришей. Затем обнял его и поцеловал в голову.

На следующий день из Канцелярии двора Его Величества принесли указ о назначении Грише пенсии – пожизненно, в сумме 25 рублей золотом ежемесячно. А также еще один указ самарскому губернатору о предоставлении Григорию Журавлеву резвого иноходца с летним и зимним выездом. Пробыв в Петербурге до весны, когда с полей стаял снег, а по Неве прошел лед, Гриша с сопровождающими вернулся назад в родные Утевки. И там жизнь пошла по-старому. С утра звонили в соборе, и изографа на иноходце с летним выездом везли на раннюю и сажали в кресло на клиросе, где он от души пел весь обиход обедни. Как почетному лицу и благодетелю на серебряном блюдце в конце службы дьякон подносил ему антидор и, в ковшике, сладкую винную запивку. После службы тем же путем ехали на иноходце домой, где он вкушал завтрак, смотря, по дню, скоромный или постный. Помолившись в Крестовой комнате, он перемещался в мастерскую и с головой уходил совсем в другой мир, где не было кабаков, пьяных мужиков с гармошками, вороватых цыган, бранчливых краснощеких баб и усохших сплетниц-старух. А был там мир удивительных красок, которыми он на липовых и кипарисовых досках буквально творил чудеса. На поверхности этих досок его Богоданным талантом рождалось Святое Евангелие в красках. Там был и радостный плач, и умиление, и неистовый вопль, и неутешные скорби.

—

Когда он уставал, то просил кликнуть блаженного Афоню, который не всегда – «шалам-балам» – нес всякую непонятную чушь, но мог говорить и удивительные речи. Обычно он садился на пол и, обсмоктав принесенную из кухни большую говяжью кость и, выбив из нее жир, начинал разговор о том, что бывает мир праведный и неправедный. Мир – грешный повселюдный и прелюбодейный – принадлежит людям и бесам и пишется через десятиричное «и» – МIРЪ, а мир праведный Божий, по-древнежидовски называемый ШАЛОМ, пишется через букву «иже» – МИРЪ. Так что ты, Гришуня, в надписании титлов на образах не дай промашки.

Удивлялся Гриша: и где это блаженный Афоня успел набраться премудрости такой?

Гриша часто задумывался о иконописном каноне. Иногда у него возникало искушение добавить, что-то от себя, но совесть и религиозное чувство удерживали его от этого. Он знал, что иконописный канон создается, во-первых, святыми, через мистические видения и через их духовный опыт, во-вторых, через откровения Божиим людям в чудесах наитием Святаго Духа, и, в-третьих, он черпается из сокровищницы Священного Писания и Предания. Иконописцы были только ревностными исполнителями, Но при этом они обязательно должны были быть людьми праведной жизни. Что касается последнего условия, то как раз оно-то соблюдалось довольно слабо, если, конечно, не считать богобоязненных монастырских изографов. Еще можно было поручиться за старообрядческие иконописные мастерские, откуда были изгнаны табак, водка, и вообще все было строго и по чину.

—

У Гриши в Самаре был знакомый иконописец – выкрест Моисейка. Таланта у него было хоть отбавляй. Учился в Московском училище живописи и ваяния, стипендиат фабриканта миллионера Рябушинского. Но был Моисейка человеком неукротимой плоти, силой и ростом походил на Самсона, сына Маноева, и жил, как говорится, «нога за ногу». То он как одержимый запирался в мастерской и писал иконы, то целый месяц бражничал по кабакам с непотребными девками, пока не пропивался дотла. Иконы его расходились больше по дворянству, интеллигентам-русофилам, а также по богатым кабакам и гостиницам. Так, все больше для антуража, или, как сейчас говорят, – интерьера. Православный народ их не брал, и не потому, что цена на них была высока, а потому, что они были безблагодатны, лишены высокого духа святости. Бесспорно, они были красивы и эффектны, но какие-то приземленные, портретные. А все потому, что Моисейка был блудник и пьяница. Много раз его Гриша укорял за эти пороки, но Моисейка, ухмыльнувшись, возражал:

– Тебе, Гриша, легко быть праведником: рук нет, ног нет, девку обнять нечем, а мне-то каково?! Если во мне два беса сидят лютых – пьяный бес и блудный? Они меня долят (одолевают), и я ничего не могу с собой поделать.

И когда он, по своему обыкновению, напился в Утевках и подрался с кабатчиком, Гриша велел его связать и везти к Владыке в Самару, чтобы тот его упек в монастырь на исправление и покаяние.

—

Конечно, изографы были только исполнителями воли святых. Так, преподобный Андрей Рублев никогда бы не написал своей знаменитой «Троицы», если бы не наставил его преподобный Сергий Радонежский. В сравнительно недавние времена, в конце XIX века, преподобному старцу Амвросию Оптинскому было явление Божией Матери на воздусях, благословляющей хлебную ниву. И вот, по этому случаю стали писать новый Богородичный образ – «Спорительница хлебов». Правда, икона эта пока еще мало распространена, но впоследствии, благодаря своей благодатной идее напитать всех труждающихся и обремененных хлебом духовным и хлебом ржаным, по милости Божией распространится она по всей Руси Великой.

—

Итак, минуту за минутой отстукивал маятник старинных часов в Гришиной келье, день за днем раздавался мерный колокольный звон с собора Святыя Живоначальныя Троицы. Год за годом с шумом шел по реке ледоход, предвещая приход Пасхи и унося в Вечность времена и сроки. И вот, наступил новый, двадцатый век, век, в котором человечество опозорило себя неслыханно кровавыми войнами, чудовищными злодеяниями, наглым и гордым богоборчеством, глумливым и гордым прорывом в космос – этим современным аналогом Вавилонской башни.

—

Хотя у Григория были средства, но иконописную мастерскую он не заводил, а по-прежнему писал образа сам. За его иконами приезжали не только с далеких окраин России, но даже из других православных стран. Гриша всегда был в ровном мирном расположении духа, ничто не колебало и не омрачало его души. Всегда веселый, остроумный, жизнерадостный, как огонек светил он людям, поддерживал их как мог в трудные времена. Очень любил ездить на рыбалку, где часами просиживал на берегу реки с легкой удочкой в зубах. Но в 1916 году, когда шла тяжелая кровопролитная война с Германией, он заскучал, стал часто болеть. Во время одной трудной болезни ему в сонном видении было откровение: что скоро наступят, лихие времена, когда и он сам, и его иконы никому не будут нужны. Церкви начнут закрывать, закроют и Утевский собор во имя Святыя Троицы, осквернят и запоганят его, как говорится в Откровении Иоанна Богослова, и превратят в овощной склад. А через три года так и случилось. И слава Богу, что Гриша этого не видел, Потому что уже лежал в могиле.

* * *

Умер он в 1916 году, перед самой революцией. До самой своей кончины он все писал Богородичный образ «Благоуханный цвет». За этой иконой несколько раз приходил недовольный заказчик, но Гриша по болезни никак, не мог дописать ее. Накануне из храма пришел батюшка, исповедал Гришу, соборовал и причастил Святыми Дарами. Всю ночь шел проливной холодный дождь, тяжелые капли, как слезы, ползли по стеклу. Мерно стучали ходики, где-то скреблась мышь и трещали потолочные балки. Огоньки лампадок в святом углу трепетно освещали отходящего страдальца, который беспокойно метался по постели и все кричал, чтобы Ангел Божий пришел и дописал икону «Благоуханный цвет». К утру, когда нарождался новый день, Гриша предал дух свой Богу. Пришли старухи. С молитвой обмыли, опрятали покойника и положили на столе с иконкой на груди.

—

Он лежал маленьким, коротким обрубком, исполнивший в жизни этой меру дел своих. Лицо его было спокойно и выражало какую-то солдатскую готовность, как заметила когда-то Императрица Мария Федоровна. Наверное, там, в другом измерении, в неведомых нам областях он приступил к каким-то новым неземным обязанностям. Монахиня в черном размеренно читала Псалтирь, на Славах поминая покойного. Ровными желтыми огоньками горели свечи. У изголовья на полу, обняв ножку стола, сидел и плакал блаженный Афоня. Народ приходил прощаться, крестясь на иконы и на покойного. Хоронили его торжественно. Народу собралось много, приходили из соседних деревень и даже из Самары. Преосвященный Владыка распорядился, чтобы Гришу похоронили в церковной ограде, у алтаря. Гробик был маленький, короткий, наподобие раки, в которой покоятся мощи святых. Пропели «Вечную память». С пением «Святый Боже, Святый Крепкий» понесли к могиле.

—

Время было суровое, шла тяжелая война, в которой Россия терпела поражение. Было много убитых, раненых, отравленных газами. По базарам, прося милостыню, ползали в кожаных мешках безногие калеки. Но близились времена еще страшнее и ужаснее. Времена Гражданской войны, голода, сыпного тифа, разрушения Православного уклада жизни и семидесяти лет царства Хамова.

А когда в очередной раз пришел заказчик за своей иконой «Благоуханный цвет», она оказалась законченной, и даже была покрыта олифой.

Кто завершил икону – неизвестно.

А на могиле Гриши поставили простой Православный Крест и написали на нем: «Се, Человек».

После революции расписанный Григорием Журавлёвым храм был закрыт. Однако в 90-х гг. он был возвращен Церкви. Начался ремонт. Реставраторы насколько возможно постарались сохранить роспись Григория Журавлёва. Восстановлен и крест на могиле иконописца.

Сколько икон написал Григорий Журавлёв, неизвестно. Жизнь и творчество этого удивительного человека вышли далеко за пределы Самарского края. В Свято-Троицкой Сергиевой Лавре в музее Церковноархеологического кабинета бережно хранится икона свт. Льва, папы римского, кисти Григория Журавлёва.

——————————————————————————————-

ОБРАЩЕНИЕ ПРАВОСЛАВНОЙ ОБЩЕСТВЕННОСТИ:

«Нельзя стремиться к единству с еретиками!»

Ваше Высокопревосходительство!

Ваше Святейшество!

Ваше Блаженство!

Ваши Высокопреосвященства и Преосвященства!

Вся Русская Православная Церковь, весь русский народ с трепетом следили за идущей уже более 50 лет подготовительной работой к «Всеправославному собору», проведение которого ныне намечено на 19 июня 2016 года, на греческом острове Крит. Цель, поставленная иерархами Православных Церквей более полувека назад – принятие документов, отражающих единый подход Поместных Православных Церквей к важнейшим вопросам современности с целью единства православных.

—

Все мы помним, что на протяжении более 50 лет шли дискуссии, связанные с попытками согласовать богослужебный календарь. Юлианского календаря, освященного решениями Святых Отцов Семи Вселенских Соборов, на протяжении двух тысячелетий и ныне придерживаются Иерусалимская, Русская, Грузинская, Сербская, Польская Поместные Церкви, Святая Гора Афон и целый ряд приходов в Европе и Америке, в то время как в других Православных Поместных Церквях с 1924 года принят новоюлианский календарь, близкий к григорианскому, введенный под давлением английских сил (оккупационного режима стран Антанты) и по инициативе Константинопольского Патриарха Мелетия, известного масона. И ныне православные люди разных Поместных Церквей отмечают такие великие двунадесятые праздники как Рождество Христово, Рождество Пресвятой Богородицы, Успение Пресвятой Богородицы и другие с разницей почти в две недели и молятся всеми почитаемым святым в разные дни.

—

Другой важнейший вопрос, который готовился к этому собору и также не находил решения на протяжении более 50 лет – это вопрос о порядке получения Православными Церквями статуса автокефалии. Увы, мы увидели, что 50-летние труды по решению этих кардинальных вопросов на сегодняшний день ничем не окончились, а фактически их решение отложено на неопределенное время.

—

В тоже время, с удивлением и разочарованием, мы увидели, что на собор вынесен документ о подтверждении экуменизма как главного пути всех Православных Церквей.

—

Ранее, на протяжении более 50 лет, для того чтобы не будоражить православный народ, проекты обсуждаемых документов не публиковались. Конечно, мы рады тому, что те документы, которые считаются согласованными на Собрании Предстоятелей Поместных Православных Церквей в Шамбези в Швейцарии 22–27 января 2016 года, опубликованы. Однако опубликованы они были только 28 января 2016 г., и уже через 3 дня после этого для их утверждения открылся Архиерейский Собор Русской Православной Церкви, по произволению Божиему встреченный в Москве невиданной в этом году снежной бурей.

—

Вы, Ваше Святейшество, в своем выступлении в Шамбези упомянули, что публикация этих документов необходима для их всестороннего обсуждения всеми православными христианами, для того чтобы снять напряженность и те порой справедливые упреки, которые делались организаторам собора от многочисленных мирян и клириков нашей Церкви за тайное, закрытое от народа Божиего обсуждение всех документов планируемого Всеправославного Собора. Мы просим разъяснений Ваших слов, Ваше Святейшество! Как можно за три дня вынести свои суждения, обсудить соборно, каждым приходом, каждой православной общиной, те документы, которые будут утверждаться через четыре с небольшим месяца? Нам непонятно зачем понадобилось так срочно, буквально «в пожарном порядке» ставить вопрос об утверждении этих документов Архиерейским Собором без какого-либо детального обсуждения со своей паствой и утверждать документы к «Всеправославному собору», который намечен через целых 4,5 месяца.

—

Даже беглое знакомство с документом «Отношения Православной Церкви с «остальным» христианским миром», посвященным экуменическому движению, вызывает много вопросов, и фактически свидетельствует о том, что, под видом стремления к единству христиан, нам предлагают утвердить общую программу экуменического движения, направленного на стирание граней между православными и еретиками-латинянами, лютеранами и прочими еретиками.

—

3 февраля на Освященном Архиерейском Соборе Русской Православной Церкви был прославлен в лике святителей архиепископ Богучарский Серафим (Соболев), выдающийся подвижник Православной Церкви ХХ века, который на протяжении многих лет публично выступал против «ереси ересей» – экуменизма. Нам не понятно, как можно одновременно прославлять святого подвижника, противника экуменизма, и одобрять проект документа, который фактически должен соборно узаконить экуменическое движение на «Всеправославном соборе»?

—

Многие православные задаются вопросом: где же наша вера в Бога, во Святую Троицу, если можно спокойно соединять вещи несовместимые? Ведь то, о чем владыка Серафим говорил в своем докладе «Надо ли Русской Православной Церкви участвовать в экуменическом движении», зачитанном на Московском Всеправославном совещании 1948 года, осталось неизменно верно сегодня и будет верно во веки веков! <…>

—

Нельзя стремиться к единству с еретиками! Слова Господа Иисуса Христа из главы 17 Евангелия от Иоанна Богослова «да будут едино», на которой базируется проект главного экуменического документа cобора – относятся к Единой Святой Соборной Апостольской Церкви и к единству во Святой Троице: И за них аз свящу себе, да и тии будут священи во истину. Не о сих же молю токмо, но и о верующих словесе их ради в мя, да вси едино будут: якоже ты, отче, во мне, и аз в тебе, да и тии в нас едино будут: да (и) мир веру имет, яко ты мя послал еси: и аз славу, юже дал еси мне, дах им: да будут едино, якоже мы едино есма: аз в них, и ты во мне: да будут совершени во едино (Ин. 17, 19–23). Эти слова никак не могут иметь отношения к еретикам-латинянам, которые одной только ересью филиокве нарушили догмат Святой Троицы, и уж тем более к еретикам-лютеранам, которые вообще не имеют апостольского преемства.

—

Еще больше удивления и непонимания вслед за срочным, «пожарным» утверждением экуменического проекта Архиерейским Собором 3 февраля 2016 года вызвала Ваша, Ваше Святейшество, экстренная встреча с главой еретиков-латинян – папой римским. Конечно, все мы выступаем за защиту мирных людей на Ближнем Востоке и Сирии, где война и преследование христиан идет уже более четырех лет, и мы благодарны Вам, Владимир Владимирович, главе нашего государства, за ту поддержку, которую Вы оказываете Сирийскому государству, сирийскому народу, за Вашу неутомимую борьбу с террористами и человекоубийцами.

—

И наша Православная Церковь, и католики имеют единый взгляд на борьбу с терроризмом. Но это вопрос, во-первых, прежде всего государственный, политический, во-вторых, он вполне успешно решался в рамках информационного взаимодействия между Русской Православной Церковью и католической конфессией на протяжении последних лет. Зачем же понадобилось экстренно встречаться в аэропорту Гаваны? Разве уже разрешились непримиримые до сего дня вопросы гонений на приходы Русской Православной Церкви на Украине, где многие наши храмы захвачены униатами по благословению папы римского? Разве не продолжается незаконная прозелитическая деятельность еретиков-папистов на канонической территории Русской Православной Церкви?

—

Нас удивляет, что официальный пресс-секретарь папы римского Федерико Ломбарди заявляет, что одной из главных тем, обсуждавшейся в аэропорту Гаваны папой Римским и Вами, Ваше Святейшество, был созыв «Всеправославного собора» в июне 2016 года и утверждение экуменического документа по сближению еретиков и Православной Церкви, что ничего общего с защитой христиан от террористов на Ближнем Востоке не имеет. Нам не понятно, почему председатель Синодального Отдела внешних церковных связей Московского Патриархата, митрополит Волоколамский Иларион по сути ставит под сомнение решения фактически Восьмого Вселенского Константинопольского Собора 879 года, осудившего ересь филиокве, отвергает суждения об этой ереси Святых Отцов: святителей Фотия, Григория Паламы, Марка Эфесского, Феофана Затворника, Игнатия Брянчанинова, праведного Иоанна Кронштадтского и многих других, обличавших ересь филиокве и латинян-еретиков, и утверждает, что расхождения между католиками и православными в исповедании веры, в том числе и филиокве, якобы не являются принципиальными.

—

Россия может стоять лишь крепкой верой в Господа нашего Иисуса Христа, во Святую Троицу, а когда вера оскудевает, и оскудевает прежде всего в элитах, падение неизбежно. Мы помним один из главных уроков прошлого: в 1439 году Великий Князь Василий Васильевич отверг Ферраро-Флорентийскую унию с еретиками-латинянами, изгнал из Москвы митрополита Исидора, дерзнувшего подписать унию, и сохранил Россию в чистоте Православия. Спустя два века относительно небольшое Владимиро-Московское Княжество стало великой Русской Державой от Балтийского моря до Тихого океана и от Северного Ледовитого океана до южных морей, а Ромейская Империя (Византия), приняв унию с папой римским, пала всего через 14 лет.

—

Поэтому, Ваше Превосходительство, Господин Президент, мы видим угрозу национальной безопасности России в наметившихся сближениях с еретиками-латинянами, с лютеранами и прочими еретиками. Одно дело – политическое взаимодействие на уровне государственных и общественных институтов со всеми нашими соседями, выступающими против терроризма. Другое дело – стирание духовных различий между православными и еретиками, влекущее за собой духовное падение и предательство веры наших предков.

—

Ваше Святейшество, Вы прекрасно знаете, что именно отвержение Ферраро-Флорентийской унии стало основанием для автокефалии Русской Православной Церкви и самостоятельного Соборного избрания русскими епископами в 1449 году Первоиерарха Святителя Ионы, вместо назначения его из Константинополя.

—

Нижайше просим Вас ответить на наши недоумения и вопросы и провести широкое обсуждение во всех православных общинах и приходах тех опубликованных 28 января 2016 г. документов, которые считаются согласованными на Собрании Предстоятелей Поместных Православных Церквей в Шамбези, и после этого созвать Поместный Собор об отвержении экуменического документа, как противного канонам Православной Церкви, постановлениям Семи Вселенских Соборов.

—

Мы согласны с Вами в том, что надо всеми силами стремиться к недопущению раскола нашей Церкви. Но именно намеченное принятие экуменического документа грозит страшным расколом для всего Православного мира, в том числе для Русской Православной Церкви Московского Патриархата. Напомним, что именно принятие экуменических документов на Всеправославном Совещании 1923 года, созванном Патриархом Константинопольским Мелетием, повлекло за собой болезненные расколы и в Греческой Церкви, и в Константинопольском Патриархате, и в других Церквях.

—

<…> Поэтому принятие данного экуменического документа должно быть, как минимум, отложено, или же весь cобор должен быть перенесен до достижения полного единства между Православными Церквями. А до этого будем молиться о том, чтобы Господь наш Иисус Христос как Глава Церкви, сохранил нас в своей Единой Святой Соборной Апостольской Церкви, раздирание Православных Церквей утишил, языческие шатания угасил, экуменическую и прочие ереси искоренил. Будем молиться Господу Богу – Святой Троице, чтобы избавил нас от экуменического «Всеправославного собора», намеченного на 19 июня 2016 года на острове Крит, который несет не уврачевание старых расколов и разделений, а грозит новыми расколами и разделениями и впадением в ересь многих членов нашей Церкви.

—

«Да будут едино» мы – наша Русская Православная Церковь со всей земной воинствующей Православной Церковью, ныне живущими православными христианами, и с Церковью Небесной торжествующей – со всеми святыми, от начала времен просиявшими, предстоящими и молящимися о нас Святой Троице, торжеству и церкви первородных на небесех написанных, и Судии всех Богу и духом праведник совершенных (Евр. 12, 23).

—

Василий Бойко-Великий, президент Русского культурно-просветительного фонда имени святого Василия Великого

Игорь Фроянов, профессор Санкт-Петербургского Университета, доктор исторических наук

Леонид Болотин, историк, журналист

Борис Галенин, военный историк

Александр Корольков, исполнительный директор Русского издательского центра имени святого Василия Великого

Вячеслав Марченко, главный редактор Русского издательского центра имени святого Василия Великого