Тайну цареву скрывать хорошо, дѣла же Божіи открывать славно. — Такъ сказалъ ангелъ Товіи, послѣ чудеснаго исцѣленія отъ слѣпоты очей, послѣ всѣхъ опасностей, черезъ которыя онъ провелъ и отъ которыхъ избавилъ его своимъ благочестіемъ. Не сохранить тайны царя — дѣло опасное и страшное. Умолчать же о чудныхъ дѣлахъ Божіихъ — опасно для души. Посему и я, движимый страхомъ умолчать о божественномъ и вспоминая о наказаніи, обѣщанному рабу, который, влявъ отъ господина талантъ, зарылъ его въ землю и данное для работы скрылъ безплодно, — не умолчу о священной повѣсти дошедшей до насъ. Никто да не усумнится повѣрить мнѣ, писавшему о слышанномъ, и не думаетъ, что я сочиняю басни, пораженный величіемъ чудесъ. Избави меня Богъ солгать и поддѣлать разсказъ, въ которомъ поминается имя Его. Мыслить же низменно и недостойно величія воплощеннаго Бога Слова и не вѣрить сказанному здѣсь — по моему, неразумно. Если же найдутся такіе читатели сего повѣствованія, которые, пораженные чудесностью слова, не пожелаютъ вѣрить ему, да будетъ къ нимъ милостивъ Господь; ибо они, помышляя о немощи человѣческой природы, считаютъ невѣроятными чудеса, повѣствуемыя о людяхъ. Но приступлю къ повѣсти моей, о дѣлахъ явленныхъ въ нашемъ поколѣніи, какъ повѣдалъ ее мнѣ благочестивый мужъ, съ дѣтства научившійся божественному слову и дѣлу. Пусть не ссылаются въ оправданіе невѣрія, что невозможно въ нашемъ поколѣніи совершиться такимъ чудесамъ. Ибо благодать Отца, текущая черезъ роды въ роды по душамъ святыхъ, творитъ друзей Божіихъ и пророковъ, какъ объ этомъ учитъ Соломонъ. Но время начать сію священную повѣсть.

Жилъ человѣкъ въ палестинскихъ монастыряхъ, славный жизнью и даромъ слова, съ младенческихъ пеленъ воспитанный въ иноческихъ подвигахъ и добродѣтеляхъ. Имя старцу было Зосима. Да не подумаеть кто-либо, судя по имени, что я называю того Зосиму, который нѣкогда былъ обличенъ въ неправославіи. То былъ совсѣмъ другой Зосима, и между ними большое различіе, хотя оба носили одинаковое имя. Этотъ Зосима былъ православный, съ самаго начала подвизавшійся въ одной изъ палестинскихъ обителей, прошедшій всѣ виды подвижничества, искушенный во всякомъ воздержаніи. Соблюдалъ онъ во всемъ правило, завѣщанное отъ воспитателей на поприщѣ этой духовной атлетики, многое и отъ себя примыслилъ, трудясь покорить плоть духу. И не миновалъ онъ своей цѣли: столь прославился старецъ духовною жизнью, что многіе изъ ближнихъ, а то и изъ дальнихъ монастырей, нерѣдко приходили къ нему, чтобы въ ученіи его найти для себя образецъ и уставъ. Но столь потрудившись въ жизни дѣятельной, старецъ не оставлялъ попеченія и о божественномъ словѣ, ложась, и вставая, и держа въ рукахъ работу, которой кормился. Если же хочешь узнать о пищѣ, которой онъ питался, то одно имѣлъ онъ дѣло неумолчное и непрестанное — пѣтъ Богу всегда и размышлять о божественномъ словѣ. Часто, говорятъ, старецъ бывалъ удостоенъ божественныхъ видѣній, озаряемый свыше, по слову Господа: очистившіе свою плоть и всегда трезвящіеся неусыпающимъ окомъ души узрятъ видѣнія озаряемыя свыше, имѣя въ нихъ залогъ ожидающаго ихъ блаженства.

Разсказывалъ Зосима, что, едва оторвавшисъ отъ материнской груди, былъ онъ отданъ въ тотъ монастырь и до пятьдесятъ третьяго года проходилъ въ немъ аскетическій подвигъ. Потомъ же, какъ самъ разсказывалъ, сталъ онъ мучиться помысломъ, будто бы онъ совершененъ во всемъ и не нуждается въ наученіи ни отъ кого. И такъ, по его словамъ, началъ разсуждать самъ съ собой: «Есть ли на землѣ монахъ, могущій оказать мнѣ пользу и передать мнѣ нѣчто новое, такой видъ подвига, котораго я не знаю и не совершилъ? Сыщется ли среди любомудрыхъ пустыни мужъ, превосходящій меня жизнью или созерцаніемъ»? Такъ разсуждалъ старецъ, когда предсталъ ему нѣкто и сказалъ:

— «Зосима! Доблестно ты подвизался, въ мѣру силъ человѣческихъ, доблестно свершилъ аскетическій путь. Но никто среди людей не достигъ совершенства, и больше подвигъ, предстоящій человѣку, уже совершеннаго, хотя вы и не знаете сего. А чтобы и ты узналъ, сколько есть иныхъ путей ко спасенію, выйди изъ родной земли твоей, изъ дома отца твоего, какъ Авраамъ, славный среди патріарховъ, и ступай въ монастырь близъ рѣки Іордана».

Тотчасъ, повинуясь велѣнію, старецъ выходитъ изъ монастыря, въ которомъ съ дѣтскихъ лѣтъ подвизался, и, достигнувъ Іордана, святой рѣки, направляется въ путь, ведущій его въ монастырь, въ который послалъ его Богъ. Толкнувъ рукой дверь обители, видитъ сперва инока-привратника; тотъ проводитъ его къ игумену. Игуменъ, принявъ его и увидѣвъ благочестивый его образъ и обычай — сотворилъ онъ обычное монашеское метаніе (уставный поклонъ) и молитву — спросилъ его:

— «Откуда ты, братъ, и ради чего пришелъ къ смиреннымъ старцамъ?»

Зосима отвѣчалъ:

— «Откуда я, нѣтъ нужды говорить, пришелъ же я ради пользы душевной. Слышалъ я о васъ много славнаго и достохвальнаго, что можетъ душу приблизить къ Богу».

Игуменъ сказалъ ему:

— «Богъ одинъ, исцѣляющій человѣческую немощь, откроетъ, братъ, тебѣ и намъ Свою божественную волю и научитъ творить, что подобаетъ. Человѣкъ человѣку помочь не можетъ, если каждый не будетъ внимать себѣ постоянно и трезвеннымъ умомъ дѣлать должное, имѣя Бога сотрудникомъ дѣлъ своихъ. Но если, какъ ты говоришь, любовь Божія подвигнула тебя увидать насъ, смиренныхъ старцевъ, останься съ нами, и всѣхъ насъ напитаетъ благодатью Духа Добрый Пастырь, давшій душу Свою во избавленіе за насъ и знающій овецъ Своихъ по именамъ.

Такъ говорилъ игуменъ, а Зосима, опять сотворивъ метаніе и испросивъ его молитвъ, сказалъ «аминь» и остался жить въ монастырѣ.

Увидѣлъ онъ старцевъ, славныхъ жизнью и созерцаніемъ, горящихъ духомъ, работающихъ Господу. Пѣніе ихъ было непрестанное, стояніе всенощное. Въ рукахъ ихъ всегда работа, на устахъ псалмы. Ни слова празднаго, ни помысла о земныхъ дѣлахъ: доходы, исчисляемые ежегодно, и заботы о земныхъ трудахъ даже по имени были имъ неизвѣстны. Но одно было тщаніе у всѣхъ — быть тѣломъ, какъ трупъ, умереть совершенно міру и всему, что въ мірѣ. Пищей же ихъ неоскудѣвающей были боговдохновенныя слова. Тѣло питали они однимъ необходимымъ, хлѣбомъ и водой, ибо каждый пламенѣлъ божественной любовью. Видя это, Зосима, по словамъ его, весьма назидался, устремляясь впередъ, ускоряя свой собственный бѣгъ, ибо нашелъ соработниковъ себѣ, искусно обновляющихъ садъ Божій.

Прошло довольно дней и приблизилось время, когда христіанамъ заповѣдано совершать священный постъ, приготовляя себя къ поклоненію божественнымъ Страстямъ и Воскресенію Христову. Врата монастыря были всегда закрыты, позволяя инокамъ подвизаться въ тишинѣ. Отворялись они лишь тогда, когда крайняя нужда заставляла монаха выйти изъ ограды. Пустынно было сіе мѣсто, и большинству сосѣднихъ монаховъ не только недоступно, но даже неизвѣстно. Соблюдалось же въ монастырѣ правило, ради котораго, думаю, и Богъ привелъ Зосиму въ тотъ монастырь. Какое это правило, и какъ соблюдалось, сейчасъ скажу. Въ воскресенье, которое дало имя первой седмицѣ поста, совершались, какъ всегда, въ церкви Божественныя Таинства и каждый причащался тѣхъ Пречистыхъ и Животворящихъ Таинъ. Вкушали и пищи немного, по обычаю. Послѣ того всѣ сходились въ церковь и, помолившись прилежно, съ земными поклонами, старцы цѣловали другъ друга и игумена, обнимая и творя метаніе, и каждый просилъ помолиться о немъ и имѣть его соподвижникомъ и сотрудникомъ въ предстоящей брани.

Послѣ сего монастырскія врата отворялись, а съ согласнымъ пѣніемъ псалма: Господь просвѣщеніе мое и Спаситель мой, кого убоюся? Господь защититель живота моего, кого устрашуся? и далѣе, по порядку, — всѣ выходили изъ монастыря. Одного брата или двухъ оставляли въ монастырѣ, не для того, чтобы стеречь имущество (не было у нихъ ничего, соблазнительнаго для грабителей), но чтобы не оставлять храма безъ службы. Каждый бралъ съ собой пищу, какую могъ и хотѣлъ. Одинъ несъ немного хлѣба, по тѣлесной потребности, другой смоквы, тотъ финики, этотъ зерна, размоченныя въ водѣ. Послѣдній, наконецъ, не имѣлъ ничего, кромѣ собственнаго тѣла и покрывающихъ его рубищъ, и питался, когда природа требовала пищи, растеніями пустыни. Былъ же у каждаго изъ нихъ такой уставъ и законъ, нерушимо соблюдаемый всѣми — не знать другъ о другѣ, какъ кто живеть и постится. Перейдя тотчасъ Іорданъ, они расходились далеко другъ отъ друга по широкой пустынѣ, и ни одинъ не подходилъ къ другому. Если же кто издали замѣчалъ брата, приближающагося къ нему, сейчасъ же сворачивалъ въ сторону; каждый жилъ съ самимъ собою и съ Богомъ, все время поя псалмы и мало вкушая отъ своей пищи.

Такъ проведя всѣ дни поста, возвращались они въ монастырь за недѣлю предъ животворящимъ Воскресеніемъ Спасителя изъ мертвыхъ, когда Церковь установила праздновать съ ваіями предпраздничное торжество. Каждый возвращался съ плодами собственной совѣсти, знающей, какъ онъ потрудился и какихъ трудовъ бросилъ въ землю сѣмена. И никто не спрашивалъ другого, какъ онъ совершалъ предположенный подвигъ. Таковъ былъ уставъ монастыря, и столь строго онъ соблюдался. Каждый изъ нихъ въ пустынѣ боролся противъ себя самого предъ судіей борьбы — Богомъ, не ища угождать людямъ или поститься на глазахъ у нихъ. Ибо совершаемое ради людей, ради угожденія человѣческаго, не только не на пользу дѣлающему, но и бываетъ для него причиной великаго наказанія.

Тогда и Зосима по уставу монастыря того перешелъ черезъ Іорданъ, взявъ съ собой на дорогу немного пищи на тѣлесную потребу и рубища, которыя были на немъ. И совершалъ правило, проходя черезъ пустыню, и давая время пищѣ по природной нуждѣ. Спалъ онъ ночью, опускаясь на землю и вкушая краткій сонъ, гдѣ заставалъ его вечерній часъ. Утромъ же снова отправлялся въ путь, горя неослабѣвающимъ желаніемъ идти все дальше и дальше. Запало ему въ душу, какъ онъ самъ говорилъ, углубиться въ пустыню, надѣясь найти какого-либо отца, живущаго тамъ, который бы могъ утолить его желаніе. И онъ все шелъ неутомимо, словно спѣша къ какой-то извѣстной всѣмъ гостинницѣ. Онъ прошелъ уже двадцать дней и, когда насталъ шестой часъ, пріостановился и, обратившись къ востоку, совершилъ обычную молитву. Онъ всегда прерывалъ свой путь въ установленные часы дня и немного отдыхалъ отъ трудовъ, — то стоя воспѣвалъ псалмы, то молился, преклонивъ колѣна.

И когда онъ пѣлъ, не отвращая глазъ отъ неба, видитъ онъ справа отъ холма, на которомъ стоялъ, словно тѣнь человѣческаго тѣла. Сперва онъ смутился, думая, что видитъ бѣсовское привидѣніе, и даже вздрогнулъ. Но, оградивъ себя знаменіемъ креста и отогнавъ страхъ (уже окончена была его молитва), онъ обращаетъ взоръ и видитъ, дѣйствительно, нѣкое существо, идущее на полдень. Было оно наго, черно тѣломъ, словно спаленное солнечнымъ зноемъ; волосá на головѣ бѣлы, какъ руно, и не длинны, спускаясь не ниже шеи. Увидѣвъ его, Зосима, словно въ изступленіи отъ великой радости, началъ бѣжать въ ту сторону, куда удалялось видѣніе. Радовался же онъ радостью несказанной. Ни разу еще не видалъ онъ за всѣ эти дни человѣческаго лица, ни птицы, ни звѣря земного, ни даже тѣни. Искалъ онъ узнать, кто этотъ явившійся ему и откуда, надѣясь, что откроются ему нѣкія великія тайны.

Но, когда призракъ увидѣлъ издали приближающагося Зосиму, онъ началъ быстро убѣгать вглубь пустыни. А Зосима, позабывъ о своей старости, не помышляя уже и о трудахъ пути, усиливался настигнуть бѣгущее. Онъ догонялъ, оно убѣгало. Но быстрѣе былъ бѣгъ Зосимы, и вскорѣ онъ приблизился къ бѣгущему. Когда же Зосима подбѣжалъ настолько, что можно было разслышать голосъ, началъ онъ кричатъ, поднимая вопль со слезами:

— «Что ты убѣгаешь отъ старца грѣшника? Рабъ Бога истиннаго, подожди меня, кто бы ты ни былъ, заклинаю тебя Богомъ, ради Котораго живешь въ этой пустынѣ. Подожди меня немощнаго и недостойнаго, заклинаю надеждой твоей на воздаяніе за трудъ твой. Остановись и подари мнѣ старцу молитву и благословеніе ради Господа, не презирающаго никого.

Такъ говорилъ Зосима со слезами, и бѣжали они оба въ мѣстности, похожей на русло высохшаго потока. Но сдается мнѣ, что никогда тамъ не было потока (откуда въ той землѣ быть потоку?), но такой видъ имѣла тамъ земля отъ природы.

Когда достигли они этого мѣста, бѣжавшее существо спустилось внизъ и поднялось на другой берегъ оврага, а Зосима, утомленный и уже не въ силахъ бѣжать, остановился на этой сторонѣ, усиливъ свои слезы и рыданія, которыя могли быть уже слышны вблизи. Тогда бѣгущее подало голосъ:

— «Авва Зосима, прости мнѣ, ради Бога, не могу я обернуться и показаться тебѣ лицомъ. Женщина я, и нагая, какъ видишь, съ непокровеннымъ стыдомъ своего тѣла. Но, если желаешь исполнить одну мольбу грѣшной жены, брось мнѣ одежду твою, чтобы я могла прикрыть ей женскую немощь и, повернувшись къ тебѣ, получить твое благословеніе».

Тутъ ужасъ и изступленіе нашли на Зосиму, по его словамъ, когда онъ услышалъ, что она назвала его по имени, Зосимой. Но, будучи мужемъ остраго ума и мудрымъ въ дѣлахъ божественныхъ, уразумѣлъ онъ, что не назвала бы она его но имени, не видѣвъ раньше никогда и не слыхавъ о немъ, если бы не была озарена даромъ прозорливости.

Тотчасъ исполнилъ онъ повелѣнное, и, снявъ съ себя ветхую и разодранную мантію, бросилъ ей, отвернувшись, она же, взявъ ее прикрыла отчасти наготу тѣла, обернулась къ Зосимѣ и сказала:

— «Зачѣмъ пожелалъ ты, Зосима, видѣть грѣшную жену? Что узнать отъ меня или увидѣть хочешь ты, не убоявшійся принять такой трудъ?»

Онъ, приклонивъ колѣна, проситъ дать ему обычное благословеніе; и она тоже творитъ метаніе. Такъ лежали они на землѣ, прося благословенія другъ у друга и одно только слово можно было слышать отъ обоихъ: «Благослови!» Спустя долгое время жена говоритъ Зосимѣ:

— «Авва Зосима, тебѣ подобаетъ благословлять и творить молитву. Ты почтенъ саномъ пресвитера, ты много лѣтъ предстоишь святому престолу и приносишь жертву Божественныхъ Таинъ».

Это повергло Зосиму въ еще бóльшій ужасъ; задрожавъ, старецъ покрылся смертельнымъ пóтомъ, застоналъ, и голосъ его прервался. Говоритъ ей, наконецъ, съ трудомъ переводя дыханіе:

— «О, духоносная мать, явно по всей твоей жизни, что ты пребываешь съ Богомъ и почти умерла для міра. Явна и дарованная тебѣ благодать, если ты назвала меня по имени и признала пресвитеромъ, никогда ранѣе не видѣвъ меня. Благодать познается не саномъ, а духовными дарами — благослови же меня ты, ради Бога, и помолись за меня, нуждающагося въ твоемъ предстательствѣ».

Тогда, уступая желанію старца, жена сказала:

— «Благословенъ Богъ, пекущійся о спасеніи людей и душъ».

Зосима отвѣтилъ:

— «Аминь!», — и оба встали съ колѣнъ. Жена говоритъ старцу:

— «Ради чего пришелъ ты, человѣкъ, ко мнѣ грѣшной? Ради чего пожелалъ видѣть жену, оголенную отъ всякой добродѣтели? Впрочемъ, привела тебя благодать Святаго Духа, чтобы совершить для меня нѣкое служеніе благовременное. Скажи мнѣ, какъ живетъ нынѣ христіанскій народъ? Какъ цари? Какъ пасется Церковь?»

Зосима сказалъ ей:

— «Вашими святыми молитвами, мать, Христосъ всѣмъ даровалъ прочный миръ. Но пріими недостойную мольбу старца и помолись за весь міръ и за меня грѣшнаго, чтобы не безъ плода для меня было хожденіе по этой пустынѣ».

Она отвѣчала ему:

— «Тебѣ подобаетъ, авва Зосима, имѣющему санъ іерейскій, молиться за меня и за всѣхъ. Ибо къ этому ты призванъ. Но такъ какъ мы должны исполнять послушаніе, то охотно сдѣлаю повелѣнное тобою».

Съ этими словами она обратилась на востокъ и, поднявъ глаза къ небу и воздѣвъ руки, шепотомъ начала молиться. Не слышно было раздѣльныхъ словъ, такъ что Зосима не могъ ничего понять изъ ея молитвы. Стоялъ же онъ, по его словамъ, съ трепетомъ, глядя въ землю и не говоря ни слова. И клялся онъ, призывая Бога въ свидѣтели, что, когда показалась ему длинной ея молитва, онъ отвелъ глаза отъ земли и видитъ: поднялась она на локоть отъ земли, и стоитъ, молясь, на воздухѣ. Когда онъ увидѣлъ это, имъ овладѣлъ еще бóльшій ужасъ и, не смѣя ничего вымолвить отъ страха, упалъ онъ на землю, повторяя лишь многократно: «Господи, помилуй!»

Лежа на землѣ, смущался старецъ помысломъ: «не духъ ли это, и не притворна ли та молитва?» Жена же, обернувшись, подняла авву, говоря:

— «Что смущаютъ тебя, авва, помыслы, соблазняя обо мнѣ, будто духъ я и притворно творю молитву? Знай, человѣкъ, что я грѣшная женщина, хотя и ограждена святымъ крещеніемъ. И не духъ я, но земля и пепелъ, одна плоть. Ни о чемъ духовномъ не помышляю». — И съ этими словами ограждаетъ себѣ крестнымъ знаменіемъ чело и глаза, уста и грудь, говоря: «Богъ, авва Зосима, да избавитъ насъ отъ лукаваго и отъ козней его, ибо велика брань его на насъ».

Слышавъ и видѣвъ сіе, старецъ палъ на землю и со слезами обнялъ ноги ея, говоря: «Заклинаю тебя, именемъ Христа Бога нашего, родившагося отъ Дѣвы, ради Котораго ты облеклась въ эту наготу, ради Котораго такъ истощила свою плоть, не таи отъ раба твоего, кто ты и откуда, когда и какъ пришла въ эту пустыню. Все повѣдай, да явны будутъ чудныя дѣла Божіи… Мудрость сокровенная и тайное сокровище — какая въ нихъ польза? Скажи мнѣ все, заклинаю тебя. Ибо не ради тщеславія и оказательства скажешь, но чтобы открыть истину мнѣ грѣшному и недостойному. Вѣрю Богу, Которому ты живешь и служишь, что для того привелъ Онъ меня въ эту пустыню, чтобы явить пути Господни о тебѣ. Не въ нашей власти противиться судьбамъ Божіимъ. Если бы не было угодно Христу Богу нашему явить тебя и твой подвигъ, не далъ бы Онъ тебя видѣть никому, и меня не укрѣпилъ бы совершить такой путь, никогда не желавшаго и не смѣвшаго выйти изъ кельи».

Многое говорилъ авва Зосима, жена же, поднявъ его, сказала:

— «Стыжусь, авва мой, разсказать тебѣ позоръ моихъ дѣлъ, прости меня Бога ради. Но какъ ты видѣлъ уже мое нагое тѣло, обнажу предъ тобою и дѣла мои, чтобы ты зналъ, какимъ стыдомъ и срамомъ полна душа моя. Не тщеславія убѣгая, какъ ты подумалъ, не желала я разсказать о себѣ, да и чѣмъ мнѣ тщеславиться, бывшей избраннымъ сосудомъ діавола ? Знаю и то, что, когда начну свою повѣсть, ты убѣжишь отъ меня, какъ бѣжитъ человѣкъ отъ змѣи, не смогутъ уши твои услышать безобразія дѣлъ моихъ. Но скажу, ни о чемъ не умолчавъ, заклиная тебя, прежде всего непрестанно молиться за меня, чтобы найти мнѣ милость въ день Судный». Старецъ плакалъ неудержимо, а жена начала свой разсказъ.

— «Родной братъ мой былъ Египетъ. Еще при жизни родителей, когда мнѣ было двѣнадцать лѣтъ; я отвергла любовь ихъ и пришла въ Александрію. Какъ я тамъ вначалѣ погубила мою дѣвственность, какъ неудержимо и ненасытимо отдалась сладострастію, стыдно и вспоминать. Приличнѣй сказать вкратцѣ, чтобы ты зналъ страсть мою и сластолюбіе. Около семнадцати лѣтъ, прости, прожила я, будучи какъ бы костромъ всенароднаго разврата, вовсе не ради корысти, говорю истинную правду. Часто, когда мнѣ хотѣли давать деньги, я не брала. Такъ я поступала, чтобы заставить какъ можно больше людей добиваться меня, даромъ совершая угодное мнѣ. Не подумай, что я была богата и оттого не брала денегъ. Жила я подаяніемъ, часто пряжей льна, но имѣла ненасытное желаніе и неудержимую страсть валяться въ грязи. Это было для меня жизнью, жизнью почитала я всяческое поруганіе природы.

Такъ я жила. И вотъ однажды лѣтомъ вижу большую толпу ливійцевъ и египтянъ, бѣгущихъ къ морю. Я спросила встрѣчнаго:

— Куда спѣшать эти люди?» Онъ мнѣ отвѣтилъ:

— «Всѣ отправляются въ Іерусалимъ на Воздвиженіе Честнаго Креста, которое предстоитъ по обычаю черезъ нѣсколько дней».

Сказала ему я:

— «Не возьмуть ли и меня съ собою, если я пожелаю ѣхать съ ними?»

— «Никто тебѣ не воспрепятствуетъ, если имѣешь деньги за провозъ и продовольствіе».

Я говорю ему:

— «По правдѣ, нѣтъ у меня ни денегъ, ни продовольствія. Но поѣду и я, взойдя на одинъ изъ кораблей. А кормить они меня будутъ, хотятъ того или нѣтъ. Есть у меня тѣло, возьмутъ его вмѣсто платы за провозъ».

— «А ѣхать мнѣ захотѣлось для того — прости мнѣ авва, — чтобы имѣть побольше любовниковъ для утолонія моей страсти. Говорила я тебѣ, авва Зосима, чтобы ты не принуждалъ меня разсказывать о своемъ позорѣ. Боюсь я, видитъ Богъ, что оскверню и тебя и воздухъ моими словами».

Зосима, орошая землю слезами, отвѣчалъ ей:

— «Говори, ради Бога, мать моя, говори и не прерывай нити столь назидательнаго повѣствованія».

Она же, продолжая свой разсказъ, сказала:

— «Юноша тотъ, услышавъ безстыдныя мои слова, разсмѣялся и ушелъ. Я же, бросивъ прялку, которую въ то время носила съ собой, бѣгу къ морю, куда, вижу, бѣгутъ всѣ. И, увидя юношей, стоящихъ на берегу, числомъ десять или больше, полныхъ силъ и ловкихъ въ движеніяхъ, я нашла ихъ пригодными для своей цѣли (казалось, одни поджидали еще путешественниковъ, другіе же взошли на корабль). Безстыдно, какъ всегда, я вмѣшалась въ ихъ толпу».

— «Возьмите, — говорю, — и меня съ собой, куда плывете. Я не окажусь для васъ лишней».

Прибавила я и другія слова похуже, вызвавъ общій смѣхъ. Они же, увидя мою готовность на безстыдство, взяли меня и повели на свое судно. Явилась и тѣ, кого поджидали, и мы тотчасъ пустились въ путь.

То, что было затѣмъ, какъ разскажу тебѣ, человѣкъ? Чей языкъ выразитъ, чье ухо постигнеть то, чтó происходило на суднѣ во время плаванія. Ко всему этому я принуждала несчастныхъ даже противъ ихъ воли. Нѣтъ вида разврата, выразимаго или не выразимаго словомъ, въ которомъ я не была бы учительницей несчастныхъ. Удивляюсь я, авва, какъ вынесло море наше распутство! Какъ земля не отверзла свой зѣвъ и живую не поглотилъ меня адъ уловившую въ сѣти столько душъ! Но, думаю, Богъ искалъ моего покаянія, ибо не хочетъ онъ смерти грѣшника, но ждетъ великодушно его обращенія. Въ такихъ трудахъ мы прибыли въ Іерусалимъ. Всѣ дни, до праздника проведенные мною въ городѣ, я занималась тѣмъ же самымъ, если не худшимъ. Я не довольствовалась юношами, которыхъ имѣла на морѣ и которые помогли моему путешествію. Но и многихъ другихъ соблазнила на это дѣло — гражданъ и чужестранцевъ.

Уже насталъ святой день Воздвиженія Креста, а я все еще бѣгаю, охотясь за юношами. Вижу я на разсвѣтѣ, что всѣ спѣшатъ въ церковь, пустилась и я бѣжать съ прочими. Пришла съ ними къ притвору храма. Когда насталъ часъ святаго Воздвиженія, я толкалась и меня тѣснили въ толпѣ, пробивающейся къ дверямъ. Уже до самыхъ дверей храма, въ которыхъ показалось народу Животворящее Древо, протиснулась я несчастная, съ великимъ трудомъ и давкой. Когда же я ступила на порогъ дверей, въ которыя всѣ прочіе входили невозбранно, меня удержала какая-то сила, не давая войти. Снова меня оттѣснили, и я увидѣла себя стоящей одиноко въ притворѣ. Думая что это случилось со мной по женской немощи, я снова, слившись съ толпой, стала работать локтями, чтобы протиснуться впередъ. Но даромъ трудилась. Снова нога моя ступила на порогъ, черезъ который другіе входили въ церковь, не встрѣчая никакого препятствія. Одну меня злосчастную не принялъ храмъ. Словно отрядъ воиновъ былъ поставленъ, чтобы возбранить мнѣ входъ, — такъ удерживала меня какая-то могучая сила, и опять я стою въ притворѣ.

Трижды, четырежды повторивъ это, я, наконецъ, устала и была уже не въ силахъ толкаться и получать толчки; я отошла и стала въ углу притвора. И насилу-то я начала понимать причину, возбранявшую мнѣ видѣть Животворящій Крестъ. Коснулось сердечныхъ очей моихъ слово спасенія, показавшее мнѣ, что нечистота дѣлъ моихъ заграждаетъ мнѣ входъ. Стала я плакать и скорбѣть, ударяя себя въ грудь и стеная изъ глубины сердца. Стою я и плачу, и вижу надъ собой икону Пресвятой Богородицы, и говорю Ей, не сводя съ Нея глазъ:

— «Дѣва, Владычица, Бога Слово плотію рождшая, знаю я, что не прилично мнѣ скверной и развратной, взирать на икону Твою, Приснодѣва, Твою, Чистая, Твою, сохранившая въ чистотѣ и незапятнанности тѣло и душу. Я, развратная, справедливо должна внушать ненависть и отвращеніе Твоей чистотѣ. Но, если, какъ слышала я, для того человѣкомъ сталъ Богъ, рожденный Тобою, чтобы призвать грѣшниковъ къ покаянію, помоги одинокой, не имѣющей ни откуда помощи. Повели, да откроется мнѣ входъ въ церковь, не лишай меня возможности взирать на то Древо, на которомъ пригвожденъ былъ плотію Богъ, рожденный Тобою, и пролилъ Свою собственную кровь въ выкупъ за меня. Но вели, Госпожа, да откроется и для меня дверь священнаго поклоненія Кресту. А Тебя я призываю надежной поручительницей передъ Богомъ, Сыномъ Твоимъ, въ томъ, что никогда больше не оскверню этого тѣла постыднымъ совокупленіемъ, но какъ только увижу Крестное Древо Сына Твоего, тотчасъ отрекусь отъ міра и всего, что въ мірѣ, и уйду туда, куда Ты, Поручительница спасенія, повелишь и поведешь меня».

Такъ я сказала и, словно обрѣтя нѣкоторое упованіе въ пламенной вѣрѣ, обнадеженная милосердіемъ Богородицы, схожу съ того мѣста, гдѣ стояла на молитвѣ. И опять иду и вмѣшиваюсь въ толпу входящихъ въ храмъ, и уже никто не толкаетъ, не отталкиваетъ меня, никто не препятствуетъ подойти ближе къ дверямъ. Овладѣлъ мною трепетъ и изступленіе, и вся я дрожала и волновалась. Достигнувъ дверей, прежде недоступныхъ для меня — словно вся сила, раньше возбранявшая мнѣ, теперь расчищала мнѣ путь, — я вошла безъ труда и, оказавшись внутри святого мѣста, сподобилась воззрѣть на животворящій Крестъ, и увидѣла Тайны Божіи, увидѣла, какъ принимаетъ покаяніе Господь. Пала я ницъ и, поклонившись этой святой землѣ, побѣжала, несчастная, къ выходу, спѣша къ моей Поручительницѣ. Возвращаюсь на то мѣсто, гдѣ я подписала грамоту своего обѣта. И, преклонивъ колѣна передъ Приснодѣвой-Богородицей, обратилась къ Ней съ такими словами:

«О милосердая Госпожа. Ты показала на мнѣ Свое человѣколюбіе. Ты не отвергла моленія недостойной. Видѣла я славу, которой по справедливости не видимъ мы, несчастные. Слава Богу, принимающему черезъ Тебя покаяніе грѣшниковъ. О чемъ мнѣ, грѣшной, еще вспомнить или сказать? Время, Госпожа, исполнить мой обѣтъ, согласно съ Твоимъ поручительствомъ. Нынѣ веди, куда повелишь. Нынѣ будь мнѣ учительницей спасенія, веди меня за руку по пути покаянія». — При этихъ словахъ я услышала голосъ съ высоты:

«Если перейдешь Іорданъ, найдешь славное упокоеніе».

Услышавъ тотъ голосъ и повѣривъ, что онъ раздался для меня, я заплакала и воскликнула къ Богородицѣ:

— «Госпожа, Госпожа, не покидай меня», — съ этими словами я вышла изъ притвора храма и поспѣшно отправилась въ путь.

Нѣкто при выходѣ, посмотрѣвъ на меня, далъ мнѣ три монеты, сказавъ:

— «Возьми, матушка». — Я же на данныя мнѣ деньги купила три хлѣба и взяла ихъ съ собой въ дорогу, какъ благословенный даръ. Спросила я продающаго хлѣбъ:

— «Гдѣ дорога къ Іордану?» — Мнѣ показали городскія ворота, ведущія въ ту сторону, и я бѣгомъ вышла изъ нихъ и съ плачемъ пустилась въ путь.

Разспросивъ встрѣчныхъ о дорогѣ и пройдя остатокъ дня (былъ, кажется, третій часъ, когда я увидѣла Крестъ), я достигла, наконецъ, на закатѣ храма Іоанна Крестителя, по близости отъ Іордана. Помолившись въ храмѣ, я тотчасъ спустилась къ Іордану и омочила лицо и руки въ его святой водѣ. Причастилась Пречистыхъ и Животворящихъ Таинъ въ церкви Предтечи и съѣла половину хлѣбца; испивъ воды изъ Іордана, я провела ночь на землѣ. Наутро, найдя маленькій челнокъ, переправилась на другой берегъ и опять молила Водительницу вести меня, куда Ей будетъ угодно. Очутилась я въ этой пустынѣ, и съ тѣхъ поръ до сего дня удаляюсь и бѣгаю, живу здѣсь, прилѣпившись Богу моему, спасающему отъ малодушія и бури обращающихся къ Нему».

Зосима спросилъ ее:

— «Сколько лѣтъ, госпожа моя, прошло съ тѣхъ поръ, какъ ты живешь въ этой пустынѣ?» — Жена отвѣчала:

— «Сорокъ семь лѣтъ уже, сдается мнѣ, какъ я вышла изъ святого города». — Спросилъ Зосима:

— «Какую же пищу ты находила, госпожа моя?» — Сказала жена:

— Два съ половиной хлѣба было у меня, когда я переправилась черезъ Іорданъ. Вскорѣ они засохли и окаменѣли. Понемногу вкушая, я прикончила ихъ». — Зосима спросилъ:

— «Неужели такъ безболѣзненно ты прожила въ теченіе столькихъ лѣтъ, не страдая отъ столь крутой перемѣны?» — Отвѣчала жена:

— «Спрашиваешь ты меня, Зосима, о томъ, о чемъ трепещу говорить. Если привести на память всѣ опасности, которыя я преодолѣла, всѣ лютые помыслы, меня смущавшіе, боюсь я, какъ бы онять они не напали на меня». — Сказалъ Зосима:

— «Не утаивай отъ меня ничего, госпожа моя, я просилъ тебя, чтобы обо всемъ мнѣ повѣдала безъ утайки».

Она же ему: «Повѣрь мнѣ, авва, семнадцать лѣтъ я провела въ этой пустынѣ, борясь съ дикими звѣрями — безумными желаніями. Только соберусь вкусить пищи, тоскую о мясѣ, о рыбѣ, которыхъ много въ Египтѣ. Тоскую о винѣ, столь мною любимомъ. Много пила я вина, пока жила въ мірѣ. Здѣсь же не имѣла даже воды, страшно горя отъ жажды и изнемогая. Вселялось въ меня безумное желаніе разгульныхъ пѣсенъ, сильно смущавшее меня и внушавшее пѣть пѣсни демоновъ, которымъ я научилась когда-то. Но тотчасъ со слезами я била себя въ грудь и напоминала себѣ объ обѣтѣ, который дала, уходя въ пустыню. Возвращалась мысленно къ иконѣ Богородицы, принявшей меня, и къ Ней взывала, умоляя отогнать помыслы, одолѣвавшіе несчастную мою душу. Когда же наплачусь вдоволь, колотя себя въ грудь изо всей силы, вижу свѣтъ, озаряющій меня отовсюду. И, наконецъ, за треволненіемъ наступала длительная тишина.

А о помыслахъ, снова толкавшихъ меня на блудъ, какъ разсказать тебѣ, авва? Огонь загорался въ несчастномъ сердцѣ моемъ и всю меня сжигалъ и будилъ жажду объятій. Какъ только находилъ этотъ помыслъ, я бросалась на землю и орошала ее слезами, словно видѣла передъ собой Поручительницу, явившуюся ослушницѣ и грозящую карой за преступленіе. И до тѣхъ поръ не вставала съ земли (случалось лежать тамъ и день и ночь), пока не озаритъ меня тотъ сладостный свѣтъ и не прогонитъ помыслы, обуревающіе меня. Но всегда я устремляла очи разума къ моей Поручительницѣ, прося помощи утопающей въ волнахъ пустыни. И помощницей Ее имѣла и воспріемницей покаянія. И такъ прожила я семнадцать лѣтъ среди тысячи опасностей. Съ того времени и понынѣ Заступница моя во всемъ мнѣ помогаетъ и словно за руку ведетъ меня».

Спросилъ ее Зосима:

— «Неужели ты не нуждалась въ пищѣ и одеждѣ?»

— Она отвѣчала: «Окончивъ тѣ хлѣбы, про которые я говорила, семнадцать лѣтъ питалась я растеніями и всѣмъ, что можно найти въ пустынѣ. Одежда же, въ которой я переправилась черезъ Іорданъ, вся порвалась и износилась. Много я страдала отъ холода, много и отъ лѣтняго зноя: то солнце меня пекло, то стыла я, дрожа отъ стужи, и часто, упавъ на землю, лежала безъ дыханія и движенія. Со многими напастями и страшными искушеніями я боролась. Но съ тѣхъ поръ и до нынѣ сила Божія многообразными путями охраняла мою грѣшную душу и смиренное тѣло. Когда помышляю о томъ, отъ какихъ золъ избавилъ меня Господь, имѣю пищу нетлѣнную, надежду на спасеніе. Питаюсь я и покрываюсь словомъ Бога, Владыки всяческихъ. Ибо не однимъ хлѣбомъ живъ будетъ человѣкъ и, не имѣя одежды, облекутся въ камень всѣ, снявшіе съ себя покровы грѣха».

Зосима, услышавъ, что она упомянула слова Писанія, изъ Моисея и Іова, спросилъ ее:

— «А ты читала псалмы, госпожа моя, и другія книги?» — Она же улыбнулась на это и говоритъ старцу:

— «Повѣрь мнѣ, не видѣла я лица человѣческаго съ тѣхъ поръ, какъ узнала эту пустыню. Книгамъ никогда не училась. Не слышала даже никого, поющаго или читающаго ихъ. Но Слово Божіе, живое и дѣйственное, само учитъ знанію человѣка. Вотъ и конецъ моему повѣствованію. Но, какъ я просила вначалѣ, такъ и теперь заклинаю тебя воплощеніемъ Бога Слова молиться Господу за меня грѣшную».

Сказавъ это и положивъ конецъ своему разсказу, она сотворила метаніе. И старецъ воскликнулъ со слезами:

— «Благословенъ Богъ, сотворившій великое и чудное, славное и дивное безъ числа. Благословенъ Богъ, показавшій мнѣ, какъ одаряетъ Онъ боящихся Его. Воистину не оставляешь Ты, Господи, ищущихъ Тебя».

Она же, удержавъ старца, не дала ему сотворить метаніе, но сказала:

— «О всемъ, что ты слышалъ, человѣкъ, заклинаю тебя Спасителемъ Христомъ Богомъ нашимъ, не говорить никому, пока Богъ не освободитъ меня отъ земли. Теперь же отправляйся въ мирѣ и снова на будущій годъ увидишь меня и я увижу тебя, если Господь сохранитъ тебя по милости Своей. Исполни же, рабъ Господа, о чемъ я теперь попрошу тебя. Въ великій постъ будущаго года не переходи Іордана, какъ у васъ въ обычаѣ въ монастырѣ». Изумился Зосима, слыша, что и уставъ монастырскій она объявляетъ ему, и ничего другого на сказалъ, кромѣ:

— «Слава Богу, дарующему великое любящимъ Его». — Она же сказала:

— «Останься, авва, въ монастырѣ. Если захочешь выйти, невозможно тебѣ будетъ. На закатѣ же святаго дня Тайной Вечери, возьми для меня Животворящаго Тѣла и Крови Христовой въ священный сосудъ, достойный такихъ Таинъ, и неси, и жди меня на берегу Іордана, прилегающемъ къ населенной землѣ, чтобы мнѣ принять и причаститься Животворящихъ Даровъ. Съ тѣхъ поръ, какъ причастилась я въ храмѣ Предтечи, прежде чѣмъ перейти Іорданъ, и до сего дня я не приступала къ святынѣ. И нынѣ алчу ея съ неудержимой любовью. Потому, прошу и умоляю исполнить мою просьбу, — принеси мнѣ Животворящія и Божественныя Тайны въ тотъ часъ, когда Господь сдѣлалъ учениковъ Своихъ причастниками священной Вечери. Аввѣ же, Іоанну, игумену монастыря, въ которомъ ты живешь, скажи слѣдующее: «Внимай себѣ и своему стаду: творится у васъ нѣчто, нуждающееся въ исправленіи». Но хочу, чтобы ты не теперь сказалъ это ему, а когда Господь внушитъ тебѣ. Молись за меня». — Съ этими словами она исчезла въ глубинѣ пустыни. А Зосима, павъ на колѣни и поклонившись землѣ, на которой стояли ея ноги, воздалъ славу и благодареніе Богу. И снова пройдя эту пустыню, вернулся въ монастырь въ тотъ самый день, когда возвращались туда иноки.

Весь годъ промолчалъ онъ, не смѣя никому разсказать о видѣнномъ. Про себя же молилъ Бога показать ему опять желанный ликъ. Мучился онъ и терзался, представляя себѣ, какъ долго тянется годъ и желая, чтобы, если возможно, годъ сократился до одного дня. Когда же насталъ воскресный день, зачинающій священный постъ, тотчасъ всѣ вышли въ пустыню съ обычной молитвой и пѣніемъ псалмовъ. Его же удержала болѣзнь; онъ лежалъ въ лихорадкѣ. И вспомнилъ Зосима, что сказала ему святая: «Даже если захочешь, выйти изъ монастыря, невозможно тебѣ будетъ».

Прошло немало дней, и, возставъ отъ болѣзни, онъ пребывалъ въ монастырѣ. Когда же снова вернулись монахи, и насталъ день Тайной Вечери, онъ сдѣлалъ, какъ было повелѣно ему. И взявъ въ малый потиръ пречистаго Тѣла и честной Крови Христа Бога нашего, положилъ въ корзину смоквъ и финиковъ и немного чечевицы, размоченной въ водѣ. Уходитъ онъ позднимъ вечеромъ и садится на берегу Іордана, ожидая прихода святой. Медлитъ святая жена, но Зосима не засыпаетъ, не сводитъ глазъ съ пустыни, ожидая увидѣть желанное. Сидя на землѣ, старецъ размышлялъ самъ съ собой: «Или недостоинство мое помѣшало ей прійти? Или она приходила и, не найдя меня, воротилась обратно»? Такъ говоря, онъ заплакалъ, а заплакавъ, простоналъ и, поднявъ глаза къ небу, началъ молиться Богу:

«Дай мнѣ, Владыка, опять увидѣть то, чего разъ сподобилъ. Да не уйду я тщетно, унося съ собой свидѣтельство грѣховъ моихъ». Помолившись такъ слезами, напалъ онъ на другую мысль. Сказалъ себѣ:

«А что будетъ, если она и придетъ? Нѣтъ челнока. Какъ она перейдетъ черезъ Іорданъ ко мнѣ недостойному? О я жалкій, несчастный! Кто лишилъ меня, и по заслугамъ такого блага»? И пока размышлялъ старецъ, вотъ показалась святая жена и стала на томъ берегу рѣки, откуда пришла. Зосима поднялся, радуясь и ликуя и славя Бога. И опять обуяла его мысль, что не можетъ она перейти черезъ Іорданъ. Видитъ онъ, что она осѣнила Іорданъ знаменіемъ Честнаго Креста (а ночь была лунная, какъ онъ самъ разсказывалъ), и тотчасъ ступила на воду и движется по волнамъ, приближаясь къ нему. И, когда онъ хотѣлъ сотворить метаніе, она возбранила ему, закричавъ, все еще идя по водѣ:

— «Что ты дѣлаешь, авва, ты іерей и несешь Божественные Дары». — Онъ повиновался ей, а она, выйдя на берегъ, говоритъ старцу:

— «Благослови, отецъ, благослови». — Онъ отвѣчалъ ей, дрожа (изступленіе овладѣло имъ при видѣ чудеснаго явленія):

— «Во-истину не лживъ Богъ, обѣщавшій, что уподобятся Ему въ мѣру силъ очищающіе себя. Слава Тебѣ, Христе Боже нашъ, показавшій мнѣ чрезъ сію рабу Твою, какъ далекъ я отъ совершенства». — Тутъ попросила его жена прочитать святой сѵмволъ вѣры и «Отче нашъ». Онъ началъ, она докончила молитву и по обычаю дала старцу поцѣлуй мира въ уста. Причастившись Животворящихъ Таинъ, она подняла руки къ небу и вздохнула со слезами, воскликнувъ:

«Нынѣ отпущаеши рабу Твою, Владыко, по глаголу Твоему съ миромъ: яко видѣста очи мои спасеніе Твое».

Потомъ сказала старцу:

— «Прости мнѣ, авва, и исполни другое мое желаніе. Ступай теперь въ монастырь, и благодатъ Божія да хранитъ тебя. А на будущій годъ приходи опять къ истоку, гдѣ я впервые встрѣтилась съ тобой. Приходи ради Бога и опять увидишь меня, ибо такова воля Божія». — Онъ отвѣчалъ ей:

— «Хотѣлъ бы я съ сего дня слѣдовать за тобой и всегда видѣть святое твое лицо. Исполни единственную просьбу старика и возьми немного пищи, которую я принесъ тебѣ». И съ этими словами показываетъ ей на корзину. Она же, коснувшись чечевицы кончиками пальцевъ, и взявъ три зерна, поднесла къ устамъ, сказавъ, что довлѣетъ благодать Духа, чтобы сохранить неоскверненнымъ естество души. И снова сказала старцу:

— «Молись, ради Бога, молись за меня и помни о несчастной».

Онъ же, коснувшись ногъ святой и попросивъ ея молитвъ за Церковь, за царство и за него самого, со слезами отпустилъ ее и пошелъ, стеная и сокрушаясь. Ибо не надѣялся побѣдить непобѣдимую. Она же опять, перекрестивъ Іорданъ, ступила на воды и прошла по нимъ, какъ и прежде. А старецъ вернулся, исполненный и радости и страха, упрекая себя, что не подумалъ узнать имя святой. Но надѣялся исправить это на слѣдующій годъ.

Когда же прошелъ годъ, снова идетъ онъ въ пустыню все совершивъ по обычаю и спѣша къ чудесному видѣнію.

Пройдя сквозь пустыню и видя уже нѣкоторые знаки, указывающіе на мѣсто, которое онъ искалъ, онъ смотритъ вправо, смотритъ влѣво, водя повсюду глазами, словно бывалый охотникъ, что хочетъ поймать любимаго звѣря. Но, не увидѣвъ нигдѣ никакого движенія, началъ опять обливаться слезами. И, устремивъ къ небу взоры, сталъ молиться:

«Укажи мнѣ, Владыка, Твое сокровище чистое, что сокрылъ Ты въ пустынѣ. Укажи мнѣ, молю, ангела во плоти, котораго міръ недостоинъ».

Такъ помолившись, пришелъ онъ къ мѣсту, имѣвшему видъ потока, и на другомъ берегу его, обращенномъ къ восходящему солнцу, увидѣлъ святую, лежащую мертвой: руки ея были сложены, какъ подобаетъ, а лицо обращено къ востоку. Подбѣжавъ, онъ оросилъ слезами ноги блаженной: ни къ чему другому не дерзнулъ прикоснуться.

Поплакавъ не малое время и прочитавъ приличные случаю псалмы, онъ сотворилъ надгробную молитву и подумалъ про себя: «Подобаетъ ли похоронить тѣло святой? или это будетъ ей неугодно?» И видитъ у головы ея начертанныя на землѣ слова:

«Похорони, авва Зосима, на семъ мѣстѣ тѣло смиренной Маріи, отдай праху прахъ, помолившись Господу за меня, преставившуюся въ мѣсяцъ Фармуѳи египетскій, по римски именуемый Апрѣлемъ, въ первый день, въ сію самую ночь Страстей Господнихъ, послѣ причастія Божественной и Тайной Вечери».

Прочтя письмена, обрадовался старецъ, что узналъ имя святой. Понявъ, что, какъ только причастилась она Божественныхъ Таинъ, тотчасъ отъ Іордана перенеслась на то мѣсто, гдѣ и скончалась. Тотъ путь, что Зосима прошелъ съ трудомъ въ двадцать дней, Марія протекла въ одинъ часъ и немедленно переселилась къ Богу.

Прославивъ Бога и обливая тѣло слезами, сказалъ онъ:

«Время, Зосима, исполнить повелѣнное. Но какъ ты, несчастный, выроешь могилу, не имѣя въ рукахъ ничего?» И тутъ онъ увидѣлъ неподалеку небольшой кусокъ дерева, брошенный въ пустынѣ. Взявъ его, принялся копать землю. Но суха была земля и не поддавалась усиліямъ старца. Онъ усталъ, обливаясь пóтомъ. Вздохнулъ изъ глубины души и, поднявъ глаза, видитъ большого льва, стоящаго возлѣ тѣла святой и лижущаго стопы ея. Увидѣвъ льва, онъ задрожалъ отъ страха, вспомнивъ особенно слова Маріи, что она никогда не видала звѣрей. Но, оградивъ себя знаменіемъ Креста, повѣрилъ, что сохранитъ его невредимымъ сила лежащей здѣсь. Левъ же подошелъ къ нему, выражая ласку каждымъ своимъ движеніемъ. Зосима сказалъ льву:

— «Приказала Великая похоронить ея тѣло, а я старъ и не въ силахъ вырыть могилу (не имѣю лопаты и не могу вернуться въ такую даль, чтобы принести годное орудіе), сдѣлай ужъ ты работу своими когтями, и отдадимъ землѣ смертную скинію святой». — Онъ еще говорилъ, а левъ уже вырылъ передними лапами яму, достаточную, чтобы похоронить тѣло.

Снова оросилъ старецъ слезами ноги святой и, призывая ее молиться за всѣхъ, покрылъ тѣло землей, въ присутствіи льва. Было оно наго, какъ и прежде, ничѣмъ не покрытое, кромѣ разодранной мантіи, брошенной Зосимой, которой Марія, отвернувшись, прикрыла часть своего тѣло. Затѣмъ оба удалились. Левъ ушелъ вглубь пустыни, словно овечка, Зосима вернулся къ себѣ, благословляя и славя Христа Бога нашего. Придя въ киновію, онъ обо всемъ повѣдалъ инокамъ, ничего не утаилъ, что слышалъ и видѣлъ. Съ самаго начала все разсказалъ имъ подробно, и всѣ дивились, слыша о чудесахъ Божіихъ, и со страхомъ и любовію творили память святой. Игуменъ же Іоаннъ нашелъ въ монастырѣ нѣкоторыхъ, нуждающихся въ исправленіи, такъ что ни единое слово святой не оказалось безплоднымъ и неразгаданнымъ. Скончался и Зосима вь томъ монастырѣ, достигши почти столѣтняго возраста.

Иноки сохранили это преданіе безъ записи, предлагая всѣмъ, желающимъ слушать, образъ для назиданія. Но не слышно было, чтобы кто-либо предалъ письму эту повѣсть до сего дня. Я же о томъ, что узналъ устно, разсказалъ письменами. Быть можетъ, и другіе онисывали жизнь святой, и много лучше и достойнѣе меня, хотя не дошло это до моего свѣдѣнія. Но и я, по силамъ моимъ, записалъ сіе повѣствованіе, выше всего ставя истину. Богъ же, воздавая великое прибѣгающимъ къ Нему, да подастъ пользу чтущимъ сію повѣсть, въ награду тому, кто повелѣлъ записать ее, и да удостоитъ принять въ тотъ чинъ и сонмъ, гдѣ пребываетъ блаженная Марія, о которой повѣсть сія, вмѣстѣ со всѣми отъ вѣка благоугодившими Ему богомысліемъ и трудами. Воздадимъ же и мы славу Богу, Царю всѣхъ вѣковъ, да удостоитъ и насъ милости Своей въ день суда, во Христѣ Іисусѣ Господѣ нашемъ, Ему же подобаетъ всякая слава, честь и поклоненіе, со безначальнымъ Отцемъ и Пресвятымъ и Благимъ и Животворящимъ Духомъ, нынѣ и присно и во вѣки вѣковъ. Аминь. 

Примѣчаніе: 
[1] Въ изданіи житія преподобной матери нашей Маріи Египетской нами исключительно руководило желаніе сохранить старый русскій языкъ этого шедевра православной духовной литературы. Въ нѣкоторахъ заграничныхъ изданіяхъ были попытки перередактировать это замѣчательное произведеніе на болѣе модерный языкъ. Такія переработки, однако, не увѣнчались успѣхомъ, чего и надо было ожидать, потому что житіе преп. Маріи Египетской — не просто разсказъ, который можно представить современному читателю на современномъ русскомъ языкѣ въ любомъ изданіи, а почти что уже богослужебное чтеніе, которое требуетъ особаго стиля, особаго духовнаго аромата и внутренней гармоніи съ великопостнымъ православнымъ богослуженіемъ. 
     Этотъ старый русскій языкъ въ предлагаемомъ здѣсь житіи святоотеческаго творенія Святителя Софронія, патріарха Іерусалимскаго, замѣчателенъ еще и тѣмъ, что онъ вполнѣ понятенъ для широкой массы вѣрующихъ, но тѣмъ не менѣе онъ и не современный русскій языкъ, который могъ бы звучать диссонансомъ среди богослужебныхъ церковно-славянскихъ текстовъ стихиръ и тропарей. 

Источникъ: Житіе преподобныя матери нашея Маріи Египетскія. — Монреаль: Изданіе Братства преп. Іова Почаевскаго Русской Православной Церкви Заграницей, 1980. — 23 с.