Я человек, лишенный человеческого имени. Я ребенок, не имеющий родителей. Меня похитила смерть прежде, чем я родился. Из тьмы я перешел во тьму, не увидев света. И все-таки я обращаюсь к тебе со словом «мать», — к той, которая носила меня в своем чреве, а затем бросила на костлявые руки смерти, как будто, переходя реку, швырнула меня посередине потока.

Я хочу сказать тебе, что я любил тебя еще прежде своего рождения, которое оказалось смертью. В тот час, когда железные когти приблизились к моему телу, то я беззвучно закричал: «Мама, спаси меня». Когда они впились в мое тело, как зубы хищников, я закричал: «Мамочка, не убивай меня, мамочка, пощади меня», но все было напрасно, и чрево матери стало для меня местом казни.

Мать, за что ты убила меня? Наверно, ты не знала, как я любил тебя, когда был единым телом с тобою. Я хотел обвить своими руками твою шею, но они отрублены палачом. Я хотел прижаться к твоей груди своим сердцем, но его пронзило железо. Я хотел, чтобы ты носила меня на своих руках, но ты бросила меня в холод вечной ночи. Младенцев кладут в колыбель, а мое тело, расчлененное на части, бросили в мусорную яму среди бинтов, пропитанных кровью, и гниющих отбросов. Никто не плакал над моим телом, никто не положил его в гробик. Я нашел свою могилу в зубах крыс, которые рыскают на свалке. Мать читает молитвы над своим спящим ребенком, а кто здесь найдет и приголубит меня? А я даже боюсь сказать слово «мать», когда вспоминаю когти, которые разрывали мое тело, и когда в этот час тело матери стало для меня телом холодной змеи.

Есть два святых слова, это Бог и мать. Бог не оставил меня Своей милостью, но глаза мои, не просвещенные крещением, не видят Его, а другое святое слово — мать — я потерял, тебе оказалась ненужной моя любовь.

Ребенок в минуту опасности кричит «мама». Пока жива мать, человек не одинок, он не оставлен, он знает, что сердце матери не отвернется от него, хотя бы весь мир восстал на него, что мать согреет его своей любовью. Я — сирота при живой матери. Она бросила меня в ночь вечности, даже не взглянув мне в лицо. Она без вины осудила меня на казнь, она без суда предала меня смерти. Но она более несчастна, чем я. В то время, когда клинок убийцы резал мое тело, он умертвил ее сердце, и она, потеряв свое сердце, не знает об этом. Ты не только лишила меня земной жизни, ты лишила меня Церкви. Я нахожусь у ее ограды, но не в ней. Я вижу свет, льющийся из нее, но не могу войти в нее. Поэтому, мать, ты стала убийцей не только моего тела, но и моей души. Помни, мать, что в убийстве невинного повторяется суд над Христом. Иуда продал Невинную Душу за 30 сребреников. Ты продала меня за право быть свободной от своего же дитя, и сама заплатила за мою смерть. Ты поступила как Иуда. Каиафа осудил невинного. Он сказал, что пусть погибнет один человек, чем народ. А ты решила, что пусть лучше умрет твой невинный ребенок, якобы для блага своей семьи, как будто я не твой ребенок. Христа распяли на Кресте, и ты приговорила меня к распятию. Теперь я хотя не вижу Лица Божьего, но знаю, что Он хочет всем спасения.

Ты не услышала моих слов, когда я кричал от ужаса в твоем чреве: «Мама, пощади меня», теперь хотя бы услышь другие слова: «Мать, пощади себя, пощади свою душу, омой ее слезами покаяния», а если будет у тебя другой ребенок, то отдай ему ту любовь, которую должна была мне, пусть он чувствует тепло материнских рук, пусть он слышит молитву над своей колыбелью. Просвети его крещением, чтобы он не вошел в тот мир слепым, как я. Чтобы, если он умрет в младенчестве, услышал над своим гробом песнопения Церкви, а в небе ангельское пение, — то, чего ты лишила меня.

И все-таки, в той жизни я не лишен отблеска света Христова, хотя бы струящегося издалека, и в лучах этого света я люблю тебя, моя несчастная мать.